Измена. Право на семью (СИ)

— То есть ты не намерена что-то менять и стараться? — сердито спрашивает Валерий.
— Стараться и вновь разочароваться? — провожаю взглядом фонари. — Давай оставим привилегию стараться для твоей любовницы, ведь я думаю, что и ты для нее стараешься.
— Ты невыносима, — зло подытоживает Валерий.
— Кстати, почему она не сказала тебе, что в гости заглядывал мой дядя? — откидываюсь назад.
— А почему тебя интересует этот вопрос?
— Потому что мой дядя специально покрасовался перед консьержкой, и он знает твою привычку допытывать то слуг, то няню… Он знал, что консьержка настучит на него. Ему было важно, чтобы ты понял, что он был у твоей любовницы, которая проглотит язык. Вот, меня и интересует, почему она решила не говорить тебе о таком важном событии, как мой дядя? Между вами нет доверия? Кто ты для нее, Валер?
  
Глава 16. Вопросы
 
Юра преподает жесткие уроки жизни. Не сказала мне Лада, что приходил злой и страшный дяденька, но подловила консьержка, которая поделилась, что захаживали тут странные типы и, кажется, держали путь к той милой девочке, что живет на третьем этаже.
Я ждал, что Лада встретит меня в слезах, но нет. Открыла дверь с улыбкой. Да, взволнованная, немного нервозная, но так и не поделилась тем, что приходили гости. Первая мысль — он пригрозил ей, что свернет шею, если не скроется из моей жизни. Вторая — предложил денег. Третья — пообещал убить всю семью.
Не знаю почему, но сам я не лез с расспросами и ждал. Ждал и наблюдал за Ладой, которая заговорила, но не о Юре и его угрозах, а о том, что у ее мамы проблемы и она так мечтает купить ей квартиру, чтобы она смогла переехать из деревни, где нет воды. Короче, дом старый, разваливается, а ипотеку не одобрят и прочие жизненные проблемы обычного человека, который живет на маленькую зарплату сельского учителя.
— Теперь ты затих, Валера, — хмыкает Вика. — Дядя что-то вскрыл в ваших отношениях?
— Что он мог ей сказать?
— Он провокатор, — тихо вздыхает. — Но провоцирует не ложью, а честностью, Валер. Если сложить два плюс два, то я могу предположить, что он сказал ей, как обстоят дела в нашей крепкой и дружной семье. Она же хочет, чтобы ты к ней ушел, а вот незадача, слишком много подводных камней, о которые можно ножки порезать. Она же про любовь говорила. Может, о любви и побеседовали. О ее цене, которую придется тебе заплатить, если посмеешь некрасиво поступить с ним.
— Либо он играет еще изощреннее, — сжимаю руль.
— Главное, что у меня в ваших играх роль не меняется, — голос у Вики уставший. — Господи, это мне, что, придется еще и твоему двоюродному брату детей рожать? Или они вынудят его усыновить тех, кто после тебя останется, если ты не в милость попадешь?
— Вика, я беру год не для развода с тобой, — медленно выдыхаю. — Да, черт тебя дери, ты меня слушаешь, нет?
Соня в люльке недовольно покряхтывает. Мы замолкаем, почти не дышим, но она все же заводится в слезах.
— Вот молодец, — зло шепчет Вика. — Разбудил!
Расстегивает блузку, аккуратно берет Соню на руки и прикладывает ее к груди:
— Папа у нас нервничает. Наверное, проблемы с другой тетей, — кидает на меня раздраженный взгляд. — Да?
— Она меня за нос водит, — говорю я и замолкаю.
Зачем я это сказал? Чего я жду? Поддержки от жены, которой изменяю?
— А ты ее — нет? — Вика закрывает глаза, а Соня довольно причмокивает. — Валер, ты ей позволил думать, что можешь к ней уйти. Я не знаю, любовь ли у нее к тебе или другой интерес, однако она почему-то посчитала, что имеет право заявить о себе. И ведь у тебя есть возможность сейчас взять и уйти. Да, конечно, дядя рассвирепеет, но если у вас любовь, то ты будешь бороться.
— Ты меня толкаешь в объятия любовницы?
— Ну, хоть кто-то должен быть из нас счастлив? Ты найдешь там счастье? Ты эти два дня был счастлив?
— Нет.
— Почему?
— Потому что… — щурюсь на светофор. — Потому что все не так, как было неделю назад.
— Неделю назад ты был счастлив?
— Я был спокоен.
 
