Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)
«Паша, — говорю, — а теперь все по порядку, пожалуйста. С чего все началось?» И оказывается, что ночью к нему в дом ворвались трое молодых парней, вооруженных буквально до зубов. Кто-то им сказал, что у хозяина полно денег. «А у меня нет ничего, — рассказывает мне Паша, — все в дело вложено. А они меня подняли, стволами тычут, говорят, мы сейчас тебе номер скинем, а ты на него деньги переведешь. Жена, видно услышала и карабин мне принесла. Кинула мне, я поймал и к ней. Закрыл ее собой, а им говорю: «Убирайтесь подобру-поздорову!» Они смеются только: «Что ты со своим ружьишком против нас сделаешь!» И стреляют мне под ноги. Жена вскрикнула, ну, и я не выдержал. С оружием-то тоже надо обращаться уметь. А они видно и не стреляли никогда.
В общем, я выстрелил. Евгений Львович, я очень не хотел убить. Я же понимаю, что девять лет назад был таким же идиотом, как эти. Я по ногам стрелял. Но они сами обосрались и упали на пол. Одного я ранил в ногу, того, который умер, — в живот, а третий сбежал. И жена у меня ранена. Но легко, врачи говорят, все в порядке будет». «Дети с кем?» — спрашиваю. «Жена соседку просила посидеть». «Понятно, — говорю, — ну, дай мне полицейского, который тебя задерживал».
— Ага! — улыбнулся Старицын. — Полицейского на психокоррекцию.
— Именно, — кивнул Ройтман. — Разговариваю с полицейским. «Какого черта, — говорю, — парня задержали? Чистая самооборона. У него трое детей дома с соседкой и жена в больнице». «Господин Ройтман, — говорит, — ваш парень проходил психокорррекцию на "D" в Закрытом Центре. На "D"! Он в полицейском архиве Кратоса». «Знаю, — говорю, — я его вел. Но сейчас чистая самооборона. Вы же видите! Вы его под БП допросили?» «Нет, — отвечает. — Он сказал, что он виноват и подпишет согласие. Ну, мы и скинули ему форму». «Совсем обленились, — говорю. — Мало ли, что он сказал. Делайте свою работу. Согласие мне, Павла под биопрограммер. Потом домой. Браслет ему наденьте, если вам так спокойнее». И Паше: «Тебя сейчас допросят. Адвокат у тебя есть?» «Нет». «Соглашайся на государственного, сейчас это не принципиально. Потом тебя отпустят домой. Возможно с браслетом, но это ненадолго. И, когда у тебя жена из больницы выйдет, звони мне. Надо будет приехать к нам на посткоррекционку». «На посткоррекционку? — с удивлением так. — А надолго?» «Дней на пять, — говорю. — ПЗ составим на всякий случай. И ПТСР надо снять». ПЗ было отрицательное естественно.
— Вот так получаются отрицательные ПЗ, — подытожил Старицын. — Но вообще для самообороны БПшник ручной надо иметь. Теперь можно получить разрешение. Убить им нельзя, зато отключает на несколько часов. И выстрелить психологически проще.
— Я ему так и сказал на будущее, — кивнул Ройтман, — но, учитывая, что ручного БП у него не было, его действия были оптимальными. Да и против животных БП бессилен, у них модов нет. А на людей он не рассчитывал.
— А как поживает Роман Холмских? — спросил Старицын. — Начали с ним работать, Евгений Львович?
— Да, необычная история. Я вчера вечером связался с Антоном Венгером, чтобы узнать его взгляд на проблему. И оказалось… «Очень сложный случай, — говорит мне Антон, — у меня действительно опыта не хватает, буду рад, если вы мне поможете. Достаточно сказать, что господин Холмских не сам к нам приехал, его полиция привезла». «На "А3"?» — спрашиваю. «Да, — говорит он, — на "А3"».
— В Закрытый Центр тоже надо самому приезжать? — спросил я.
— Как правило, да, — кивнул Ройтман, — если не очень тяжелый блок. Начиная с «четверки» это конечно уже не так. Хотя для «А» — скорее с пятерки. На «А4» тоже обычно сами приезжают. Не убийство же! Зато по «D» могут арестовать, начиная с «D3», а по «F» — в любом случае. Тогда возможно предварительное заключение. А все остальные приезжают сами. Так же, как в Открытом Центре: звонит психолог, говорит, что с собой взять, объясняет, куда ехать и к которому часу.
