Обагрённые (СИ)

Новые задачи, небывалый энтузиазм рабочих требовали новых форм и методов организации и управления промышленностью, требовали чёткого и продуманного плана. И такой план был разработан, разработан светлыми умами землян, пришедших своим далёким братьям на помощь в строительстве нового социального устройства. Это стало ещё одним чудом — корабль с Земли, сверкающий на солнце золотой обшивкой ракетолёт впервые за последние сто лет сел на поверхности Гивеи, принеся с собой знания, высокие технологии и десятки образованных опытных инженеров и учёных. Этого, конечно же, было мало, но задача землян — учить, а не заменять собой гивейцев, дарить им радость собственных побед.
Но не сразу и не просто приходила эта радость. Десять лет назад на планете было триста пятьдесят миллионов безработных. Теперь с безработицей было покончено навсегда, теперь каждый день приносил сообщения о новых достижениях социалистического строя.
Вот читаем приказ за номером 654: «Считать завод тяжёлого машиностроения в городе Шень-Цян вступившим в строй действующим предприятием Народной Гивеи». И подпись внизу: «Народный комиссар тяжёлой промышленности Гриф Орд».
И ещё одно изменение на географической карте планеты, висевшей в кабинете наркома. Эта карта отмечала все его маршруты. Он бывал всюду: и там, где есть трудности, и там, где одерживались победы. Ни одна географическая карта не успевала за бурной жизнью молодой народной страны и её отважных наркомов, самозабвенно преданных делу революции.
Вчера ночью нарком Гриф Орд около двух часов стоял у конвейера и видел рабочего, который впился глазами в трактор, сходивший с него. Это можно сравнить с картиной, когда отец ожидает появления своего первенца. Вот с таким же видом рабочий замер и смотрел на конвейер и ожидал, когда с него сойдёт трактор. И чувства этого рабочего были общими с чувствами наркома Грифа Орда.
Шестнадцатый год народной власти — год всенародного обсуждения проекта новой конституции, главного закона планеты. По всей Гивее в разные концы помчались агитпоезда, воздушные суда и даже женские автопробеги, как доказательство факта реального равноправия. Ведь конституция закрепляет то, что достигнуто. Долгим и сложным был их маршрут: от обеих столиц к самым отдалённым поселениям на севере и юге, через шесть союзных республик, где были встречи с простыми людьми, обсуждения и споры. И вот, наконец, возвращение в столицу, праздничные митинги, на которых выступали участницы автопробега.
«Пробег закончен, — уверенно говорит с трибуны самая молодая его участница Сон Ши, работница станкостроительного завода и ударница труда. — Но мы в любую минуту готовы сесть за управление боевой машиной и если потребуется стать на защиту нашей прекрасной родины!». Замечательные слова. Плечом к плечу с Сон Ши были и другие отважные женщины, своим примером доказавшие, что равноправие, закреплённое в новой конституции, это не пустые слова и обещания.
Пять месяцев длилось всенародное обсуждение новой конституции при большой активности гивейцев разных возрастов: на предприятиях, в сельхозкоммунах, в учреждениях. Прошло более четырёх сот пятидесяти тысяч собраний, в которых участвовали миллионы человек. Так была законодательно закреплена победа социалистического строя. Когда рабочий класс сам и весь является единственным хозяином своей страны, своей планеты, он всё может. Никогда ещё на Гивее не было столь искреннего и тесного единения власти и народа и никогда люди не жили так, чтобы почти каждый день их жизни дарил им всё новые и новые завоевания разума.
Если заглянуть в хронику первых лет народной власти, хронику, запечатлевшую неповторимые мгновения истории, она может вызвать улыбку и удивление у человека, привыкшего к совершенно иной жизни — жизни ради себя и только ради себя. Героическая, а иногда и наивная, но полная гордости за страну и людей, строящих новое общество, она развернёт перед нами летопись тех лет. Но мы не станем пренебрежительно отворачиваться от неё, как от какой-то выдумки, сказки, в которой добро и отзывчивость, взаимовыручка и чистая душа всегда побеждает зло и всякую нечисть, чахнущую над презренным златом.
 
Мы посмотрим на неё, как на историческую правду, в которой действуют наши давние герои.