— То есть тебя устраивает схема “нелюбимая жена и милая любовница на стороне”? — спрашивает Вика без тени гнева и осуждения. — А лишняя возня тебя раздражает? Уже не так весело?
— Да. Именно. Очень раздражает.
— Неужели будешь искать новую красавицу? Или эту перевоспитаешь? — Вика мягко смеется. — Хотя давай я не буду в курсе всего этого, ага? Немного уважения к жене и деловому партнеру, Валерий Аркадьевич.
— Принято, Виктория Романовна, — на меня опять накатывает ярость, от которой, кажется, кости ломит.
  
Глава 17. Доброе утро
 
Мария, поперхнувшись чаем, кашляет, когда в столовую вплывает Валерий. Замираю с чашкой у рта и медленно моргаю. Мой муженек явился на завтрак полуголым. В одних пижамных шелковых штанах. Немного помятый, взъерошенный и сонный. Без понятия, когда он вернулся сегодня ночью. И знать не хочу, чем он занимался. Любовницей ли или своим проектом, которым вздумал утереть нос моему дяде.
— Доброе утро, — сипит Мария и густо краснеет.
— Угу, — отвечает Валерий и подпирает лицо, прикрыв глаза. — Доброе.
— Валер, — шепчу я.
— Что? — глаза не открывает.
— Ты голый.
Вздыхает, откидывается на спинку стула и опускает взгляд. Моргает, а после смотрит на меня:
— Нет. Я в пижаме, Виктория Романовна.
— В нижней ее части.
— Я у себя дома.
— И что? — охаю я.
В столовую просачивается Инга, наша домработница, с подносом в руках. Смотрит на Валеру, округляет глаза и переводит шокированный взгляд на меня, будто это я раздела главу дома по пояс.
— Где там мой кофе? — Валерий сонно причмокивает.
Я не знаю, что делать. Он нарушает приличия и жутко смущает двух женщин, которые прежде не видели его в таком виде. Господи, да я его таким не видела! Ловлю себя на мысли, что хочу вскочить и сбежать, чтобы не созерцать его голые телеса. Это его до невменяемости объездила милая Ладочка?
Инга ставит перед Валерием чашку кофе и торопливо скрывается на кухне, испуганно прижав поднос к груди. Мария сглатывает, встает и шепчет:
— Я пойду, — хочет взять из люльки Соню, которая увлеченно слюнявит погремушку.
— Нет, оставь ее, — Валерий делает глоток. — У нас же завтрак.
— Виктория ее уже покормила…
— Нет, она есть погремушку, — поднимает на Марию взгляд.
— Мне ее забрать? — она бледнеет.
— Нет, не отбирай у Сони ее десерт, бессердечная, — Валерий хмурится.
Мария растерянно смотрит на меня, и киваю:
— Иди, если ты, конечно, позавтракала.
— Я пойду в детской приберу…
Мария спешно семенит прочь из столовой, и Валерий провожает ее сонным взглядом, а после смотрит на меня:
— Что это с ней?
— Ты голый.
— Я в пижаме.
— Ты пьяный, что ли? — зло шепчу я.
— Пьяный и голый? — он усмехается и вскидывает бровь.
— Валер.
— Что?
— Ты не в себе.
— Я не могу спуститься на завтрак в пижаме? — спрашивает с удивленным возмущением.
— Ты в штанах от пижамы спустился. Ты себе раньше подобного не позволял.
— А теперь позволяю, — пожимает плечами. — Слушай, я еле встал с кровати. Дай мне кофе выпить и прийти в себя. Я два часа спал. Скажи спасибо, что я сюда не на четвереньках вполз. И потерпите, Виктория Романовна, я вас через час оставлю.
Накалываю на вилку кусочек омлета и поджимаю губы.
— Я тебе нервирую?
— Да.
— А вот Соню нет, — хмыкает, и наша дочь с улыбкой сучит ножками и ручками. — Соне я нравлюсь.
Решительным залпом допивает кофе, встает и подхватывает ее на руки. У меня включается разъяренная тигрица. Только порываюсь вскочить на ноги, как Валерий оглядывается и шепчет:
— Сидите, Виктория Романовна.
— Отпусти ее…
— Нет, — хмурится. — Выдохни.
Соня агукает, в восторге булькает, глядя на Валерия, и я чувствую жгучую ревность. Она — моя девочка! Она не должна улыбаться ему, ведь он не достоин ее улыбок.