В плену удовольствия. (ЛП)
Леди Сэйерс просияла.
– Должна сказать, что моя племянница сильно изменилась с тех пор, как я в последний раз ее видела. И в лучшую сторону. Она была развита не по годам. Думаю, это оттого, что Лизу сильно избаловали родители, которые были уже в преклонном возрасте, когда она появилась. Мой покойный муж называл ее сорвиголовой. Но сейчас она такая милая.
- Интересно, - начала мисс Клэверли, и все насторожились, словно она была готовым вещать дельфийским оракулом[44].
- Ну же, продолжай, Миллисента, - попросила леди Сэйерс. – У тебя предчувствие?
- Конечно, нет, - едко парировала мисс Клэверли. – У меня нет предчувствия. Это просто наблюдение. Такие дети обычно не становятся милыми. Это все, что я имела в виду.
Ева дипломатично добавила:
- Лиза очень жизнерадостная, и в этом часть ее очарования. Мне и тетушке она очень понравилась, верно, тетя Миллисента?
- Конечно, мне нравятся пылкие девушки.
- О, этого у Лизы в избытке, - отметила леди Сэйерс, и все рассмеялись.
Когда они допили херес и направились наверх, Ева улыбалась и участвовала в беседе, но, едва войдя в комнату и захлопнув дверь, она устало вздохнула. Притворяться ужасно утомительно, но Ева решила, что ей всё удалось. Весь вечер она сидела как на иголках, боясь, что кто-нибудь вторгнется в ее разум без приглашения. Но не стоило тревожиться, никто этого не сделал, даже Эш. Хотя в его разум – только его! – она не возражала бы попасть.
И куда же подевались ее моральные принципы?
Она сожалела, что вообще покинула Хенли, и еще больше сожалела, что решила включить в книгу описание первого сезона дебютантки. Ее так называемый “дар” стал скорее обузой, чем помощью. Она не знала, как его контролировать. Легко тетушке говорить, что всему свое время, но время-то уходит! И именно это чувствовалаЕва, когда читала очерки Анджело, а прочла она их много раз. Время на исходе. Как объяснить Эшу, что она почувствовала? Он ждал от нее подсказок, а не какого-то смутного чувства, не укладывающегося в логику.
Глаза Евы задержались на ночной рубашке, которую приготовила для нее горничная: огромное чудовище из хлопка с гофрированным воротничком, с пуговками до самого горла, длинными широкими рукавами и пуговичками на запястье. Короче говоря, такую ночную рубашку могла бы носить ее бабушка.
Ева подошла к постели, стащила сорочку с покрывала и встряхнула, чтобы получше рассмотреть. Семейство бедняков могло бы использоваться ее как палатку, если бы поставили палки по бокам и закрепили колышками по подолу, с отвращением подумала она. И в ее гардеробе лежало еще два таких чудища.
Евы скомкала рубашку и бросила на стул. Если бы был зажжен камин, то бросила бы и в огонь. Когда она приехала в город и отправилась к модистке за платьями, то совсем забыла о ночных рубашках. Но это было до того, как она увидела леди Софи и Эша в момент страсти. Ночная рубашка Софи Виллерз была столь откровенна, что Ева удивилась, зачем та ее вообще надела.
И почему ей открылся разум Софи? Какой в этом смысл? Она бы предпочла использовать свой дар для чего-то большего, например, для спасения жизни или разоблачения убийц. Леди Софи вряд ли можно отнести к подобной группе.
Раздраженная и не в духе, Ева подошла к постели и упала на подушки. Не стоило винить Эша за то, что было не в его власти. Ведь погрузилась она не в его память, а в память Софи Виллерз. Но, даже понимая это, она ничего не могла поделать со своими чувствами.
А чувствовала она себя не в своей тарелке.
Ева не хотелось сейчас разбираться, почему ей так грустно, поэтому она заставила себя переключиться на другое –разговор с Эшем об Анджело.
Было что-то еще в этих историях, что глубоко ее затронуло, но чем больше она старалась понять, что именно, тем дальше понимание от нее ускользало. Ева не лгала Эшу: она не узнала ни описанные события, ни сады. Тогда что же ее тянет к этому? Или что-то тянется к ней?
