Великая распря (СИ)

Мефодий оказался князем лет шестидесяти — крупным, тяжеловесным. Он носил длинные усы с проседью и очень короткую стрижку. В таком возрасте человеку обычно уже не до войны, но Мефодий один из немногих в роду имел подходящую должность, поэтому его и запрягли вместо Евсевия.
–Добро пожаловать, Константин, — пробасил командующий, войдя в приёмную. — Прибыл? Мне уже сообщили, что ты приедешь. Ну пошли, побеседуем.
Войдя в кабинет, что менял своего владельца уже третий раз за седмицу, мы расположились по обе стороны массивного стола. Мефодий расспросил о том, как у меня дела обстояли на военных сборах в гимназии и пообещал, что место в дружине мне найдётся.
–Опыта у тебя нет, это, конечно, плохо, — он взял портсигар, видимо, собираясь закурить, но почему-то передумал и положил обратно. — Поэтому будешь пока старшим дружинником, а потом посмотрим. Слышал я, у тебя сил много. Пули не берут, да?
–Даже усиленные. Ещё и щит умею ставить.
–Полезный навык. Только ты на рожон всё равно не лезь, а то знаем мы вас, молодых. Удаль хотите показать, а потом вас с поля боя вытаскивай, и хорошо, если не в гроб сразу. Поэтому слушайся десятника. Во всём слушайся, — Мефодий даже пальцем погрозил. — Я лично за тебя отвечаю. Иначе мне твоя матушка голову снимет.
–Так точно, — ответил я. — Буду слушаться, значит.
–И да, скоро нам в бой идти, поэтому не расслабляйся. Дружины уже дерутся, одни мы телимся. В общем, иди, получай амуницию и следуй в третью сотню. Сотник объяснит, что делать. Оружие своё есть?
–Да. «Гром», — сказал я. — Патроны только нужны.
–Хорошо, а то у нас с оружием дела обстоят паршиво, прямо скажем. Патроны дадим, само собой.
Вскоре я уже сидел в казарме, разбирал выданные мне вещи — нижнее бельё в двух экземлярах, штаны и китель кальсоны, демисезонную курточку. На рукаве кителя и куртки кроме герба имелась нашивка с косой полоской — знак старшего дружинника.
Казарма была устроена таким образом, что каждой десятке полагалась отдельная комната. Десятка состояла, понятное дело, из десяти дружинников, среди которых двое являлись старшими, и командира. Четыре десятки плюс офицер и его заместитель составляли полусотню, две полусотни — сотню. Будучи старшим дружинником мне полагалось руководить отрядом из четырёх человек.
Вечером, когда дружинники вернулись со стрельбища, находящееся здесь же в кантоне, я познакомился с парнями, с которыми предстояло служить.
Десятка своей структурой напоминала мотострелковое отделение: в ней имелись пулемётчик, гранатомётчик со вторым номером расчёта и снайпер. Кроме того, один или два бойца были вооружены карабинами под усиленную пулю. Но это в идеале. В нашей сотне гранатомёты и карабины имелись далеко не в каждой десятке. Нам повезло: были и гранатомёт и, теперь уже, карабин, а поскольку мне к карабину выдали четырёхкратную оптику, получается снайпер тоже вроде как был. Кроме того, я оказался клостом, умеющим создавать щиты — чуть ли не единственным в тагме. Оно и понятно. Более-менее умелых бойцов как правило забирали в дружину филы или в правительственные войска.
Все в моей десятке являлись этайрами. Подготовка половины из них ограничивалась военными сборами в гимназии, вторая половина прошла через службу в дружине, но в боевых действиях прежде не участвовал никто, если не считать охоты на бесплотных. Самому младшему дружиннику было двадцать пять лет, самому старшему, гранатомётчику Антипу — тридцать семь.
Десятник оказался моложе их всех — это был князь, который только в прошлом году закончил лекторий. Однако несмотря на его возраст, чувствовалось, что этайры относятся к нему с особым почтением, но не потому что он — старший по званию, а потому что высшего сословия. А десятник относился с почтением ко мне, поскольку я являлся главым наследником рода.
После ужина нас собрали в комнате отдыха, и заместитель командира кантона — высокий худой тагматарх лет сорока зачитал сводку с фронта.
