Что моё, то моё

Аксель Сайер жил на Первой Оушен-авеню.
Дом оказалось найти несложно. Небольшой, как и остальные в ряду, крытый кедровым гонтом, серым от старости. На окнах голубые ставни, флюгер на крыше неповоротливо двигается за ветром. Плотный мужчина возился с лестницей, лежащей у западной стены. Время ланча ещё не наступило. Однако Ингер Йоханне почувствовала, что уже проголодалась.
Акселю Сайеру надо было залезть на крышу. Давно нужна новая лестница! У старой не хватает трёх перекладин, а те, что остались, еле держатся. Ему хотелось сменить флюгер. Аксель просыпался по ночам от свиста ветра, который пытался развернуть упрямую металлическую птицу, а она жутко скрипела, особенно если ветер дул с юго-запада.
– Hi, Aksel! Pretty thing you've got there! [12]
Молодой мужчина в клетчатой фланелевой рубашке, смеясь, прислонился к забору. Аксель кивнул соседу и поднял перед собой поросёнка. Он наклонил голову набок, слегка пожал плечами и ответил тоже по-английски:
– Странная немного, наверное, но мне нравится.
Поросёнок был сделан из меди, изящная свинка, словно приготовившаяся к прыжку. Под поросёнком на шесте были закреплены четыре стрелки, соответствующие сторонам света. Аксель Сайер отдал за этот флюгер несколько цветных поплавков для сети. Буйки давно рассохлись и были уже непригодны для использования по назначению, но на блошином рынке и на них нашлись желающие.
– Не поможешь мне с этой лестницей?
Мэтт Дэлавер был молод, но очень толст. Хорошо бы он не вознамерился лично заменить птицу на поросёнка – Аксель опасался, что лестница не выдержит его веса. Когда они установили лестницу, Мэтт, сдвинув бейсбольную кепку на затылок, сказал:
– Я бы и сам туда полез, ты знаешь, но…
Аксель хихикнул. Он осторожно поставил ногу на первую перекладину. Выдержала. Он медленно добрался до крыши. Птица до такой степени проржавела, что рассыпалась в руках, когда Аксель попытался снять её с крепления, которое в отличие от флюгера неплохо сохранилось. Поросёнок, пристроенный на место птицы, легко начал вращаться, и сразу стало понятно, откуда дует ветер.
– Потрясная! – заявил Мэтт, глядя на свинью. – Просто потрясная штука!
Аксель пробубнил слова благодарности. Мэтт положил лестницу на место. Аксель ещё долго слышал его тихое похмыкивание, после того как Мэтт скрылся из виду за углом дома О'Коннеров, ещё не заехавших на лето.
Какая-то машина остановилась на Оушен-авеню. Аксель обернулся и без особого интереса взглянул на «форд». В машине сидела женщина. В этом месте нельзя парковаться, ей следовало поставить машину на стоянке у Атлантик-авеню, как делают все приезжие. Он был уверен: она определённо нездешняя, хотя и не мог бы объяснить причину своей уверенности. Летний сезон – настоящий ад. Везде эти жители мегаполисов, набитые деньгами. Они думают, что здесь всё продаётся.
– Name your price, Aksel, – уговаривали его маклеры, занимающиеся недвижимостью. – Назови свою цену.
Он не собирался ничего продавать. Какой-нибудь бостонский мешок с деньгами с удовольствием выложил бы миллион долларов за этот маленький домик на побережье. Миллион! Аксель фыркнул, подумав об этом. Его маленький дом нуждался в ремонте, но Аксель сумел сделать лишь самые неотложные ремонтные работы. Причём почти всё – своими руками, потратился только на материалы. А ещё пришлось платить водопроводчику и электрику. Недавно он заменил водопровод. Выхода не было: трубы протекали, а из кухонного крана вода едва капала. Коммунальщики требовали оплатить счета и угрожали иском. Закончив ремонт и погасив задолженность, он обнаружил, что на его счёте осталось всего пятьдесят шесть долларов.
Миллион!
Денежные мешки мечтают сорвать куш. Побережье! Частный пляж! Право устанавливать огромные щиты с надписями «No tresspassing» и «Police take notice» [13]. Аксель Сайер выставлял маклеров за дверь, предлагая им сэкономить силы для других. Ему нужно было всего-навсего несколько сотен долларов, да и то заработанных собственным трудом. Он даже и придумать-то не мог, на что можно истратить целый миллион.