Эш…
Возможно, это Эш протягивает к ней руку, но не тот, которого она знала сейчас, а старший брат, так понравившейся ей в рассказах Анджело. А следующая мысль заставила Еву рассмеяться. Возможно, ей надо спасти Эша от леди Софи? Разве это будет не забавно?
Еве вспомнился рассказ Эша о своем детстве. Он утверждал, что не лгал, а лишь слегка приукрашивал факты. Когда она сравнила его вариант с изложением Анджело, то могла бы сказать, что приукрашиванием был лишь способ рассказать историю. Эш не мог не шутить. Он всегда относился ко всему несерьезно. Это был, как считала Ева, его способ защитить свою частную жизнь. У нее самой были способы держать людей на расстоянии вытянутой руки. И что бы Эш ни говорил, никто не хотел бы быть открытой книгой, которую каждый мог читать по своему желанию.
И все же, было бы так чудесно иметь кого-то особенного, кому можно излить душу и открыть все секреты. Но она не настолько смелая, и трудно представить, что Эш в этом плане может чем-то от нее отличаться. Тогда, во время разговора, она ощущала близость с ним – но до тех пор, пока не упомянула его мать.
Когда она раздумывала над подобными вещами, ей всегда на ум приходила ее собственная мать. Антония считала, что нашла второю половинку в лице своего мужа, но каким несчастьем всё закончилось!
Ева вздохнула и повернулась на бок. Ее веки отяжелели.
***
За пределами поместья, спрятавшись в зарослях ракитника[45], ожидала своего часа Нелл. Последняя карета давным-давно уехала, а большинство охранников ушло. Лишь ночные лакеи оставались еще на ногах, но они находились в доме. Она уже выучила их распорядок и знала, когда безопасно можно оставить укрытие и поискать корзину, оставленную для нее в клетке старого кролика.
Именно голод заставлял ее покидать безопасное место и искать пропитание. Большой дом ее пугал. Здесь что-то случилось, но это было давно. Может быть, того плохого мужчину поймали и увезли. Каждый раз, когда она пробиралась в дом, а он не появлялся, Нелл чувствовала себя чуточку безопаснее.
Она застегнула пуговицы на Евином пальто и подняла воротник. Пригнувшись, вышла из зарослей и направилась к дому, изо всех сил стараясь остаться незамеченной, когда пришлось пройти мимо задней двери с зажженным фонарем.
Ее лодыжка уже зажила, но она все еще хромала, когда пыталась бежать. Нелл чувствовала свое родство с диким животным, которое по старости или из-за болезни не может убежать от охотника. И от одной этой мысли ее сердце начинало бешено стучать. Страх никогда не выпускал Нелл из своих когтей.
Хотя ночь была наполнена звуками, ее острый слух сумел различить неожиданный шорох – тихую поступь шагов по гравию. Глотая воздух, она присела, напряженно разыскивая глазами источник шагов. Прошло несколько минут, затем в саду переместилась тень. Рядом с кроличьей клеткой! Он ее поджидал! Плохой мужчина ее поджидал!
Оцепенев от страха, она осторожно отползла. Ее рука нашарила камень, и Нелл непроизвольно его схватила. Все ее чувства сосредоточились на угрожающей ей опасности. Ева еще не спала, в ее окне горел свет. Ева…
Когда тень выпрыгнула из укрытия, Нелл выпрямилась и бросилась прочь. Он не ожидал, что она помчится к дому. Как только Нелл миновала окно Евы, то со всей силой бросила в него камень.
***
Она была в бальном зале, и девушки в белых платьях кружились по паркету с красивыми партнерами. В одном конце зала французские двери вели на террасу. Именно там всё и закончится. Кто-то бросил камень, разбивший стекло.
Вскрикнув, Ева проснулась.
Декстер сидел около нее на постели и поскуливал, скребя лапой по ее руке. Сбитая с толку, она обвела взглядом комнату. Ночная сорочка, брошенная ею на стул, лежала все там же. А сама она находилась в постели, еще полностью одетая. На камине горела свеча.
На Еву нахлынуло чувство безграничного облегчения. Это был сон, только сон.