Гром и Молния
И мысли сейчас всё шли какие-то легкие, веселые. Он весело подумал, что хорошо бы завтра вечером подбить двух дружков на нескончаемый спор о галушках и пельменях, что, наверно, от Наташи пришло и ждет его новое письмо и что его, скорее всего, снова наградят орденом.
Он уже ясно представлял себе, как стоит и рапортует генералу о том, что приказ выполнен по всем статьям.
Впрочем, откуда он взял, что генерал обязательно вызовет его? Нет у генерала других, более важных дел…
Вечером Прибылов увидел впереди, на лесной прогалине, костер. Пламя казалось при лунном свете оранжево-рыжим, почти багровым. Он шел на огонь, а потому не боялся, что у далекого костра заметят его.
Прибылов приблизился и увидел, что забрел на огневую позицию немецких шестиствольных минометов. Он хотел попятиться в чащу, чтобы обойти батарею, но какая-то упрямая сила удержала его на месте. Он стоял за стволом рослой березы и с недобрым интересом следил за слаженными действиями номеров ближнего к нему расчета.
Отчетливо доносилась лающая команда «фойер», затем все заглушал противный, раскатистый вой шестиствольных минометов.
Сердце все больше наполняла душная злоба. Прибылов ненавидел сейчас фашистов больше чем когда бы то ни было. И за то, что они разгуливают по этой вот лесной поляне не хоронясь, а он должен ходить с опаской, — это показалось ему сейчас особенно унизительным. И за то, что фашисты чувствуют себя в безопасности, а он вот уже двое суток должен жить на родной земле без сна, без отдыха и каждую минуту бояться за жизнь. И за то, что они нахально развели костер, а он стоит продрогший, с мокрыми коленями и только слышит, как потрескивает в огне сухой валежник.
Но больше всего Прибылов ненавидел в тот момент фашистов за то, что они причинили ему столько страданий вчера вечером, когда он лежал за штабелем у насыпи. Он вновь устыдился своего минутного малодушия.
«Выполнил задание без единого выстрела и обрадовался! Домой, видите ли, торопится. Некогда ему! — с раздражением подумал он, словно речь шла о ком-то постороннем. — Носит гранату без толку взад-вперед. И откуда только взялась такая манера?
Конечно, убраться из этого леса подобру-поздорову было бы неплохо. Умирать кому же охота, тем более в одиночку, когда и оружие за тобой подобрать некому. Но и жить хочется не краснея…»
Прибылов осторожно начал подкрадываться к огневой позиции минометчиков. Он дождался очередного выкрика «фойер», с силой швырнул гранату и ничком упал на землю.
Граната разорвалась как раз между двумя минометами, и Прибылов не сомневался, что оба они выведены из строя, а расчеты сильно поредели.
Он мог быстро скрыться в березовой роще, но фашисты, мечущиеся при дрожащем свете костра, были слишком заманчивой мишенью.
Перебегая от ствола к стволу, Прибылов расстрелял всю обойму, прежде чем бросился в глубь леса. Пальба долго не утихала, но разве можно достать пулей человека, бегущего в густом лесу! Березы все вместе образовали непробиваемый забор.
Луна освещала березы мертвенным светом, и кора их была сейчас белее, чем днем.
Листья падали, как хлопья снега, и земля, устланная ими, тоже была белой, словно Прибылов бежал по пороше.
Он вышел к знакомой «калитке» в нашем минном поле еще до рассвета. Шел не спеша и старался лучше приметить дорогу к минометной батарее, потому что решил на днях снова отпроситься сюда в разведку.
Когда часовой из боевого охранения окликнул Прибылова, он ответил каким-то чужим, незнакомым ему самому голосом и был удивлен, что часовой сразу узнал его.
Прибылов был готов поверить тому, что за эти двое суток изменился до неузнаваемости, вплоть до голоса, походки, всех своих вкусов и привычек.
Только его любовь к жизни оставалась неизменной.
1943
УВОЛЬНИТЕЛЬНАЯ В ГОРОД
1
Не успели отрыть окоп на заданную глубину, а Нечипайло уже отлучился под каким-то благовидным предлогом. Ему не терпелось провести «рекогносцировку на местности». На той стороне шоссе приглянулся дом с резными наличниками на окнах, с покосившимся крыльцом. Нечипайло громко постучался и, не дожидаясь ответа, открыл дверь.
