Малакай и я (ЛП)

— Дыши. Эстер. Просто дыши. — Она не слушала меня. На нее напала паника. Приложив ее руки к ее лицу, я заставил Эстер посмотреть мне в глаза. — Я знаю, что больно...
Она снова стала отбиваться от моих рук, медленно осела на пол и свернулась в позу эмбриона, пока слезы катились по ее носу, а сама Эстер пыталась дышать. Я лег рядом с ней, и она произнесла три коротких слова, которые я вряд ли когда-то слышал.
— Я... тебя... ненавижу... — сказала она между вдохами.
Можешь ненавидеть, но живи. Так я думал, пока она продолжала рыдать.
ЭСТЕР
Это деревянный пол, на котором я лежу, такой холодный или я сама?
Я ничего не чувствовала.
Просто пела:
— Baby it’s cold… I've got to go away...
Сквозь потоки слез я заметила, что он лежит на полу рядом со мной... поет со мной. Я попыталась утереть слезы, но их стало еще больше. Все это... все это время, что он провел со мной... все, что мы пережили. Все это было ради дедушки. Он должен был попрощаться. Он должен был... быть там с ним, а в это время... а в это время я просто забавлялась.
— Я тебя ненавижу.
— Все равно пой со мной.
Я не пела. Вместо этого я загадала желание.
— Я хочу, чтобы ты вернул его. Верни его, Малакай.
— Я не могу. Если бы мог, я бы вернул, но я не могу.
Надо отправляться.
Начнем с того, что и приезжать сюда мне не стоило.
Мне не стоило покидать его.
В тот момент, как я уехала. Его не стало.
Оттолкнувшись от пола, я встала.
— Отвези меня в аэропорт. Желаю... Желаю больше никогда тебя не видеть.
МАЛАКАЙ
Эстер не оглянулась, когда садилась в самолет.
Я стоял и смотрел, как отрывают корешок ее посадочного. Хотелось попасть на самолет вместе с ней.
Но то, что она пожелала, меня удерживало. И я просто стоял там.
«Заключительно объявление о посадке на рейс 2331 в Нью-Йорк. Все проверки пройдены и приблизительно через пять минут капитан даст указание к закрытию дверей. Повторяю. Заключительно объявление о посадке на рейс 2331. Благодарю за внимание».
Сотрудница аэропорта пригласила к гейту, но я просто сидел и смотрел из окна на самолет.
— Сэр? Сэр, это ваш рейс? — спросила она.
— Нет.
Я встал и подошел к окну. Я надеялся снова увидеть ее, но знал, что этого не будет, ведь я сделал все, чтобы этого избежать. Развернувшись, я пошел прочь.
В конце концов... Я не мог ничего сделать ни для кого из них.
***
Я вошел в ванную, закрыл дверь душевой кабины и бил стену до тех пор, пока костяшки пальцев не покраснели, и я не зарыдал. Вот так просто... Альфреда больше нет... и я ничего не могу для нее сделать.
Я жалок.
ГЛАВА 14. ОБОРВАННЫЕ ДУШИ
ЭСТЕР
— Эстер, принести поесть? — стучала Ли-Мей.
Но я не отвечала.
— Эстер, привет, это я, Говард. Я принес немного супа из лобстера, хочешь?
Я хотела назад своего дедушку.
— Эстер... Мне жаль, — сказала Ли-Мей, продолжая стучать. Я думала, она сожалеет о дедушке, но она имела в виду мою дверь.
— Ох! В какой чертовой преисподней делали эту вещь? — кричал кто-то похожий на Рафи, пиная дверь.
— Эстер?! Эстер, если все хорошо...
Закрыв глаза, я перестала их слушать. Они все продолжали звать, но я просто лежала на кровати деда, надеясь, молясь и мечтая о чем угодно, только не об этом.
МАЛАКАЙ
В доме было холодно.
Очевидная причина — потому что я оставил дверь открытой, и сюда намело снега.
Более сложная причина таилась внутри: Я был один. Я не мог помочь ей, не мог выполнить единственную просьбу Альфреда. А теперь исчезли они оба. Я увидел ее записи. Их и пульт управления, из которого на пол вылетели батарейки, валяющиеся теперь за диваном. Подняв ее записи, я прочел список. Она дошла только до тринадцатого пункта. Тринадцать счастливых воспоминаний перед... перед тем, как она исчезла.
 
