Комсомолец 3 (СИ)

«…Я хотел оставить Альбине Нежиной пакет с конфетами, — продолжал разбирать мои каракули капитан, — но её отчим не взял их у меня — велел самому отнести подарок к Альбине в комнату. Я так и сделал. А потом увидел, что мужчина закрыл входную дверь и своим телом загородил мне проход к ней. Александр Александрович Кузин потребовал, чтобы я одолжил ему денег, как он сказал, до зарплаты. Но я отказался давать ему деньги. И тогда он разозлился и стал меня избивать. Он несколько раз ударил меня по голове. В больнице мне потом сказали, что у меня, возможно, сотрясение мозга. Александр Александрович Кузин меня бил и обзывал. Но я не желал расставаться с деньгами. Говорил ему, что денег не дам. И тогда Кузин достал из кармана нож. Стал мне им угрожать. Заявил, что отрежет мне язык. Я попытался защититься: прикрыл рукой шею…»
— Ну… тут всё предельно ясно, — сказал милиционер. — Доигрался Кузин. Это ему не сожительницу бить! Допился, ёлки-моталки.
Он покачал головой. Придвинул к себе пепельницу, стряхнул в неё пепел с сигареты. Зажмурил правый глаз, затянулся табачным дымом. Капитан не показался мне раздражённым — несмотря на то, что беседовал со мной в субботний вечер (я удивился, что общение со мной не отложили до понедельника). Обращался ко мне вежливо, даже слегка по-приятельски. Напоил меня чаем (поинтересовался, где я раздобыл «Индийский» для Нежиной), накормил печеньем.
В милиции я вёл себя скромно — в плане разговоров. Но от угощения не отказался. Уминая печенье «Юбилейное» (точно такую же пачку мне в больничную палату приносила Дарья Степановна Кирова), я подумал, что на чаепитие сегодня всё же попал. Вот только гонял чаи вовсе не там, где планировал; и не в той компании, на которую рассчитывал. И волновала меня теперь не судьба Кузина. А когда я снова попаду в квартиру Королевы — если вообще меня туда теперь позовут.
«…Но руку Александра Александровича удержать не смог. Нож Кузина вонзился мне в плечо. Не знаю, насколько глубоко. Было очень больно — намного больнее, чем обычные уколы. Врачи мне потом сказали, что рана может загноиться, что мне придётся приходить в больницу на осмотр и перевязку. Кузин выдернул из моей руки клинок. Я побоялся, что он ударит меня ножом снова. И попадёт уже не в руку, а в живот или в шею. Потому попросил его не убивать меня. Заявил, что отдам ему деньги, которые он требовал. Передал Александру Александровичу Кузину пятирублёвую купюру. Она лежала у меня в кармане отдельно от других денег. Нечаянно испачкал пятёрку своей кровью. Поэтому отличить узнать её будет несложно. Александр Александрович получил от меня деньги и разрешил мне уйти. Я добрался до квартиры его соседки, где мне оказали первую помощь…»
— А ведь Кузина не раз предупреждали, что первое же заявление, и он отправится лес валить, — сказал капитан. — Не послушал нас дурень. Бывает. Ну… туда ему и дорога.
Милиционер вздохнул.
— Александр Иванович, только мне вот что не понятно, — сказал он. — Сан Саныч хотел вам язык вырезать или собирался перерезать горло?
— Товарищ капитан…
— Сергей Андреевич.
— Сергей Андреевич, — сказал я. — Я про горло и не писал. Чего не было — того не было. Про горло от Александра Александровича ничего не слышал… или не запомнил. Говорил он только про язык. Водил вот так ножом перед моим лицом…
Продемонстрировал, как именно Сан Саныч вычерчивал клинком линии в воздухе.
— …Я шею закрыл…
Поморщился от боли, когда пошевелил левой рукой.
— …Сам не знаю, почему. Наверное, от испуга. Или как-то понял, куда он целил.
Я пожал плечами.
— А может он и не хотел тыкать ножом в мою шею. А намеренно проткнул мне руку. Я… не помню. Так быстро всё произошло… Помню, что хотел ему помешать… Но не получилось: сил не хватило. Я недавно только из больницы выписался. Не окреп ещё…
— Да, да, — сказал милиционер. — Я помню. Тот случай с участием дочери товарища из горкома. Моих коллег из-за него… М-да. Слышал о вашем январском приключении, Александр Иванович. Хотя само дело, признаюсь, не читал: своей работы было много.
