Янтарные глаза
Конечно, при взрыве пострадали и часть жилого купола, и комплекс лабораторий, а также тот самый прекрасный, суперсовременный ускоритель реатронов — частиц, предположительно происходящих из Р-А-пространства,— который ӧссеане там строили по заказу руководства Всемирного союза Земли. «Но что значит материальный ущерб в сравнении с утраченными жизнями?» — пафосно стенали все газеты. Что само по себе было чистой правдой.
Лукас не строил никаких теорий о событиях в Латӧ. Отвращение ко всему, что напоминало об отце, было таким сильным, что в последующие семь лет он искренне пытался забыть, что Ӧссе вообще существует. Он учился на астрофизика и старался верить, что ему действительно удалось окончательно изменить направление, которое его жизни пытался задать старый профессор. Иногда он скрепя сердце пользовался знанием ӧссеина и зарабатывал переводами, чтобы было чем заплатить за девушек в ресторане, но это было временно — лишь небольшой компромисс, студенческая подработка перед тем, как он начнет зарабатывать наукой. Бывало, в его мыслях неожиданно всплывал тот или иной ӧссенский стих. Бывало, его охватывали сомнения — прежде всего в том, что у него есть хоть какой-то талант к науке.
Дипломную работу Лукас писал о теореме Энгельмана. Это была увлекательная работа, но бился он над ней долго. Ему нужно было лишь определить параметры одной из плоскостей внепространства при обычной изменчивости, то есть, по сути, ничего новаторского — и с лучшим компьютером, доступным ему в те времена, он делал это год. Вскоре Лукас понял, что Нобелевская премия ему не светит — однако если бы кто-то когда-нибудь доказал, что изменчивость Энгельмана непрерывна, а пространство Рамсфелда-Андерсона действительно трехмерно, то он бы обязательно ее получил. Это стало бы большим прорывом. Путешествовать стало бы безопасно, еще и без ӧссеан.
Интересная тема.
Конечно, он следил, что та или иная исследовательская группа публиковала о Р-А-пространстве, и составлял список публикаций за последние десять лет. Дальше всех тогда продвинулась группа ученых именно из Латӧ. Его немного удивило, что после бойни уже никто из них ничего не писал.
Он подумал, что они погибли. Но тут же выяснил, что они выжили без какого-либо ущерба — если не считать утрату ускорителя, работа над которым была их надеждой. Другое дело, что именно они, те, кто был на пороге открытия, не сделали никакой головокружительной карьеры в физике. В ту минуту, когда он сидел у терминала в читальном зале факультета астрофизики и не дыша изучал их жизненные пути, от бойни в Латӧ его отделяло шесть лет. Ничего революционного он не выяснил. Некоторые из команды нашли себе хорошо оплачиваемые должности в другом месте, пару человек выгнали за непригодность, а некоторые все еще работали по специальности, но никто из них уже не публиковал ничего существенного. У них почти не было цитирований. Лукас попытался разыскать их под предлогом написания дипломной работы, и с некоторыми даже разговаривал лично, но дело это было туманным. Даже им самим не казалось, что что-то случилось. Никакой катастрофы. Их просто покинуло вдохновение, прозорливость и талант.
Этого не хватало, чтобы Лукас начал искать какой-то заговор. Нужно быть параноиком, чтобы на основе слабого подозрения строить конспирологические теории. Но он знал об Ӧссе достаточно. Стоило появиться подозрению, что ӧссеане могут препятствовать земным исследованиям,— и он начал видеть уничтожение ускорителя в ином свете. Он не сомневался, что, услышав факты о событиях на Ганимеде, благоразумный землянин сделает единственный возможный вывод. Для саботажа с ӧссенской стороны слишком много погибших. Землянину чужда мысль, что таким огромным количеством жизней можно так просто пожертвовать из-за какого-то устройства. Любые материальные убытки всегда на втором месте. Так что никому не придет в голову видеть в этом суицидальную атаку ӧссенских ассасинов, которые попытались воспрепятствовать конкуренции в межзвездных полетах. Но Лукас мог без труда представить себе, как пять тысяч ӧссеан вполне осознанно готовятся к массовой жертве, которая должна не только ликвидировать устройство, но и перевернуть привычный порядок мира, обеспечив Аккӱтликсу власть на Земле посредством чувства вины. Да, это было абсурдно. Но ӧссеане мыслят именно так. Они могли буквально заставить бедных террористов поднять себя на воздух, чтобы добровольно стать жертвами.
