Названые братья. Сын императора (СИ)
И он зашептал, забормотал сбивчиво и горячо в покрывающуюся мурашками от его дыхания шею Рути:
— Красивая, такая красивая… Такая нежная… Не бойся, не бойся… Все хорошо… Все будет хорошо… Вот так, так, так… Давай присядем… Вот сюда… Вот так…
— Послушай… — задыхалась она от его напора, чуть медля, но затем послушно садясь на мягкую траву, а после и ложась на спину, когда Ежи, никак не комментируя еще одну смену положения, просто потянул ее еще ниже, — я просто… Понимаешь… Ты… Я никогда не… А ты… Даже не пришел… А я…
— Да-да-да… — бормотал Ежи, жадно вылизывая уже доступную ему грудь и с восхищением ловя сладкую дрожь губами, — я не мог… Но я о тебе думал, все время… Все время… Веришь? Ты красивая такая… И кожа сладкая… И можно я тут поцелую? Можно? И вот тут… И тут еще…
Рути не успевала ответить, что можно, а что нельзя делать с ее телом, потому что Ежи спрашивал исключительно для проформы, а сам уже целовал, уже гладил, уже раздевал, прикусывал, облизывал, дышал, трогал…
Она лишь сглатывала тяжело , то взволнованно глядя на то, что он делает с ней, то запрокидывала голову назад, закрывая глаза, словно не в силах оставаться в ясном зрении от происходящего, то цепляла его голову пальцами, непонятно что пытаясь сделать: остановить? Ускорить?
Ежи, уже не думая ни о чем, действуя исключительно на инстинктах, добрался до белья, содрал его, уставился на открывшийся ему чудесный вид, счастливо облизнулся и, наклонившись, прикусил кожу на лобке.
Рути вздрогнула крупно, всем телом, вскинулась, неверяще глядя на то, что он делает, попыталась свести ноги:
— Нет! Ай, ты что? Ты что? Нет-нет-нет…
Но Ежи, совершенно одурев от сладкого запаха и вкуса и уже не в силах уговаривать, просто протянул руку и властно опрокинул дрожащую девушку обратно на траву. И придержал, чтоб не мешала…
Рути бессильно выгнулась, бессмысленно глядя в черноту леса, и запрокинула руки за голову. То, что он делал с ней, ни в каких романах не писали, и сестра не рассказывала, что так бывает, что так можно делать…
А, оказывается, можно!
Волны непонятного удовольствия прошивали тело, заставляли дрожать колени и бедра, в голове шумело и ни одной мысли не долетало, и, когда Ежи неожиданно скользнул вверх и тем же движением, завершением его — в ее тело, наполняя, причиняя острую боль, Рути даже сообразить не успела ничего.
Только взвизгнула, возвращаясь из мира чувственного безвременья, сжала ноги, обхватывая бедра Ежи, и оторопело уставилась в чернущие в окружающем мраке глаза своего случайного любовника.
Раскрыла рот, чтоб что-то сказать, поделиться своим недоумением, своей болью, которая, как она знала, Ирри рассказывала, должна была быть… Но не настолько сильная! Не настолько!
И не успела. Ежи наклонился и вжался в ее губы жадно, так грубо, так бессовестно… Одновременно толкаясь в ее напряженное тело ритмично и жестко, чуть выходя и снова заполняя собой…
На каждое его движение Рути взвизгивала, но негромко, потому что губы все еще были заняты.
Ежи целовал, глубоко, бессовестно и пошло, не останавливаясь ни на секунду, не давая ей передышки, возможности осмыслить происходящее, остановить его, в конце концов!
Одной рукой он сжимал ее сомкнутые над головой запястья, а другой придерживал за затылок, чтоб не сумела увернуться от жадного… не поцелуя, нет! овладевания! Овладевания собой! Везде и сразу! Он был настолько везде, настолько много, настолько полно, что Рути даже те мысли и намерения, которые вернулись в голову после шокирующего проникновения, растеряла.
Уже не сопротивляясь, она позволила себя целовать и брать, покорно расслабляя губы и бедра, сосредотачиваясь на ощущениях. Болезненных, да, но уже не так, как в первые мгновения.