 
Капитан положил бумагу на стол, лукаво улыбнулся (по-приятельски, едва ли не как лучшему другу), пригладил усы (ну точно, как это в фильмах о Шерлоке Холмсе делал доктор Ватсон!). Еще при прошлых встречах с ним мне так и хотелось спросить: не родственник ли капитан Виталию Мефодьевичу Соломину. Но не спросил (к слову не пришлось). Хотя узнал, что фамилия у этого милиционера вовсе не Соломин — Александров. Подумал: а может, и «Соломин» — лишь творческий псевдоним артиста?
— Я так вам скажу, Александр Иванович, — произнёс милиционер, — с этим происшествием, в общем, всё ясно. Елки моталки, здесь особенно и разбираться не с чем! Кузин ответит за свой поступок по всей строгости закона. Никто особенно и не удивился тому, что он сделал. Хотя сам он после задержания нёс бред о том, что вы вломились в его дом с оскорблениями и угрозами…
Он махнул рукой — будто отмёл мои возражения.
— Знаю, знаю, Александр Иванович. Мы побеседовали с соседями Нежиных. Фантазии Кузина об угрозах с вашей стороны они не подтвердили. Зато оскорбления Сан Саныча в ваш адрес они слышали прекрасно. И какие угрозы он выкрикивал — мы это тоже зафиксировали в том числе и с их слов. К слову, Кузин так и не объяснил, зачем ударил вас ножом. Твердил бессвязную ерунду. Не факт, что вспомнит и когда протрезвеет.
Милиционер выпустил в сторону окна струю табачного дыма.
— Поведение Кузина, честно вам скажу — не новость для нас, — сообщил он. — Но… одно дело слухи. И совсем другое — подкреплённое свидетельскими показаниями заявление потерпевшего. Сожительница отказывалась свидетельствовать против него. А без её показаний… Если бы Тамара Нежина раньше проявила сознательность — вы бы не пострадали. Но она и сегодня твердила, что травму получила не по вине Кузина.
Капитан постучал кончиком сигареты по пепельнице.
— Женщины — это странные существа, — сказал он. — А влюблённые женщины — странные вдвойне. Но ведь за то мы их и любим. Ведь так, Александр Иванович? Взять хотя бы ваш случай. Вы уже однажды чуть не лишились жизни, когда вступились за Альбину Александровну Нежину — я говорю о том случае с гостем из Горького. Теперь вот вас едва не убил ухажёр её матери. Но я уверен: вы ни о чём не жалеете.
Он помахал рукой, разгоняя табачный дым.
— Ёлки-моталки, на что мы только не пойдём ради женщин, — сказал капитан. — Одни подставляются под нож, другие… М-да… Но это всё лирика.
Мне показалось, что эти фразы он говорил не только мне. Но и самому себе. Будто бы вспомнил о собственных проблемах и заботах (наверняка не планировал сегодня вести со мной беседы). Милиционер вновь поднёс к губам сигарету. Смотрел на меня сквозь клубы дыма (я почему-то представил его с сигарой в руке) — мне показалось, что он собирался меня о чём-то вновь спросить. Но Александров обманул мои ожидания. Заявил, что вопросов у него ко мне больше нет, а если те появятся — он знает, где меня найти.
Тогда я сам задал ему вопрос. О Горьковском душителе. Поинтересовался судьбой «гостя из Горького», о котором только что упомянул капитан. Заявил, что ещё в прошлом году я получил от милиции благодарственное письмо за помощь в задержании преступника. Понял, что наградили меня за тот случай с участием Альбины. Но о судьбе Белезова Эдуарда Ивановича мне так ничего и не рассказали. Я пожаловался, что всё ещё гадал: стоило ли воспринимать те угрозы Белезова всерьёз.
Мой вопрос вернул Александрову хорошее настроение. Капитан вновь заулыбался, будто я напомнил ему о приятном событии. Рассказал мне о том, что командировочный из Горького меня «не обманул». Поведал, что милиционеры из будущего Нижнего Новгорода отыскали гараж Белезова. И обнаружили в гараже «тот самый» дубовый шкаф с женскими вещами. Некоторые вещи вскоре опознали. Те принадлежали убитым женщинам. Да и в квартире Эдуарда Белезова горьковские сыщики сделали несколько «занимательных» находок.
— Как я слышал, — сказал Александров, понизив голос, — Белезов уже признался в пяти убийствах. Но это было ещё в конце прошлого года. Сколько эпизодов удалось с ним связать на сегодняшний день — могу только гадать. Это дело пока держат в секрете от прессы и общественности. Потому что в том гараже нашли дааалеко не пять женских вещичек — на это мне намекнули горьковские коллеги.