Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1
Тоталитаризм является вполне органичной «надстройкой» над сверхцентрализованной индустриальной системой, когда все общество превращается в единую фабрику под руководством одной администрации. Элиты США, Великобритании, Франции и других стран предпочли более мягкую систему согласования интересов между фирмами, бизнес–группами и бюрократическими группами (иногда организованными тоталитарно), которая и известна как капитализм. Столкнувшись с кровавыми издержками тоталитаризма, коммунистическая бюрократия также предпочла перейти к более гибким формам господства. Это облегчило советскому обществу завершение перехода к индустриальному обществу.
Индустриальная модернизация началась еще в Российской империи, завершившись к началу 1960‑х годов, когда большинство населения Советского Союза стало жить в городах. Но решающий этап модернизации пришелся на правление Сталина, точнее на 1930‑е годы. Именно тогда сталинская система с жестокостью, не уступавшей периоду первоначального накопления капитала, сконцентрировала ресурсы, необходимые для построения промышленной базы, на основе которой создавался советский вариант индустриального общества и «социального государства».
Экстренный, форсированный характер модернизации вызвал огромные жертвы, ее цена оказалась чрезвычайно высока. Тем более, что стремительность модернизации привела к растрате ресурсов и разрушениям в сфере сельского хозяйства. Образовавшаяся в результате система оказалась недостаточно гибкой, страдавшей множеством социальных болезней, которые сказывались на развитии советского общества всю его историю.
В то же время эволюционный путь модернизации в XX в. привел большинство стран мира (особенно за пределами Европы) к модели зависимого капитализма, к закреплению отставания «третьего мира» от «первого». Своеобразие пути СССР, вырвавшегося из капиталистической периферии, привлекало революционные и антиимпериалистические силы Азии, Африки и Латинской Америки и даже развитых стран. Миллионы людей видели в пути, опробованном СССР (и идеализированном коммунистической пропагандой), пример для подражания.
Знакомство с реалиями советской жизни вызывало разочарование у значительной части революционеров, увлеченных идеей коммунистического эксперимента. Коммунистическое движение в СССР и за его пределами расслаивалось на левые и правые течения.
Явный отход СССР от эгалитаризма и демократизма Октябрьской революции вызвал к жизни теорию «термидора» — возвращения России к «нормальному» иерархическому буржуазному обществу, как это произошло с Францией после якобинцев. Российский «термидор» вел бы к превращению СССР-России в экономически зависимое, а возможно, и полуколониальное государство или группу государств. Но в 1920-1930‑е годы страна достигла качественно иного уровня своего развития, пройдя гораздо больший путь, чем Франция в конце XVIII — начале XIX в. Если «термидор» — это откат к прошлому, то СССР уходил от прошлого необратимо. Если «термидор» — вытеснение революционного наследия признаками «нормального», общемирового развития, то его элементы были неизбежны.
Хоть и своей дорогой, СССР шел по общему пути индустриальной модернизации. СССР не стал ни воплощением идеалов социализма, ни «империей зла». Он явился своеобразным вариантом индустриального общества. И своеобразие это вытекало из трех основных источников — культурного наследия народов России, социалистического проекта и того направления, которое придали ему коммунистические лидеры.
Европа: между авторитаризмом и демократией
Возвращение к миру или путь к новой катастрофе?Хотя Компьенское перемирие, подписанное 11 ноября 1918 г., положило конец боевым действиям на фронтах Первой мировой войны, ее опыт продолжал доминировать в общественной жизни и сознании миллионов европейцев. Как и в годы войны, происходила перекройка государственных границ, экономика функционировала на военный лад, власти разных стран продолжали призывать людей напрячь последние силы, так и не сумев объяснить им, ради чего же они терпели лишения все предшествующие годы.
