Муж-озеро (СИ)
Но наступил день, когда и этого не стало. Утром на соседней стоянке, справа, появились строители. Они выгнали последних туристов и стали копать ямы под столбы. Слева «клешня» забора подошла уже так близко, что, зайдя в воду, можно было разглядеть рельеф профлистов. Самая последняя секция загибалась к берегу и уходила в воду: это могло означать, что продвижение с этой стороны закончено. Возможно, причина была в том, что путь забору преградила бывшая здесь болотинка. Оставалось ждать, как поведет себя правая клешня. На ее пути стояла Танюшина (теперь уже не только ее) стоянка. Поглотив ее, она могла пойти дальше и сомкнуться с левой. Но этому варианту противоречил факт строительства боковой секции: если забор надумали замыкать, то она была не нужна. Как же поступит Кудимов? – думала Танюша, думала и удивлялась, как спокойно у нее получается эта мысль, без слез, надрыва и рези в сердце. Она была уверена, что не сможет жить без Озера. Как именно прекратится ее существование в тот момент, когда ее окончательно сгонят с берега и обе клешни забора соединятся, она не представляла, но знала наверняка, что это будет конец. К вечеру рабочие достроили забор почти впритык к стоянке и ушли ночевать. Боковой секции не было: значит, предполагалось продолжение. Не дожидаясь этого, уехали танюшины соседи: они не понимали, как можно не бояться силового изгнания. Осталась одна Танюша. Поздно вечером к палатке по очереди подошел сначала таджик, потом один охранник, потом другой. Все трое, постепенно повышая голос и добавляя новые угрозы, требовали от нее убраться. Ночью вокруг звякали железки, топали ноги. Проехал и остановился, по-видимому, квадроцикл. Танюша лежала, не шевелясь, и ждала. Утром, часов в шесть, Танюшину палатку подхватили за углы и понесли. Она подумала, что ее несут топить или что-то в этом роде, но кричать не стала, а лишь с любопытством прижалась глазом к щели. Но оказалось, что ее несут не к воде, а от воды. Вот тут она по-настоящему испугалась, стала кричать и биться. Таджики несколько раз роняли Танюшу, обмотанную палаткой, и снова поднимали. Наконец, они унесли ее к началу холма и положили там. Танюша выскочила, забыв даже одеться, и бросилась обратно к стоянке. Она едва узнала ее: кострище было срыто, лужайка скрылась под завалами песка и земли, а поверх лежали доски и металлические столбы. Она бросилась к воде, но в самый последний момент была остановлена охранником; он цепко обхватил ее, потащил прочь, а затем опустил на землю и подтолкнул – уходи, мол. Танюша снова вскочила и побежала к Озеру, но на ее пути встали два таджика. Она бросалась вперед, ее отталкивали, иногда для верности добавляя удар-другой. Все это время она не проронила ни слова. Напротив, охранники нервно перекрикивались между собой, решая, надо ли ее закопать здесь, либо сдать ментам, либо отправить в психушку. Наконец, обессилев, она опустилась на влажную землю у края болотинки. Рабочие, воспользовавшись затишьем, взялись за лопаты. Вскоре и они, и охранники то ли сделали вид, то ли вправду забыли о Танюше: в конце концов, вовремя сделать работу было важнее. Грязная, похожая на комок какого-то лесного мусора, она лежала и смотрела, как уничтожают ее дом. Вдруг кто-то тронул ее за плечо.
- Девушка, вы вставайте. Холодно, простудитесь.
Танюша не сразу сообразила, что говорят с ней: она давно отвыкла от участливых слов. Приподнявшись, она села и разглядела говорившего: это был один из рабочих, которого она много раз видела на строительстве забора. Он был русский, не таджик, хотя тоже темной масти. Не похоже было, чтобы принадлежность к высшей нации обеспечивала ему какие-то преимущества. Таджики не обращались к нему подобострастно, как к подрядчикам, да и работа его заключалась больше в том, чтобы подносить и уносить материалы и инструменты, что-то подавать и поддерживать. По одежде он являл нечто среднее между таджиком и охранником: камуфляжные штаны и фуражка были сильно поношены и, видно, достались от кого-то другого, а вместо рубашки цвета хаки, в которых щеголяли другие служивые Кудимова, на нем была вылинявшая футболка с каким-то детским рисунком, вроде ёжика. Он был весь перемазан в земле и песке, и в этом плане мало отличался от Танюши.