— И все приезжают?
— Девяносто процентов. Вообще, если человек сам не приехал — это очень плохой симптом. Антон сделал все, как надо: связался с Романом в день вынесения вердикта суда, буквально час спустя, все объяснил и пригласил в Центр через две недели, поскольку ему надо было закончить работу с другим пациентом. От господина Холмских требовалось не покидать Кириополь без разрешения Антона. И все было хорошо. Роман говорил: «Да, да, да. Да, конечно». И обещал сидеть в городе, тем более, что у него здесь тоже есть некоторые дела. А на следующий день в Центре электронного мониторинга полиции Кириополя (сокращенно «ЦЭМПК») вспыхнул красный сигнал с его браслета: «Браслет испорчен». Сотрудники ЦЭМПК тут же связались с Антоном и поставили его в известность, а сами оцепили район, где сигнал был виден в последний момент и отправили наряд за Романом. Антон связался с Холмских, тот не отвечал. В общем, пропавший отыскался минут за пять. Оказывается, он пытался распилить браслет. Холодный нож его не брал, так он нагрел нож зажигалкой.
Браслет-то он распилил, но в случае порчи, эта штука передает два сигнала: во-первых, в ЦЭМПК о том, что браслет испорчен, а, во-вторых, — модам носителя, так что они усыпляют хозяина. Усыпляют не мгновенно, за несколько минут, так чтобы с человеком ничего страшного не случилось, и он не упал в каком-нибудь опасном месте. Но далеко не уйдешь. Пилил браслет Роман в туалете кафе рядом со стоянкой минипланов на окраине Кириополя. Из туалета вышел, дошел до ближайшего столика, сел и уснул. Хозяин заведения решил, что он пьян, но добудиться не смог, заподозрил, что человеку плохо и вызвал скорую. К чести врачей они приехали минуты на две раньше полиции.
— А Роман не знал разве, что браслет портить опасно? — спросил я. — Меня Олег Яковлевич предупредил.
— Да знал, конечно, — сказал Ройтман. — Но в силу авантюризма решил попробовать. Полицейские привели его в чувство, сменили браслет и отправили в тюрьму. В одиночную камеру, где он провел две недели. В принципе, Антон мог бы его подержать взаперти и в Центре, что все-таки полегче, но он был настолько возмущен этим демаршем, что решил действовать жестко. В общем, в этом была своя правда, хотя бы потому, что в Центре ему бы все равно пришлось отвлекаться на Романа, даже если бы он не начал с ним нормальный курс психокоррекции. А у Антона был другой пациент. Двух недель в тюрьме обычно хватает, чтобы мозги у пациента минимально встали на место, и с психокоррекцией не возникало проблем. Спустя две недели Романа Холмских привезли в Закрытый Центр на «А3», и Антон устроил ему выволочку на тему: «Вы образованный человек! Куда это годится? Люди на "B" сами приезжают без всяких проблем. Как вы себя ведете!» И влепил ему строгий режим с запертой комнатой и запретом на общение с другими пациентами. Что было лишне. Роман, и не без основания, считал себя уже достаточно наказанным. А учитывая характерное для нарциссического расстройства личности обостренное чувство собственного достоинства, воспринял это как вопиющую несправедливость и отказался принимать лекарства.
— Вообще-то, я тоже за такое влепил бы строгий режим, — заметил Старицын.
— После тюрьмы? — поинтересовался Ройтман.
— Я бы в тюрьму не отправил. Не люблю шоковой терапии. В малых дозах обычно помогает, но и навредить можно. Не для Открытого Центра методика.
— Но Антона можно понять, — заметил Евгений Львович. — Как человека, который долго работал на «B». Туда люди действительно попадают в основном из-за сложных жизненных обстоятельств, и психолог, начав работать на «А» начинает думать про местных пациентов: «А ты с двумя высшими образованиями вообще, что здесь делаешь, сволочь этакая!» Я сначала думал, что Антон недожал. Нет, он пережал. Ну, ничего. Строгий режим я отменил, и с лекарствами проблему тоже решили. Олег, знаете такой препарат АНДС-10?
— Слышал. Но пока ни разу не использовал. Для Открытого Центра, мне кажется, это излишне. Вы ему АНДС-10 назначили?
— Угу, — сказал Ройтман и довольно улыбнулся. — В полном соответствии с твоими рекомендациями.