Коснусь тебя (ЛП)

— Говорит тот, у кого пистолет.
— Разве, похоже, что у меня есть пистолет? — Он поднял руки, размахивая ладонями.
— Он был у тебя прошлой ночью.
Мужчина скрестил руки на груди, белая майка туго натянулась, на плечах выступили бисеринки пота.
— Откуда мне было знать, что это твоя пьяная задница пробралась в коттедж?
Я усмехнулась.
— Я не пробиралась.
— О, точно. Ты просто ввалилась в гостиную.
— Неважно.
Его взгляд блуждал по моему телу, на долю секунды остановившись на моей талии.
— Возможно, тебе стоит, — он жестом указал на простыню, наполовину свисающую с подоконника, — прикрыться.
— Черт. — Моя грудь и щеки горели, и я схватила простыню, плотно обернув ее вокруг себя. И тут меня осенило. — Эм… а мы… ты знаешь.
Он наклонил голову в сторону.
— Мы — что?
— Ты знаешь. — Боже, я даже не могла найти слов. Я чувствовала, как моя кожа горит от беспокойства, которое бурлило в моем животе. — Мы, ну, знаешь… баловались?
Он нахмурился.
— Под «баловались» ты имеешь в виду…
— У нас был секс? — выпалила я. — Боже, ты что, тормоз?
Ухмылка на его лице расширилась, ямочки над губами напомнили мне, как сильно я наслаждалась нашим поцелуем на вечеринке той ночью.
— Нет. Я понял, что ты имела в виду. просто хотел, чтобы ты это сказала.
— Боже мой. — Я закатила глаза.
— Серьезно. Нет. У нас не было секса.
— Тогда почему я проснулась полуголой?
Он ухмыльнулся и слегка покачал головой, темно-каштановые кудри взметнулись на лбу.
— Ты сама разделась.
— Ты думаешь, я в это поверю?
— Послушай, помимо того, что тебе двенадцать лет…
— Прости? Мне двадцать, иди на хер.
— Ну, мне тридцать пять, и трахать подростков — это не мое.
То, как он сказал «трахать», как его голос дрожал, словно тот раскатывал это слово, заставило меня сжать мои бедра. В этом было что-то эротическое, в нем самом. В его голосе. То, как он говорил, тенор в его голосе. От этого у меня внутри все сжалось, кожа горела, а сердце заколотилось.
Я переминалась с ноги на ногу.
— Думаю, вполне логично, что кто-то твоего возраста считает меня подростком.
Он приподнял бровь.
— Тридцать пять — это еще не старость, малышка.
— А двадцать не считается подростком, старина.
— Хорошо. — Он провел ладонью по лицу, от солнца пот блестел на его плечах. — Слушай, я ничего не сделал с тобой прошлой ночью кроме того, что уложил тебя в постель и вытер твою блевотину с моих гребаных ног.
Мои щеки потеплели, я смутно вспомнила, как меня тошнило. Затем выпрямилась, сдувая лепесток петунии с волос.
— Тогда объясни мне, что ты здесь делаешь?
— А что, по-твоему, я здесь делаю?
— Эм… — Я потерла виски. — Из-за похмелья сейчас очень трудно думать. Нигде в Google не написано, что большое количество текилы может вызвать аневризму мозга.
Из его горла донесся слабый смешок, и я бросила на него невеселый взгляд.
— Серьезно. Это довольно жутко, что парень, который несколько недель назад трахал меня языком на вечеринке, теперь вдруг пришел ко мне домой.
— Если я правильно помню, это ты меня поцеловала.
— Посмотри-ка, потеря памяти в тридцать пять лет. Я бы на твоем месте проверила ее.
Он шагнул в солнечный луч, пробивающийся сквозь ветви дуба. Голубые глаза сверкали. Как бриллианты. Холодные, но горячие.
— Ты. Поцеловала меня.
— Но ты поцеловал меня в ответ.
Он придвинулся ближе, возвышаясь надо мной, как кирпичная стена высотой шесть футов пять дюймов.
— Я поцеловал тебя в ответ, потому что у меня не было выбора.
Мой взгляд скользнул по его телу. Татуировка на его плече спускалась вниз по руке, и ее трудно было разобрать под ярким солнцем. Его грудь была твердой, напряженной, канаты чистых мышц требовали моего внимания, вены на руках заставляли меня задуматься о том, сколько силы пульсирует в нем.
