Что моё, то моё

– Ревхайм. Рассказ о несостоявшемся самоубийстве, – проговорила Халлдис. – А вы, между прочим, не спросили меня. Я ведь тоже прочитала.
– Ничего удивительного, – ответила Бенте. – У тебя же нет детей, Халлдис.
– Многозначительное название, – сказала Лине всё ещё немного обиженным тоном. – Всё им написанное и сделанное можно определить как… сильнейшее стремление к смерти. Да. Влечение к смерти.
– Звучит как название детективного романа, – сказала Кристин. – Может быть, уберём, наконец, эту скатерть?
Бенте снова посолила скатерть. Поверх пятна она положила смятую салфетку. Бокал всё ещё лежал на столе. Бумага быстро пропиталась вином и стала красной.
– Прекрати, – сказала Ингер Йоханне, поднимая бокал. – Всё в порядке. А когда он умер?
– В тысяча девятьсот восемьдесят третьем. Я помню.
– М-м-м. Я тоже. Там ещё был какой-то особенный способ самоубийства.
– Мягко говоря.
– Рассказывай, – сказала Бенте.
– Принеси, пожалуйста, ещё минеральной воды.
Кристин ушла на кухню за водой. Бенте тёрла пальцем пятно. Лине разливала вино. Халлдис листала биографию Асбьёрна Ревхайма.
Ингер Йоханне была довольна.
Для неё каторгой было бегать по квартире с пылесосом, складывать вещи Кристиане в ящики и чистить ванну. У неё не было никакого желания заниматься ужином. Но она согласилась принять гостей. Девочки остались довольны. Даже Бенте улыбалась. Ингер Йоханне была рада видеть подруг и не стала протестовать, когда Кристин снова наполнила бокалы.
– Я слышала, что все, кто кончает жизнь самоубийством, совершают это в состоянии острого психоза, – сказала Лине.
– Что за бред! – возразила Бенте.
– Нет, так оно и есть!
– Может быть, ты это и слышала. Но это не совсем так.
– А ты что об этом думаешь?
– В случае с Асбьёрном Ревхаймом, судя по всему, так и было, – ответила Ингер Йоханне. – Хотя он несколько раз пытался покончить с собой. Вы думаете, он каждый раз находился в состоянии психоза?
– Он был психом, – пробубнила Бенте. – Сущим психом.
– Но это не имеет ничего общего с психозом, – заметила Кристин. – Я знаю пару человек, которых можно назвать настоящими психами. Но я никогда не видела тех, кто находится в состоянии острого психоза.
– Мой начальник – психопат! – закричала в ответ Бенте. – Он меня уже до смерти замучил! До смерти!
– Выпей-ка минералки, – предложила Лине, протягивая Бете пол-литровую бутылку.
– Психопаты и психотики – это не одно и то же, Бенте. Кто-нибудь из вас читал «Затонувший город»?
Все замотали головами. Кроме Бенте.
– Книгу издали всего через два года после осуждения, – сказала Ингер Йоханне. – Верно? И там ведь тоже…
– Значит, до того как он покончил с собой, прошло ещё много-много времени… – перебила её Кристин. – Странно всё это.
– Вы лучше расскажите, что там с его самоубийством, – поинтересовалась Бенте.
Но никто не ответил. Ингер Йоханне начала убирать со стола.
– Мне кажется, можно поговорить о чём-нибудь более приятном, – осторожно предложила Халлдис. – Какие планы у вас на лето?
Подруги ушли только в начале второго. Бенте последние два часа проспала и теперь переживала, что не сможет добраться домой. Халлдис пообещала, что поедет через Блиндерн и лично уложит Бенте в постель. Ингер Йоханне вздохнула полной грудью. Запрет на курение нарушили – она не помнила, по чьей инициативе, – так что в комнате висело густое облако дыма. Она дышала свежим воздухом, стоя на террасе.
Наступил первый день июня. На востоке небо было светлее, скоро настоящая ночная мгла бесследно исчезнет, и на два месяца воцарится день. На улице было прохладно, но Ингер Йоханне не захотела надеть что-нибудь тёплое. Она облокотилась о ящик с цветами и понюхала анютины глазки.
За последние три дня ей уже два раза довелось разговаривать об Асбьёрне Ревхайме.
Этот писатель, безусловно, был заметной фигурой в норвежской литературе, да и – в известной степени – в новейшей истории. В 1971 или 72 году, она точно не помнила дату, он был осуждён за написание богохульного, аморального романа. Это произошло через несколько лет после комического дела против Йенса Бьёрнебу, которое должно было положить конец препирательствам между прокуратурой и писателями. Ревхайм не покорился, спустя два года на свет появилась книга «Затонувший город». По степени богоборчества в Норвегии ни до, ни после не выходило ничего подобного ей. Заговорили даже о Нобелевской премии. Многие полагали, что автор заработал себе новый срок. Однако прокуратура сделала выводы из своих ошибок; по прошествии многих лет генеральный прокурор признался, что он никогда не читал этой книги.
 
