Что моё, то моё

– Якоб! – позвала директриса. – Где Якоб?
Позднее, когда единственный мужчина, работающий в детском саду Фрюшакрокен, Мариус Ларсен, будет рассказывать полиции о том, что же на самом деле произошло в среду 31 мая в 12 часов дня перед супермаркетом «Рема 1000» у Кьелсосвайен, он не сможет точно восстановить хронологию событий. Он помнил всё, что случилось тогда. И про собаку, и про «вольво». Водитель грузовика был иностранцем. Хозяин собаки был в красном свитере. Элине горько плакала, а Берта споткнулась обо что-то. Поскольку она была не худенькой, ей потребовалась некоторое время, чтобы встать на ноги. «Вольво» был зелёный. Они пели военные песни. Шли в Технический музей. Собака была породы пойнтер, серо-коричневая.
Мариус Ларсен перечислял детали, будто элементы мозаики, но собрать их вместе он не мог. В конце концов он попросил ручку и бумагу. Терпеливый полицейский выдал ему жёлтые листочки для заметок, по одному на каждое событие. Ларсен разложил их, поменял некоторые местами, задумался, потом написал ещё несколько, изменил последовательность.
Единственное, в чём он был уверен, так это в том, как всё кончилось.
– Якоб! – позвала директриса. – Где Якоб?
Мариус Ларсен прижал к себе двух малышей. Он обернулся и заметил, что Якоб находится уже метрах в ста от них: какой-то мужчина держит его одной рукой, а другой открывает дверцу автомобиля на стоянке.
Мариус отпустил детей и побежал. На бегу он потерял ботинок.
Когда до автомобиля оставалось всего метров десять, заработал двигатель. Машина сорвалась с места и выехала на проезжую часть. Мариус не останавливался. Он бежал следом, пытаясь разглядеть в салоне мальчика, но ничего не видел. Наверное, тот лежал на заднем сиденье. Мариус прыгнул и схватился за ручку двери. В этот момент нога, с которой слетел ботинок, угодила в осколки от пивной бутылки. Дверь с треском раскрылась. Водитель резко затормозил. Петли заскрежетали. Мариус услышал, что Якоб плачет. Воспитатель изо всей силы вцепился в дверь, не давая ей захлопнуться. Автомобиль снова тронулся, двигаясь рывками, а потом резко набрал скорость. Мариус разжал пальцы, он не чувствовал рук, кровь текла из повреждённой ноги. Он лежал на асфальте посреди улицы.
Якоб лежал рядом с ним и громко кричал.
Потом выяснилось, что мальчик сломал ногу при падении.
Ровно через пять часов, в десять минут шестого, Ингвар Стюбё, Зигмунд Берли и четверо следователей из полицейского отделения Аскера и Бэрума оказались перед входной дверью жилого дома на Рюккин. В подъезде пахло влажным бетоном и мясными полуфабрикатами. Из дверей не выглядывали любопытные соседи, и дети не толпились вокруг тёмных полицейских автомобилей. Всё было тихо. Им потребовалось три минуты на то, чтобы вскрыть отмычкой замок.
– Я думаю, все формальности соблюдены, – сказал Ингвар Стюбё, входя в квартиру.
– Ты же знаешь, мы только что их благополучно нарушили.
Полицейские из Аскера последовали за ними. Ингвар повернулся, перегородив дорогу.
– А вот теперь нам следует быть более осмотрительными.
– Да ладно. Всё в порядке. Расслабься.
Ингвар не знал, что он здесь увидит. Он не загадывал. Так было лучше всего. У Ингвара был свой ритуал для подобных случаев. Он на мгновение, задумавшись, закрывал глаза, а потом входил, будто начинал с чистого листа, и это его первое дело, и нет у него огромного опыта.
На этот раз, пожалуй, привычный ритуал не поможет.
В Норвегии словно объявили чрезвычайное положение.