Постепенно Лукас все тщательно обдумал. Он пришел к выводу, что судьба ученых и уничтожение ускорителя — на самом деле не зависящие друг от друга события, которые связаны лишь частично: лучшие ученые были именно там, где строили лучший ускоритель. А совпадение по времени свидетельствовало скорее о том, что ӧссеане решили действовать именно сейчас, чем о том, что взрыв на базе был сам по себе средством манипуляции. Лукас расследовал дальше и выяснил, что впоследствии потеря вдохновения случалась и в других местах Земли, в других командах. Иногда он приходил в ужас. Иногда смеялся.
Боже, какая глупость! Он решил, что, если искать во всем скрытый умысел, можно сразу поверить и во всемирный заговор, вуду, масонство, оккультизм, микроскопические вертолеты и интриги деревенских учителей, которые коварно тянут за нитки и с помощью скрытых передатчиков управляют миром. Но, как бы то ни было, незамедлительно его настигло осознание кое-чего другого. Лукас наконец понял, что` его на самом деле привлекало в астрофизике: на индивидуальном уровне это был способ отомстить отцу, а на мировом — возможность уменьшить ӧссенское технологическое превосходство. К сожалению, вера оставила его буквально за долю секунды — без всяких церемоний, меж двумя нажатиями клавиш на терминале. Он вдруг увидел, что нет смысла из упрямства проводить свою жизнь, пытаясь открыть что-то, что давно уже открыли на Ӧссе. Ӧссеане владели этими знаниями, а землянам в их поисках незаметно пытались препятствовать. Если кто-то с Земли будет приближаться к открытию, ӧссеане его остановят.
Он размышлял, что делать со своей жизнью. Вышли бы отличные газетные заголовки: он уходит из университета в последнем семестре, добывает огнемет, как великий мститель отправляется в ӧссенский квартал и всех расстреливает! Но он был недостаточно фанатичен. Ему было ясно, что, стреляй он даже вовсю, эффект подобного мероприятия будет ограничен локально — более того, в духе Латӧ Ганимед, результат сыграет на руку ӧссеанам. В параноидальной ненависти нет смысла. Верный путь — хорошенько узнать врага.
Чтобы найти жабу у источника, он должен отправиться на Ӧссе.
Ему было почти двадцать пять лет. Оставалась еще пара экзаменов. Лукас разумно рассудил, что университет лучше закончить. Едва он получил диплом, его жизнь вновь перевернулась с ног на голову. Книги об астрофизике он забросил в шкаф, а вместо них вытащил ӧссенские свитки. Освежил все, что забыл, а подобного было много. А затем начал учиться — в том же стиле, как в прежние времена, но на несколько часов в день больше. Чтобы решиться надеть наушники с инфразвуком, ему пришлось проглотить примерно полтонны гордости.
Но он смог.
Он действительно попал на Ӧссе.
Чтобы узнать, что все далеко не так просто.
* * *Три часа ночи.
Глаза Лукаса закрывались. Он чувствовал себя разбитым после того, как днем пытался кататься на лыжах на старости лет; кроме того, позади была лихорадочная неделя, полная всевозможных приготовлений. Лучше бы пойти спать, но он знал, что не может. Без нетлога у него нет будильника, а где-то через час придет время сказать Ранганатану, что пора сменить курс. Потому он листал «Астрофизический вестник», пока не наткнулся на статью о плотности внепространства, наполненную уравнениями. Это был именно тот уровень усилия ума, который необходим, чтобы не уснуть.
Он увлекся чтением. Ранганатан сидел и играл со своим нетлогом.
— Послушайте, господин Саруман… — вдруг заговорил он.
— Да?
— Могу я предположить?