В той или иной степени в Первую мировую войну были втянуты 32 государства, объединявшие вместе с колониями 87% населения Земли. Четыре года войны радикально изменили геополитическое пространство Европы от Ла–Манша до Волги. Из него исчезли Российская, Австро–Венгерская, Германская, Османская империи, более того, был дискредитирован сам имперский дух, отождествлявшийся с империализмом. Число государств на континенте увеличилось почти в два раза, малые нации Центральной и Восточной Европы получили шанс самостоятельного развития. Вместе с царствующими династиями война похоронила традиционные институты власти, на смену которым пришли демократические принципы и парламентские учреждения. Европа, в 1914 г. состоявшая из 17 монархий и 3 республик (Швейцария, Франция, Португалия), пять лет спустя имела в своем составе уже 13 республик и 13 монархий. Последние не являлись образцами классического самодержавия, волю монархов связывали конституционные акты и законодательные органы.
Самым страшным итогом мировой войны стали человеческие потери — около 10 млн погибших на фронтах, более 20 млн солдат и офицеров вернулись домой калеками и инвалидами. Ветеранам войны не так просто было вернуться в ритм мирной жизни — их рабочие места были заняты или исчезли, в семьях их нередко встречало отчуждение, обещанные награды и пенсии заставляли себя ждать. Если для военнослужащих стран Антанты речь шла о недооценке их собственного вклада в общую победу, то для проигравших ментальные последствия войны были несравненно более тяжелыми. Вернувшиеся с полей сражений солдаты видели, как рушатся традиционные политические системы в странах Четверного союза, а массы приходят в движение, выдвигая радикальные социальные требования.
Никогда еще в мировой истории столь сильно не были поколеблены властные устои и привычные авторитеты на большей части европейского континента. Австрийский писатель Стефан Цвейг писал: «Весь ужас обнаружился только теперь, когда в стране развеялся пороховой дым и стал явным урон, причиненный войной. Разве можно и дальше пользоваться моральным кодексом, позволявшим четыре года подряд убивать и грабить, называя это героизмом и аннексией? Разве может народ и далее верить обещаниям государства, которое аннулировало все неугодные ему обязательства, данные гражданам? Ведь те же самые люди, та же камарилья стариков, так называемых “мудрейших”, затмила нелепость войны своим еще более нелепым миром».
Э. М. Ремарк. «На Западном фронте без перемен»«Перемирие скоро будет заключено, теперь я тоже верю в это. И тогда мы поедем домой. На этом моя мысль приостанавливается, и я никак не могу сдвинуть ее с места. Что влечет меня туда с такой неотразимой силой, что меня там ожидает? Жажда жизни, тоска по дому, голос крови, пьянящее ощущение свободы и безопасности. Но все это только чувства. Это не цели. Если бы мы вернулись домой в 1916 г., неутихшая боль пережитого и неостывший накал наших впечатлений вызвали бы в мире бурю. Теперь мы вернемся усталыми, в разладе с собой, опустошенными, вырванными из почвы и растерявшими надежды. Мы уже не сможем прижиться. Да нас и не поймут, — ведь перед нами есть старшее поколение, которое, хотя оно провело вместе с нами все эти годы на фронте, уже имело свой семейный очаг и профессию и теперь снова займет свое место в обществе и забудет о войне, а за ними подрастает поколение, напоминающее нас, какими мы были раньше; и для него мы будем чужими, оно столкнет нас с пути. Мы не нужны самим себе, мы будем жить и стариться, — одни приспособятся, другие покорятся судьбе, а многие не найдут себе места. Протекут годы, и мы сойдем со сцены».
Россия, первой устремившаяся к революционному выходу из войны, дальше всех пошла по пути радикальных преобразований. Свержение монархии повлекло за собой разрушение авторитарных институтов власти в центре и на местах, выдвинуло народные массы на историческую авансцену. Приход к власти большевиков открыл собой новый этап российской революции, сочетавший в себе реализацию смелых социальных проектов и ожесточенную гражданскую войну. Развитие Советской России вызывало в остальном мире крайние чувства, от энтузиазма и подражания до ненависти и презрения, но мало кого могло оставить равнодушным.