 
Аксель убрал инструменты. Женщина в «форде» всё ещё не уехала. Это вызвало у него раздражение. Он не любил время отпусков, толпы отдыхающих, ему хотелось всё лето провести, не появляясь на улице. Но тут что-то не так. Ему казалось, что эта женщина рассматривает его. Её автомобиль слишком далеко от моря и будто прячется под большим дубом, раскинувшимся над домом Пиккола. Летом им придётся что-нибудь с ним сделать: срубить, наверное, или по меньшей мере спилить некоторые ветви. Они уже почти лежат на крыше и постепенно сдвигают кровлю. Скоро она начнёт протекать.
Женщину, сидевшую в машине, море явно не интересовало. Её внимание, без всяких сомнений, было приковано к нему. Он почувствовал, как по телу волной прокатилось чувство уже давно забытого страха. Аксель Сайер вздохнул и резко отвернулся. Он вошёл в дом и закрыл за собой дверь, хотя на часах ещё не было и одиннадцати.
Аксель Сайер был именно таким, каким его себе представляла Ингер Йоханне. Плотным и коренастым. На расстоянии сложно было определить, гладко ли он выбрит, но бороды у него точно не было. Она пыталась представить себе, как выглядит пожилой Аксель Сайер через тридцать пять лет после освобождения, ещё в ту ночь, когда читала документы, переданные ей Альвхильд Софиенберг.
Сейчас на нём была старая тёмно-синяя куртка. На ногах тяжёлые сапоги, хотя на улице было больше двадцати градусов тепла. Его волосы поседели и нуждались в стрижке – видно, его не очень заботит, как он выглядит. Даже издалека – машина стояла метрах в ста от дома Акселя – Ингер Йоханне разглядела, что у мужчины крупные, натруженные кисти.
Несколько раз он смотрел в её сторону. Тогда она пыталась как можно глубже вжаться в сиденье. Она не делала ничего противозаконного, но, когда Аксель во второй раз взглянул на машину, почувствовала, что краснеет. Если он запомнит, как она выглядит, будет весьма нелегко вызвать его на откровенность.
Но пока она не собиралась этого делать. Она только хотела посмотреть, как он живёт. А у него, судя по всему, всё в порядке. Дом небольшой и построен давно, но участок стоит немалых денег. Во дворе стоит грузовичок, truck, не такой уж старый. К нему приходил молодой человек, они поболтали о чём-то. Мужчина смеялся и махал рукой, когда уходил. Аксель Сайер спокоен и ни в чём не нуждается – здесь его дом.
Ингер Йоханне проголодалась. В машине стало невыносимо жарко, хотя она и остановилась в тени большого дуба. Она медленно опустила стекло.
– You can't park here, sweety! [14]
Женщина в огромном розовом ангорском свитере была похожа на большой ком сахарной ваты. Её широкая улыбка терялась на фоне всего этого розового изобилия. Ингер Йоханне, извиняясь, закивала в ответ. Она завела двигатель, надеясь на то, что коробка передач протянет ещё хотя бы сутки, и посмотрела на часы: 23 мая, ровно полдень.
Он заметил, что часы показывают пять пополудни. Кто-то повесил на стену конюшни большие вокзальные часы. Короткая стрелка была сломана, и лишь по направлению оставшегося обломка можно было предположить, что, вероятно, сейчас пять. Ингвар Стюбё чувствовал какое-то беспокойство и ещё раз проверил время по наручным часам.
Мальчик стоял рядом с гнедой лошадью. Сабра качала головой и негромко ржала. Ингвар Стюбё подошёл, подхватил внука на руки и усадил Амунда на спину лошади.
– Ну вот. Попрощайся с Саброй. Нам пора домой, нас ждёт обед. Тебя и меня.
– И Сабру.
– Нет. Сабра живёт здесь, на конюшне. Она ведь не поместится в дедушкиной столовой, верно?
– Пока, Сабра!
Амунд наклонился и уткнулся лицом в гриву.
– Пока!
Волнение не проходило. Оно охватило цепенящим холодом спину и шею Стюбё. Он крепко прижал ребёнка к себе и направился к автомобилю. Пристёгивая внука ремнём безопасности, он ощущал странную неудовлетворённость. Раньше он всегда заранее предчувствовал надвигающиеся неприятности и испытывал даже некоторую гордость, если другие обращали внимание на эту его отличительную особенность. Время от времени по телу прокатывались ледяные волны, заставлявшие его поглядывать на часы. Запоминать время. Когда-то он полагал, что это полезное качество. Теперь же стыдился своего волнения.