Надо сказать, что Ежи умело использовал этот шанс и зацеловывал, заласкивал всю боль, лихорадочно скользя губами по лицу Рути, шепча что-то малопонятное, но ободряющее, нежное до безумия, такое, отчего Рути опять начала получать удовольствие от происходящего, опять горела, выгибалась послушно и задыхалась от внутреннего огня. Своего и Ежи. Огня, которым он умело и щедро делился с ней. И разжигал все сильнее и сильнее.
Рути не поняла, в какой момент происходящее начало приносить странное, чуть болезненное удовольствие, просто это случилось, и длилось, длилось, длилось, заставляя отвечать, непроизвольно подстраиваться под ритм любовника, сильнее тянуться к нему, выпрашивая непонятно чего: то ли освобождения, то ли еще большего горения.
Когда Ежи приподнялся, отпуская руки на волю и садясь на корточки, держа ее выгибающееся тело на весу и двигаясь все отчаянней и жестче, Рути не сумела отвести взгляда от его белеющего в полумраке худощавого, гибкого тела, такого красивого в возбуждении лица, которое сводило ее с ума все эти ночи, не давая спать, не давая мыслить разумно и логично… Он был красив, как бог, этот парень. Красивей, чем все, кого она когда-либо встречала в своей жизни… И взгляд его горел безумием, тем самым, которое жгло сейчас и ее глаза…
Она сцепились взглядами крепче, чем телами, и то, что происходило сейчас на этом уровне, было куда горячее и откровеннее, чем плотское. Ярче. Острее.
Ежи чуть сузил глаза, прикусил губу, ускоряясь и врезаясь в нее уже в совершенно диком, не щадящем уровне, и Рути неожиданно словно утащило в пропасть, без дна и света, размотало там на мелкие частицы. Это было одновременно настолько страшно и чудесно, что она не сразу поняла, что кричит. И только горячая жесткая ладонь, закрывая ей рот, и возбужденный шепот Ежи:
— Тихо, тихо, моя хорошая… Тихо…
Позволили Рути осознать, что тот громкий, жалобный крик исходил от нее.
Она ошеломленно выдохнула, чуть приходя в себя и вновь ощущая себя на этом свете… Ежи лежал на ней, дыша в унисон и тоже, похоже, переживая эмоции от их близости, и был таким горячим, таким искренним, таким… ее, что даже думать не хотелось о том, что будет дальше…
Но надо… Надо.
16
16
— Как ты?
Ежи задал вопрос и сам ему удивился, хотя и слегка отстраненно. Никогда он не спрашивал ни о чем подобном у девушек, с которыми спал. Всегда был уверен, что ответ возможен только положительный… И так оно и было!
“Ах, ваше высочество… Вы были восхитительны… Невероятны… Вы просто зверь, ваше высочество…”
Да что там говорить, много ему приятного говорили, выдыхали, выстанывли нежными сладкими голосами…
И потому странным был сейчас его голос, Ежи это понимал и удивлялся.
Его нежная любовница, нечаянная награда за месяц ручного труда, лежала в его объятиях, тяжело, с трудом дыша и явно все еще пребывая в шоке от случившегося.
И Ежи ужасно волновался, что перебощил. Он чувствовал, что сорвался, особенно в последние, саме сладкие, самые острые секунды.
И теперь не то, чтоб жалел… Но переживал, как ни за одно из своих прежних увлечений.
Он наклонился, провел пальцами по мокрому лбу, убрал волосы, не удержавшись, коснулся губами разомкнутых губ, сначала аккуратно, проверяя, пустит ли после всего, что сделал с ней? Позволит ли? И затем, когда Рути послушно раскрыла рот, с наслаждением погрузился в доступную ему влажность.
Она только вздохнула взволнованно, и Ежи опять ощутил головокружение и тяжеть в паху.
Она была такая нежная, такая податливая, что не воспользоваться этим было невозможно.
Он навалился сильнее, опять сжимая Рути, завладевая полноценно ее губами, порыкивая от нетерпения и удовольствия, снова превращаясь в того самого зверя, дорвавшегося до желаемой добычи.
И, наверно, если бы Рути промедлила еще пару мгновений, от повторения первого опыта в любви ее бы ничто не спасло, но она успела упереть в плечи Ежи ладони, отталкивая.
Обозначая свое несогласие.
И Ежи, хоть и был до невозможности одурманен, все же сообразил, что что-то не так, и остановился.