— Обещание есть обещание, — прошептал я и вырвал страницу. Сложил записку и положил в задний карман. Она Ноэль, и если есть в этом мире кто-то, перед кем я в долгу, то это семья Ноэль.
Один день.
Не знаю, как скоро он наступит, но однажды я подарю ей все, что она просила, и даже больше.
— Если ты слышишь, — я поднял взгляд к потолку, — позволь мне сдержать обещание хотя бы в этой жизни.
ЭСТЕР
Незнакомый мне мужчина, один из толпы других таких же незнакомых мне людей, взошел на кафедру, покрытую белыми и красными тюльпанами. Одетый в черное, как и все мы, он откашлялся, прежде чем обратиться ко всей церкви, церкви моего деда:
— Альфред Бенджамин Ноэль, — говорил мужчина, — был тем человеком, рядом с которым ты чувствовал себя незначительным. Он не делал это нарочно. Не думаю, что он даже замечал это... но будучи истинным собой, во всем своем величии, он делал так, что все вокруг хотели расти и стремиться к большему. Он показал нам, что нет предела нашему...
Я не желала его слушать.
Я не желала слушать никого из них, кто вставал с обращением.
— Эстер, не надо...
Не обращая внимания на слова Ли-Мей, я незаметно достала наушники и заткнула уши. Мне не хотелось быть тут, но избежать этого было нельзя. Я посмотрела на его фото — мой единственный вклад в организацию похорон. На ней он смеялся надо мной. Лишь один из трех сотен присутствовавших знал это. Казалось, что на ней он просто искренне над чем-то смеется.
Не могу.
Сдерживая всхлипывания, я опустила голову вниз и сцепила руки под коленями. Я ощущала, как несколько рук поглаживали и похлопывали меня по спине. Мне это не нужно... я хотела… хотела, чтобы все они встали. И убрались с моей дороги, чтобы я могла сбежать.
Не хотелось быть здесь.
В гробу пусто.
Там его тело, но его больше нет, так что какой смысл?
МАЛАКАЙ 
— Почему? — ворчал я, глядя на деревянные панели на потолке моей спальни.
Прошло две недели. Две недели, как... как он умер, а она уехала... и все же...
— 7.37 утра.
Я проснулся в 7.37... сейчас уже 7.38, как показывает телефон, который мне теперь не нужен, потому что один из двух моих контактов больше не сможет мне позвонить, а другому незачем это делать. Две недели, а я все равно просыпаюсь до 8 утра, независимо от того, как поздно лег или как сильно хотел спать.
— Это все она виновата, — бормотал я, закрывая глаза рукой. Я старался не думать о ней, но что можно сделать, если, просыпаясь в такую унылую рань, я понимаю, что все это из-за нее?
Не только из-за нее, но и Альфред... если бы он... если бы он не умер, ничего бы этого не было, поэтому его я тоже винил.
Альфреда.
Эстер.
Самого себя.
Сегодня я обвинял мир за все и во всем.
— Если мне сейчас так, то ей, наверное, еще хуже.
Нужно взять себя в руки. Поднявшись с постели, я потянулся и пошел в гардеробную переодеться.
В конце концов, ее чувства теперь меня не касаются.
ЭСТЕР
— Прошу, присаживайтесь, мисс Ноэль.
— Благодарю, — тихо прошептала я, садясь в белое кресло, стоявшее за стеклянным столом переговоров. Поставив сумку на пол рядом с собой, я глубоко вздохнула. — Давайте уже покончим с этим, мистер Морель.
 
Мне не хотелось оставаться в его кабинете дольше, чем требовалось. Я не большой поклонник юристов — они словно посланники смерти: приходят только тогда, когда все становится плохо, конец близок или уже наступил, будь то твоя собственная смерть или твой счет в банке.