- Вставайте, вставайте. Давайте-ка я вас к вашей палатке отведу…
Танюша повиновалась, дала увести себя метров на десять, но потом остановилась, оглянулась на Озеро и сказала жалобно:
- Я не могу. Мне нужно быть у Озера. Мне очень нужно…
Она заплакала, и прозрачные слезы потекли по щекам, пробивая в грязи светлые дорожки.
- Да вы не беспокойтесь, это… Я вам сейчас все скажу, - зашептал рабочий. - Вы подождите…
Он стал незаметно подталкивать Танюшу в сторону от берега, показывая знаками, что собирается сообщить нечто конфиденциальное. Танюша нехотя делала шаг за шагом, постоянно оборачиваясь назад. Вид на Озеро уже перечеркнулся тремя прямоугольниками опалубки – строители работали быстро. Но незнакомец не переставая бормотал, что сейчас что-то ей скажет, и они продвигалась все дальше и дальше, пока не оказались за раскидистым кустом ольхи. Это была граница танюшиной стоянки, за ней шла тропинка - уже ненужная.
- Он дальше не пойдет, я точно знаю! - заговорил рабочий, когда стоянка и стройка скрылись из виду. – Михалыч сказал, что тут забор в воду завернут, а по болоту будет… э-э… общественный проход.
- Общественный проход? По болоту? – не понимая, повторила Танюша.
- Ну да. Владим Ленидыч – он же типа за народ. Он не хочет, чтобы озеро засирали. Он потому забор и поставил, чтоб не мусорили. А вот тут, между заборов, будет проход для всех. Можно будет и воду брать, и купаться…
Он посмотрел на болотинку и опустил голову, заметив, видимо, нелогичность благих намерений Кудимова. Танюша снова всхлипнула.
- Я убирала тут мусор… три года! Я за Озером ухаживала. А он… он пришел и захватил! Как же так можно?
Рабочий снял фуражку и почесал в затылке. В его немытых волосах было полно перхоти.
- Владим Ленидыч – мужик серьезный. Он уж если решил, то делает. Назад не поворачивает. Хочу, говорит, на этом озере себе родовое гнездо. Что поделаешь? Навечно. – Заметив, что Танюша хочет снова бежать на стоянку, он робко взял ее за локоть. – Погодите. Там люди нервные, еще побьют. Давайте я вам местечко наверху покажу, для палатки хорошее? Там поставитесь, а за водой будете тут ходить. Еще можно и досок пару бросить, тогда вообще удобно будет…
И он повел ее по склону наверх. По пути он ловко подхватил с земли танюшину палатку, а заодно кое-что из скарба, что еще раньше перенесли сюда таджики. Поднявшись на вершину холма, он немного походил среди сосен, высматривая место, и, наконец, остановился на маленьком пятачке, ограниченном двумя упавшими стволами и кустами малины. Трава здесь была ниже, чем вокруг – видимо, кто-то когда-то уже ставил здесь палатку. Среди малины виднелись сваленные гнилые сучки – похоже, здесь было старое кострище.
- Вот, смотрите! Крутое место. – Рабочий опустил палатку на землю и стал расправлять каркас.
- А как же Озеро? Его не видно, - продолжала хныкать Танюша.
- Как же так не видно? Должно быть видно. – Он бросил палатку и снова стал ходить по площадке, вытягивая шею и высматривая что-то между деревьями. – Так вот же оно! Смотрите. – Он взял Танюшу за руку, подтянул на свое место и поставил точно перед собой. – Пригнитесь немного. Вот так. Видите?
Танюша ахнула. В далеком просвете между сосновыми ветвями открывался крошечный кусочек Озера. Стоило чуть-чуть повернуть голову влево или вправо, встать на цыпочки или шагнуть назад, как он исчезал за плотной лесной завесой. Зато отсюда, с одного-единственного ракурса, Озеро блистало на солнце, как кусочек золота, усыпанного алмазами. Танюша застыла, завороженно всматриваясь в него.
- Да, вижу…
- Ну вот, а вы говорите! И отсюда видно, и за водой ходить будете, и купаться. – Рабочий необычайно обрадовался тому, что смог утешить Танюшу. – Тут даже лучше, чем там, внизу. Тут сухо, и комаров нет, и мошки. А там, на болоте, я и не знаю, как вы жили. Гнус, небось, зажирал. Да и народу толпа. А здесь никто и не узнает, что на озеро смотреть можно. Погодите, - он оглянулся, вспомнив что-то, - я сейчас вернусь, вещички ваши принесу. Наши мужики-то утром их немного раскидали, хе-хе. Обиделись, что вы уходить не хотите.