Позже на скрипучее крыльцо поднялись и вошли в дом еще несколько номеров его расчета. Нечипайло уже сидел за столом, скинув шинель, и вел себя непринужденно, как жданный гость.
Артиллеристы, входя, нерешительно топтались у порога. Слышалось обязательное в таких случаях хозяйское «в ногах правды нет», каждый церемонно здоровался, покашливал, поправлял ремень, но в конце концов проходил вперед и подсаживался к столу. Лишь Суматохин вошел безгласно. Он сел в углу и принялся внимательно слушать радиопередачу про уборку хлопка.
— Вы с нашим Суматохиным не знакомы? — Нечипайло повернулся к хозяйской дочке; та сидела на кровати, потому что все стулья и табуретки были заняты.
Она отрицательно покачала головой.
— Суматохин у нас бо-о-ольшую военную карьеру сделал. Еще недавно был самый последний номер в расчете, по-нашему выразиться — третий ящичный. А недавно Суматохина выдвинули, — Нечипайло почтительно выдержал паузу, — во вторые ящичные…
Все рассмеялись, а Суматохин лениво улыбнулся.
Нечипайло уже успел выспросить у хозяина всё-всё. Зовут Пал Палыч, сын в армии, сам до последнего времени работал по соседству в Тимирязевской академии, знавал даже академиков, например Вильямса. Зимой Пал Палыч хлопотал истопником, а с наступлением тепла, когда котельную гасили, копался на опытных участках академии.
Пал Палыч смотрел не слишком приветливо. И не в том дело, что незваные гости мешали или его раздражала самоуверенная болтовня Нечипайло. Пал Палыч был раздосадован — больше того, рассержен тем, что артиллеристы установили здесь свои пушки и спилили несколько высокорослых тополей напротив дома, сразу за оврагом.
Он и не скрывал перед постояльцами, что характер у него сварливый. Его возмущал сам факт, что пушки, хотя и дальнобойные, установлены на окраине Москвы. Конечно, с солдата нельзя спрашивать, как с генерала. Но все ли солдаты отдают себе отчет в том, где нынче воюют? Пал Палыч так разволновался, что на его острых скулах выступили красные пятна.
Во время разговора в дом вошел телефонист Федосеев. Ну теснота, набились прямо как на вокзале! Сизое махорочное облако наподобие дымовой завесы — и хозяев не видать.
Федосеев нерешительно потоптался в дверях и собрался уходить, но хозяйская дочь пригласила его раздеться. Вот и чайник скоро поспеет… Она кивнула на плиту, где стоял большой медный чайник, надраенный до слепящего блеска.
— Какой может быть чай, когда посуда нужна совсем для другой жидкости!
Пал Палыч уже отсердился, он достал бутылку и вручил ее Нечипайло.
Анастасия Васильевна и ее дочь, которую Нечипайло уже фамильярно называл Грунечкой, мобилизовали все сосуды.
Нечипайло все подмигивал симпатичной Груне своими нагловатыми голубыми глазами, поглаживал себя по голой голове, будто поправляя несуществующую прическу, и молодое лицо его никак не сочеталось с преждевременной лысиной.
Анастасия Васильевна поставила на стол миску с квашеной капустой, холодную картошку в кожуре, пузырек подсолнечного масла.
От рюмки она отказываться не стала и пояснила Нечипайло, что употребляет водочку с лечебной целью:
— Привязалась какая-то гипертоническая болезнь. Доктора обнаружили давление в крови.
Рюмку поставили и перед Груней, но она отодвинула ее.
— Может, вас, Грунечка, компания не устраивает? — обиделся Нечипайло.
— Просто не имею права. Обязалась вести нормальный образ жизни.
Она сдержанно рассмеялась, поправила пучок светлых волос и поглядела на Федосеева; у нее были совсем темные, чуть раскосые глаза.
Груня достала из сумки бумажку, но вместо Нечипайло почему-то протянула ее Федосееву, сидевшему напротив.