Я снова перевела взгляд на него.
— Для парня твоего размера я сомневаюсь, что малышка вроде меня могла бы заставить тебя что-то сделать.
— Ты будешь удивлена. — Он прикусил губу, и мне пришлось скрестить ноги, чтобы остановить пульсацию моей киски.
 
Между нами воцарилась тишина. Легкий летний ветерок шелестел в листве, а птицы пели свои утренние мелодии. Внезапно я остро осознала, что нахожусь полуобнаженной и в непосредственной близости от него, в то время как его загорелая кожа умоляла меня провести кончиками пальцев по его сильным рукам.
Я провела пальцами по своим кудрям, концы которых были свернуты в узел.
— Слушай, парень с бочонком…
— Забавный факт, — перебил он. — Я не был разносчиком бочонков.
— Нет?
— Нет. Я отвозил образцы краски для твоего отца, а ты решила, что я доставляю алкоголь.
— Эм. — Я потирала виски, сбитая с толку. — Мой мозг сейчас как бы поджарен. Мне трудно сложить два и два. Просто, — я посмотрела на него, — почему ты здесь?
Он скрестил руки, снова привлекая мое внимание к своей твердой груди.
— Твой отец нанял меня для ремонта коттеджа.
— Ты — разнорабочий?
— Я предпочитаю слово «ремесленник».
Я подняла бровь.
— Я предпочитаю слово «разнорабочий». Или я всегда могу называть тебя человеком, которого моя злая мачеха наняла, чтобы уничтожить все следы моей мамы в этом коттедже.
— Тогда давай остановимся на «разнорабочем».
— Давай. — Я крепче сжала простыню, которую обернула вокруг себя. Мы с Ноем не сводили глаз друг с друга. И как будто все и так не было достаточно неловко, я чувствовала, что между нами возникло безумное напряжение — особенно при мысли о том, как его поцелуй поджег мои губы в ту ночь, когда мы целовались. Как легко было целовать его, словно мы делали это всю жизнь. Словно мы были созданы для этого. Целовать друг друга. Навсегда.
Глубокие голубые глаза пригвоздили меня, ласкали все мое тело, а по коже пробегали мурашки. Его точеная челюсть была сжата, напоминая мне о том, что я чувствовала, когда его щетина касалась моего подбородка, наше дыхание сливалось, и языки сцеплялись в поцелуе, который я чувствовала до самого позвоночника.
Ной не был моим обычным типом. Возможно, дело было в социальных кругах, в которых вращалась моя семья, так как я всегда выбирала людей, у которых были огромные шкафы дизайнерской одежды и которые каждый день ездили на разных спортивных автомобилях. Как Окли. Тип парня с хорошо развитыми гранями и обманчивой утонченностью.
Но Ной был не таким. Он был жестким и сильным, грубым по краям и неотесанным. В его глазах было такое возбуждение, чувство опасности, которое продолжало заманивать меня.
Я прочистила горло и указала через плечо.
— Мне лучше…
— Сиенна? — Голос Окли прорвался сквозь неловкий момент.
— Блядь, — пробормотала я и огляделась вокруг.
Ной выгнул бровь.
— Дай угадаю. Парень?
— Нет. Не парень. — Я подняла простыню с ног, желая побежать в другую сторону от того места, откуда доносился голос Окли. — Бывший парень.
— Парень, которого ты заставила ревновать, поцеловав меня?
— Да.
— Парень, который носил пиджак от Гуччи?
— Да.
— Парень с идеальной стрижкой?
— О Боже. Да. Тот парень.
Ной поджал губы, выражение его лица раздражающе забавляло, когда я промчалась мимо него, намереваясь скрыться за углом, только чтобы врезаться прямо в Окли.
— Сиенна. Вот ты где. — Его темные глаза загорелись. — Я повсюду искал… — Окли взглянул через мое плечо на Ноя, и я была уверена, что мое сердце выпрыгнуло из задницы.
— Ну, ты нашел меня, — прощебетала я. — Хочешь пойти взять круассан или что-нибудь…
— Что здесь происходит? — Глаза Окли больше не казались светлыми, карие радужки мгновенно потемнели.
— Ничего. — Я даже не была уверена, было ли это ложью или нет, поскольку даже не знала, что, черт возьми, здесь произошло.
Окли снова посмотрел в сторону Ноя, его брови сошлись, а челюсть сжалась.