Вот город Линь-Шуй, южная столица планеты, площадь Героев Коммунаров, дом за номером девятнадцать. На этом доме нет мемориальной доски, но события, которые происходили здесь шестнадцать лет назад, достойны того, чтобы о них рассказать. На первом этаже этого дома располагался тогда Комитет революционной охраны. Много работы было у его сотрудников, огромная ответственность перед народом. И кого же мы найдём в одном из кабинетов, за столом, заваленном кипами бумаг и папок?
Да ведь это же наш Вир! Хмурый и сосредоточенный, погружённый с головой в работу, видимо, ещё со вчерашнего вечера — лампа на столе всё ещё горит, хотя давно уже утро.
В дверь кабинета постучали. Вир оторвал взгляд от бумаг перед собой, и устало откинулся на высокую спинку стула.
— Да! Войдите! Кто там?
Дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась рыжая девичья головка.
— Товарищ старший комрев! Можно? — Синие глаза сверкнули озорной весёлостью.
— Не может быть! — Вир вскочил со стула и радостно бросился навстречу распахнувшей настежь дверь девушке. — Рубина! Откуда ты здесь? Как попала в столицу? Я слышал, ты где-то в северных провинциях, на строительстве железной дороги, работаешь в политотделе.
— Была! Точно! — кивнула Рубина, хватая Вира за руки и жадно вглядываясь в его лицо. — Да и ты, знаю, в особом отделе на селе работал. А теперь…
Рубина окинула взглядом кабинет, произнесла с лёгким пафосом:
— Комитет революционной охраны… Важная персона!
— Э! Да, брось ты! — отмахнулся Вир. — Какая важная персона? Нас тут пару десятков таких, как я. Работаем день и ночь ассенизаторами общества. Вычищаем старое дерьмо, накопившееся на планете за последние пятьдесят лет. Видишь все эти папки? Дела бывших сановников и вельмож. Выявляем кто и сколько наворовал в своё время и к ногтю, с полной конфискацией! Ну, а тех кто добровольно всё отдаёт и готов сотрудничать с народной властью ставим на рабочее довольствие. А не хочешь, лопату в руки и вон к тебе, на стройку, возрождать разваленное народное хозяйство.
— Отрабатывать, значит, старые грехи, — понимающе кивнула Рубина. — Да, видела я там таких. Жалкое зрелище! — брезгливо поморщилась она.
— Да, в политотделе при машино-тракторной станции было лучше, — печально вздохнул Вир.
С победой революции и приходом народной власти, сама жизнь подсказывала искать новые формы работы на селе. Так и пришли к идее создания особых отделов — политических отделов при машино-тракторных станциях, где сильны были рабочие коллективы. На эти кадры возлагалась огромная ответственность. Но из каких людских резервов формировать эти кадры? Формировали их, конечно же, из людей, которые уже прошли школу классовой борьбы в период революции и первых этапов социалистического строительства — самых сложных и даже опасных.
— Вот ведь какое дело, получается, — продолжал рассказывать Вир, усадив Рубину на свободный стул у окна. — Работа в политотделе, она ведь позволяет взглянуть в самую суть нового времени, увидеть собственными глазами, как меняется душа человеческая — тяжело, со скрипом и натугой, но меняется. И ты вроде акушера при родах: помогаешь народиться на свет новому человеческому существу, открыть ему глаза на мир, чтобы взглянул он на него по-новому. Ты согласна со мной?
Вир посмотрел на свою давнюю подругу. Та кивнула в ответ, жадно слушая его.
— Вот! — обрадовался Вир и продолжал. — Знавал я одного мужика. Типичный представитель крестьянства здешнего. Впервые мы с ним познакомились ещё в окопах, когда штурмовали столицу. Рыжий, молчаливый. Он всегда стрелял во врага сцепив зубы, а когда наступала передышка в бое, удалялся к опушке леса, ходил там, что-то бормоча себе под нос. Однажды я спросил его: «Чего ты тут колдуешь, дядя Косаки?». А он мне отвечает: «Да вот, трава налилась багрянцем уж. А я как траву вижу, так пахать охота. Душа не на месте, болит». И тут я понял, что дядя этот, Косаки бился с олигархами и их халуями за право свободно пахать на своей земле. Понимаешь, какое дело?