Сводка оптимизма не внушала. Правительственные войска хоть и вмешались, да только Птолемеев это не остановило. К вечеру оказались захвачены все второстепенные кантоны Мономахов и кантон Гиппонских. Главная база пока держалась, но её равняла с землёй артиллерия, бои шли на улицах Солнечного и Алебастрового районах, в том числе в акрополе, а агема басилевса так и не пересекла Александрийский канал — тоже завязла в уличных боях. Против неё, по словам тагматарха, выступила Священная фаланга Птолемеев.
 
Зато у родовых дружин имелись некоторые успехи. Вчера Северовы, Солунские и ещё пара родов всё же ударили в тыл наступающим войскам и смогли закрепиться на окраине Солнечного района. Сегодня они весь день пытались атаковать.
Дружинники ожидали, что завтра мы тоже вступим в бой, но следующий день снова был посвящён тренировкам. Нас водили на стрельбище, где я показал чуть ли не лучший результат во всей сотне. Сильная фибральная сеть укрепляла мои руки, делая их подобными стальным упорам, с которых было легко целиться и вести огонь. Да и остальной отряд имел показатели значительно лучшие, чем у обычных людей без архэ.
Вечером же опять зачитывали сводку. За сегодняшний день на фронте перемен не наблюдалось, однако пришли несколько неприятных новостей. В восточном пригороде Византия Птолемеи вели бой за военный аэродром, так же враг пытался захватить аэродром под Анкарой. Вообще было сложно понять, что происходит. Информация выглядела неполной, однако более подробные сведения либо отсутствовали, либо командование филы не считало нужным их сообщать.
Девятый день от начала восстания. Ранним утром нас подняли по тревоге. В оружейной мы получили всё необходимое: оружие, ремни с подсумками, тяжёлые стальные каски. У меня в руках снова оказался мой карабин, который ранее пришлось сдать на хранение, к нему полагалось три запасных магазина, две пачки усиленных патронов, небольшой оптический прицел.
Во дворе ждали грузовики и несколько броневиков, в том числе, две гусеничные военно-транспортные машины, которых я по привычки именовал «бэхами». Вместе со своей и второй десятками я втиснулись в кузов шестиколёсного военного грузовика.
Я не видел, куда едем. Кузов был закрыт тентом со всех сторон. И только приближающиеся звуки стрельбы говорили о том, что мы движемся к полю боя.
Когда высаживались, гремело уже рядом. До моих ушей долетала автоматная и пулемётная стрельба, и редкие взрывы. Изредка колотило что-то калибра покрупнее.
Посреди дороги расположились два миномёта, что вели огонь по противнику, в асфальте зияла воронка. В один из стоящих на обочине грузовиков складывали раненых. На тротуаре лежали три тела, накрытые зелёными накидками. Воняло гарью, над крышами поднимался столб дыма. Чернели три сожжённые легковушки. В домах вокруг стёкол не было, а судя по пулевым отверстиям в стенах, недавно тут шли ожесточённые бои.
Я выпрыгнул из машины, где-то недалеко один за другим рванули два снаряда. Отряд шлёпнулся лицом в асфальт, но взрывы больше не повторялись, и мы продолжили путь.
Нашу полусотню разместили в неработающем супермаркете. В бой мы сегодня снова не пошли, и весь день занимались тем, что разгружали патроны и снаряжение, которое подвезли чуть позже. Затем старший десятник, командовавший полусотней, вкратце ввёл нас в суть дела.
Линия соприкосновения походила совсем недалеко отсюда, буквально в трёх кварталах. Два дня назад дружины родов закрепились на одной из главных улиц и с тех пор не могли никак продвинуться вперёд. Противник тоже не мог. Так и сидели, перестреливаясь из автоматов и миномётов.
Противостояли нам, судя по всему, обычные стратионы, то есть даже не члены рода. Птолемеи не могли бросить на данном направлении сколько-нибудь значительные силы, и командование Мономахов пыталось воспользоваться этим, но пока получилось плохо. Дружины заняли кварталы в низине, дальше шла возвышенность, на которой располагались многоэтажки. Нас то и дело обстреливали из артиллерии.