Ревхайм был знаковым писателем. Но он уже давно умер. Ингер Йоханне не могла вспомнить, когда последний раз она думала о нём, тем более разговаривала. Вышедшая прошлой осенью биография писателя вызвала большой интерес, но она так и не купила книгу. Ревхайм писал для тех, кто был значительно младше её. Теперь он уже ничего не мог ей сказать. Она стала совсем другой.
Два разговора всего за три дня.
Мать Андерса Мохауга думала, что он был замешан в убийстве малышки Хедвиг в 1956 году. Андерс Мохауг страдал задержкой развития. Им легко было управлять, и рядом находился Асбьёрн.
«Это ведь так просто, – подумала Ингер Йоханне. – Даже слишком просто».
Она замёрзла, но не хотела уходить с террасы. Ветер задувал в рукава футболки. Ей пора обзавестись новой одеждой. Девочки выглядят моложе её. Даже Бенте, которая слишком много пьёт и курит по тридцать сигарет в день, выглядит лучше, чем Ингер Йоханне. Современней, по крайней мере. Лине уже давно перестала таскать её с собой по магазинам.
«Это ведь было бы так просто».
Но вот ещё что. Кто хотел защитить Асбьёрна Ревхайма от тюрьмы?
«В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году ему было лишь шестнадцать», – подумала она, вдыхая полной грудью; ей хотелось прояснить голову перед сном.
А в тысяча девятьсот шестьдесят пятом? Когда умер Андерс Мохауг и его мать пришла в полицию? Когда Акселя Сайера освободили, ничего не объяснив, и посоветовали довольствоваться хотя бы этим?
Асьбёрну тогда было двадцать пять, и он уже стал известным писателем, автором двух книг, если ей не изменяет память. Обе стали предметом жарких споров. Асбьёрн Ревхайм был настоящей занозой в пятке общества, его никто не стал бы защищать.
Ингер Йоханне всё не уходила с террасы. В руках у неё была биография Ревхайма. Она взглянула на книгу, провела рукой по обложке. Лине настояла на том, чтобы она оставила книгу у себя. На обложке была напечатана фотография писателя – лицо тонкое, нервное. Он едва заметно улыбался.
Она вошла в дом, оставив дверь на террасу приоткрытой. Слабый запах уксуса ударил в нос. Она попыталась не обращать внимания на сосущее чувство разочарования: Ингвар так и не позвонил. Засыпая, она подумала, что стоит прочесть эту биографию.
 43 
  
Аксель Сайер был не из тех людей, что поспешно принимают решения. Как правило, он выжидал неделю или две. Даже если предстояло сделать вовсе незначительный выбор, например, ремонтировать старый или покупать новый холодильник, он откладывал решение на длительное время. Каждая сторона проблемы имеет свои преимущества и недостатки. Их нужно внимательно изучить. Увериться во всём. Решение об отъезде из Норвегии было принято за год до того, в 1965-м. Он, безусловно, понимал, что не должен связывать своё будущее со страной, в которой он был осуждён и просидел в тюрьме девять лет без всяких на то оснований. Причём страна эта столь мала, что ни он, ни другие не смогут забыть его историю. Но он и не подумал спешить. Возможно, эта неторопливость стала своеобразным наследием тех лет, что он провёл в тюрьме, где время шло так неспешно, что его было не жалко.
Он уселся на парапете, который отделял сад от побережья. Красный гранит нагрелся за день, он ощущал его тепло. Был отлив. Полумёртвые крабы лежали вдоль берега, они походили на маленькие танки. Других волны перевернули на спину, и они медленно умирали под солнечными лучами, беспомощно шевеля лапками в воздухе. Он чувствовал себя таким же беспомощным.