Новости становились известны всего через несколько минут, после того как происходили события: попытались похитить ещё одного ребёнка. На этот раз полиция располагает номером автомобиля и точными приметами подозреваемого. Сначала на телеканалах «НРК» и «ТВ2» выходили короткие экстренные выпуски, затем были подготовлены пространные репортажи. Отсутствие новостей от полиции телевизионщики компенсировали интервью с самыми неожиданными людьми. Редакции проявляли незаурядную изобретательность, временами даже излишнюю. «ТВ2», например, показал пятнадцатиминутное интервью с агентом похоронного бюро. Тощий, одетый во всё чёрное человек, давно уже равнодушный к проявлениям горя родителей, потерявших своих детей в таких прискорбных обстоятельствах, сопроводил свою речь абстрактными примерами. Зрители были до такой степени возмущены, что главному редактору пришлось в тот же вечер лично принести извинения.
 
Один из свидетелей утверждал, что у похитителя была загипсована рука.
Огорчённый невниманием полицейских – они записали его имя и адрес и пообещали, что свяжутся с ним через пару дней, – он позвонил по горячей линии «ТВ2». Описание было настолько точным, что один из криминальных репортёров вспомнил, как недавно присутствовал на задержании в Аскере. Тот парень был умственно отсталым, припоминал журналист, просматривая свои пометки. Дружинники сломали ему руку, когда поймали. Он отказался общаться с журналистами. История закончилась ничем: полиция была абсолютно уверена в том, что он не имеет ничего общего с этими похищениями.
Убийца, которой держит в страхе всю Норвегию и на счету которого три, а может быть, и четыре детские жизни, уже подвергался аресту! Но его отпустили всего через несколько часов после задержания. Скандал, невиданное безобразие!
Начальник полиции Осло отказался от каких бы то ни было комментариев. Министр юстиции в кратком сообщении для прессы сослался на начальника полиции, но тот по-прежнему не выходил из своего кабинета, ему нечего было сообщить журналистам.
«ТВ2» значительно опередил по рейтингу «НРК», который теперь не имел никакого шанса вернуть себе потерянную аудиторию. Свидетеля показали по телевизору. Если бы ему не выделили на интервью четверть часа, оно уложилось бы максимум в две минуты. Кроме того, ему пообещали положить на счёт десять тысяч крон. Без всяких промедлений, заверил его репортёр, как только отключили камеру.
Самое ужасное – не подпольные порнографические журналы, лежащие стопками повсюду.
Ингвар Стюбё видел их не в первый раз. Журналы были напечатаны на дешёвой бумаге, но печать цветная. Ингвар знал, что их производят в развивающихся странах, где детей продают как товар, а полицейские закрывают на это глаза всего за пару долларов. И даже не то было ужасно, что со страниц на него смотрели дети с лицами, лишёнными всякого выражения, которым едва ли исполнилось больше двух лет. Ингвар собственным глазам видел изнасилованного шестимесячного младенца, и у него в этой жизни не осталось никаких иллюзий. Вот тот факт, что у владельца квартиры был компьютер, инспектора по-настоящему удивил.
– Я в нём ошибся, – пробубнил он, надевая резиновые перчатки.
Самое ужасное, что здесь было – стены.
Все до одной публикации о делах, связанных с похищениями, были аккуратно вырезаны и прикреплены к обоям. Начиная с первого короткого сообщения об исчезновении Эмили до эссе Яна Кьерстада, напечатанного на развороте в последнем утреннем номере газеты «Афтенпостен».
– Всё! – выдохнул Германсен. – Он, чёрт меня дери, собрал всё!
– И ещё кое-что, – добавил самый молодой полицейский, кивая в сторону фотографий детей.
Это были те же самые фотографии, что висели в кабинете Ингвара. Он подошёл к стене и внимательно рассмотрел копии: они не были вырезаны из газеты.
– Из Интернета, – предположил молодой следователь.
– Он же не полный идиот, – сказал Германсен и взглянул на Ингвара.
– Я уже давно это понял, – отрезал Ингвар.
Он медленно прошёлся по комнате. Во всем этом безумии была какая-то система. Даже порножурналы были разложены в определённой неестественной хронологии. Он увидел, что журналы, лежащие у самого окна, содержали изображения детей тринадцати-четырнадцати лет, а по мере движения от окна в глубь комнаты возраст детей уменьшался. Он взял наугад журнал из стопки, лежавшей на столике у кухонной двери, взглянул на фотографию и почувствовал, что у него пересохло в горле, но заставил себя положить журнал на место, не разорвав его на мелкие кусочки. Один из полицейских из Аскера вполголоса разговаривал по мобильному телефону. Закончив разговор, он покачал головой: