Антология советского детектива-43. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)
Он снова разлил водку.
— Видишь, как девочки веселятся! — Он кивнул на шумную компанию.
— Шлюхи! — брезгливо сказал Элефантов.
— Так все бабы шлюхи! И ничего плохого в этом нет: что естественно — то небезобразно.
Элефантова бесила привычка Спирьки подводить «теоретическую базу» под всевозможные гадости и оправдывать любые гнусности. Если послушать его рассуждения, то пьянство, подлость, разврат являются естественными свойствами человеческой натуры и потому их не следует стыдиться или осуждать. Он был последователен и, придерживаясь этого принципа, рассказывал о таких своих похождениях, о которых нормальные люди предпочитают умалчивать.
— По-моему, тебе известно, что я придерживаюсь иного мнения. И если хочешь знать, этих стерв вообще за людей не считаю. А ты делаешь на их примере широкие обобщения!
— Просто в них порок более нагляден. Они опустились, деградировали. И я с тобой согласен — на них неприятно смотреть. С Марией, например, не сравнишь. Она чистюля, следит за собой, одевается по высшему разряду.
Все подобрано со вкусом, белье — французское, трусики — «неделька»: понедельник, вторник…
— Откуда ты знаешь? — у Элефантова снова похолодело внутри, и он до боли сжал ручку пивной кружки.
— Откуда? — Спирька безразлично махнул рукой. — Да зашел как-то, а она гладит, на столе — куча белья…
Применительно к любой другой ситуации Элефантов назвал бы такое объяснение ширмой для дурака, но, глядя на неопрятного потного Спирьку, он не мог представить другого источника его осведомленности.
Они выпили еще: Элефантов четверть стакана и Спирька-полный.
— А ты к Марии неровно дышишь! Думаешь, я не вижу, как ты у меня все про нее выпытываешь?
Элефантов не нашелся, что ответить, и сделал вид, что занят пивом.
— И к Астахову ее ревнуешь…
— С чего ты взял? — придя в себя от неожиданной прозорливости Спирьки, изобразил удивление Элефантов.
— А с того! Ты же знаешь, что она с ним живет. Знаешь! И тебе это неприятно! — в голосе Спирьки явно чувствовалось удовлетворение.
— Чушь какая-то! — продолжал лицемерить Элефантов. — Какое мне до всего этого дело?
— А вот такое! — с пьяным упорством настаивал Спирька. — Ты еще не все знаешь! Думаешь, она на море одна?
На этот раз Элефантова, бросило в жар. Сначала стала горячей голова и лицо, потом горячая волна прокатилась по всему телу, и он ощутил прилив тошноты.
— Конечно. А то с кем же? — голос звучал хрипло, но контрвопрос он поставил умело.
— Этого я тебе не скажу. Если она узнает, то не простит, а я не хочу портить с ней отношения.
«Мразь! — подумал Элефантов. — Но врет или нет?»
— Просто имей в виду, что, кроме Астахова, у нее есть и кое-кто еще…
«Врет или нет?»
— Ну да какое это имеет значение? Молодая, красивая, свободная женщина… Ей поневоле часто приходится использовать свои прелести… — он шумно отхлебнул, на верхней губе повисла пена.
— Хочешь сказать, что она тоже шлюха? — Элефантова затрясло от ненависти к этому жалкому пропойце, походя поливающему грязью женщину, даже ногтя которой он не стоит.
— Ну почему обязательно шлюха? Жизнь есть жизнь. — Спирька развел руками. — Вот представь: заболел у нее зуб. В поликлинике очередь, два дня потеряешь, намучаешься, да еще сделают плохо… А она пришла, улыбнулась ласково, и через полчаса все готово в лучшем виде. Ну, а потом обменяются с врачом телефонами: у нее еще зубки есть, а ему, может, захочется с ней в ресторан сходить, так что интерес взаимный…
Спирька сделал несколько жадных глотков.
— Да так и везде. Одеться красиво хочется, а в магазинах товары — только на пугало надевать. Чтобы «фирму» достать, тоже надо людей хороших знать, а раз так — принцип простой: услуга за услугу…
Элефантов вспомнил, что в последнее время Мария одевается с иголочки и немалую помощь в этом ей оказывает Спирька, и его опять затошнило.
— Портной, скорняк, сапожник, да мало ли к кому еще приходится обращаться. И везде нужно внимание, качество, так сказать, индивидуальный подход. Значит, что? Ну, одному достаточно глазки построить да дать «на чай», а другому этого мало, интерес у него в ином… Не страшно, от нее не убудет…
Первый раз в жизни Элефантову захотелось убить человека.
— Так что не обращай внимания: Астахов или кто-то там другой, третий — все в порядке вещей. Она обычная баба, нечего делать из нее святую и молиться на нее. Тем более что другие не тратят времени на подобные глупости и ложатся с ней в постель и развлекаются как душа пожелает! Понял, наконец? Обычная баба! И каждый может с ней переспать!
— Чтобы так говорить, надо как минимум самому это испытать, — голос был спокойный, но чужой и страшный. Внутри туго, до отказа закрутилась опасная пружина, которая, сорвавшись, должна была толкнуть его на неожиданные, совершенно непредсказуемые действия. — Иначе все твои слова — гнусная брехня. Ты сам спал с ней?
— А может, и спал! — торжествующе захохотал Спирька, с превосходством глядя на него, и эти торжествующие нотки, это пьяное превосходство убедили Элефантова в том, что Спирька сказал правду.
Его плешивая голова была совсем рядом, один взмах тяжелой кружкой, хруст костей, кровь… Крик, шум, толпа любопытных, милиция и самое главное — допросы, выяснение мотивов, копание в самом сокровенном… Но Спирьку спасли даже не эти картины, которые мгновенно прокрутил мозг Элефантова. Он вдруг ощутил сильную слабость, головокружение, к горлу подкатил комок. Едва он успел отбежать в сторону и прислониться лбом к грязному некрашеному забору, как его вырвало.
— Нажрался как свинья, интеллигент вонючий, — злобно ощерился мордатый татуированный парень с железными коронками. — Пошел отсюда, не порть аппетит людям!
Элефантов никому не позволял разговаривать с собой таким тоном и в другое время обязательно бы завязался с наглецом, несмотря на то, что тот был явно сильнее, но сейчас он молча повернулся и пошел, с трудом переставляя тяжелые ноги.
— С чего это ты, Серега! Вроде и не пил почти! Спирька шел рядом, как-то суетливо заглядывая ему в лицо, и, наверное, жалел, что сболтнул лишнее.
— Сейчас я тебя доведу…
Добрый, заботливый друг. Впрочем, он, наверное, искренен и действует в соответствии со своеобразным кодексом чести — ни в коем случае не бросать собутыльника и, оградив от возможных в таких случаях неприятностей: милиции, вытрезвителя — доставить до самого порога и сдать на руки домочадцам. Добрый, заботливый друг!
Элефантов испытывал к Спирьке такую ненависть, что не мог на него смотреть. Но проявить это — значило выдать себя окончательно.
— Все уже прошло. От жары ударило в голову. Ну пока, мне сюда.
Не подав руки, Элефантов свернул в первый же переулок.
На неприглядном, поросшем бурьяном пустыре возле трамвайного депо громоздились штабеля черных, крепко пахнущих смолой шпал. Выбрав относительно чистое место, Элефантов растянулся на земле и, положив руки под голову, уставился в яркое голубое небо. Если бы кто-то из знакомых увидел его в таком месте и в такой позе, он бы несказанно удивился, да и сам Элефантов никогда раньше не поверил бы, что будет валяться в жухлой вытоптанной траве на окраине города и думать тяжкую думу о вещах, которые не волновали его уже много лет.
Он понял, что неимоверно любит Марию, не представляет себе жизни без нее и бешено ревнует. Удивительно! Когда все это зародилось в его душе, почему так неожиданно дало столь бурные всходы? Он испытывал горечь и обиду, и мысли были горькими и обидными.
"Спирька… Жалкий, ни на что не годный человечишка, пьянь… пусть бы кто-нибудь другой, это можно было бы понять… Впрочем, я сам виноват… Тогда, три года назад, Мария доверилась мне — и что получила взамен? Ни любви, ни тепла, ни участливости…
Потом чертовы курсы… Вдвоем в чужом городе, это невольно объединяет. А в один прекрасный день он воспользовался ситуацией, подпоил и добился своего. Потом это могло войти в привычку — женское сердце мягкое, а он умеет быть обходительным, услужливым, необходимым… Ей же надо на кого-то опереться в жизни, и она, конечно, не подозревает, что он способен предать за бутылку водки… Он хамелеон — с ней совершенно другой, и она пребывает в заблуждении… Несчастная женщина. А все потому, что я вел себя как животное…"