Янтарные глаза
Пылающая, пьянящая гармония.
Но сегодня подземный зал был пуст, а вместо опьянения остался только леденящий душу страх. Фиона нерешительно остановилась перед статуей Аккӱтликса, с холодным превосходством возвышавшегося над аиӧ. Она коснулась плеча двумя пальцами, как подобало, и с угасающей надеждой пустилась исследовать темные углы.
А их было много. По всей круглой комнате располагалось пятнадцать ниш, прикрытых красными шторами. Фиона начала раздвигать шторы одну за другой, заглядывая в коридоры.
Она уже прошла половину круга, когда вдруг из одного из коридоров донесся запах грибов, такой густой, такой острый, что чуть не сбил ее с ног. В храме всегда немного пахло грибами, но она никогда не замечала, что запах может исходить снизу. Что случилось, раз теперь запах просто невыносим? Будто в нише что-то разворошили. Кто-то нарушил спокойствие. У Фионы мурашки побежали по коже, а во рту появился горький привкус. Воздух, должно быть, был пропитан мириадами невидимых спор.
«Почему здесь нет света? — рассердилась она.— Почему, черт возьми, во всем храме нет ни одной лампы, которую можно было бы взять с собой внутрь?» Единственный источник света — плоские красные светящиеся пластины — был вделан в пол. Она разблокировала нетлог и посветила его дисплеем.
На полу коридора она увидела темный силуэт лежащего тела. Фиона вздрогнула от испуга, когда осознала, что это Прастарая. Она понятия не имела, как распознать смерть, но, когда прикоснулась к телу, оно не показалось ей холодным или окоченевшим. Она взяла ӧссеанку под руки и потянула к свету. Старуха была хрупкой и довольно миниатюрной, и все же Фионе стоило немалого труда выволочь ее по круто поднимающемуся полу в зал. Фионе не хотелось думать о том, как ей придется тащить ее вверх по лестнице. Пальцы скользили по стеклянистому слою чего-то скользкого, покрывающего кожу и одежду Прастарой. Запах плесени и грибов лишал Фиону сил.
Наконец они обе оказались в храме. Фиона увидела белые полосы мицелия, которые покрывали Прастарую, как кокон липкой паутины. «Рё Аккӱтликс!» — простонала она тихо. Мицелий был на лице Прастарой. Во рту. На глазах.
Фиона полезла в сумочку за салфетками и вытерла ей лицо. При этом она с испугом заметила те же белые пятна на кружеве своей блузки, но бояться, что гриб захватит и ее, было некогда. «Рё Аккӱтликс, можно ли надеяться, что Прастарая еще жива? Как ей помочь?» — лихорадочно думала она.
— Мать? Ты меня слышишь?
Неожиданно Прастарая сипло вздохнула. Пошевелилась. Открыла глаза. Фиона подсознательно уклонилась от вспышки трёигрӱ.
— Фиона,— пробормотала Прастарая.
Ее рука — костлявая когтистая лапа в блестящей вуали гифы — с трудом поднялась и вцепилась в рукав Фионы. В этой хватке было удивительно много силы.
Фиона затряслась от ужаса. Когда она склонила над ней голову, то отчасти ожидала, что случится что-то жуткое: что плазмодий гриба, пожирающий тело инопланетянки изнутри, вдруг рванется вверх, захватывая и ее… но пугающим стало другое.
— Фиона. Дочь моя,— выдохнула ӧссеанка.— Послушай меня внимательно. Тебе нельзя лететь на Марс. Скажи этому фаллоносцу на работе, что не полетишь. Не ищи чужака. У меня только что было видение.— Она запнулась: — Это не воля Аккӱтликса. Держись от него подальше.
Глава четырнадцатая
Очередная душа дома
Пятница. Пинки бросила на пол такси сумку с вещами для тренировок, откинулась на спинку сиденья и вытащила помаду. «Ну не дура ли ты? Тебе тридцать три! Стоит только разделить на два, и становится ясно, что у Лукаса было почти двадцать лет на то, чтобы проявить интерес к твоей персоне. Думаешь, он просто не успел набраться духу?» Но издевки над собой не помогали. Пинки причесалась. И дрожащими пальцами набрала на нетлоге номер Лукаса.
На другом конце провода царила тишина. Сигнал сообщил ей, что устройства нашли друг друга в Сети. Но Лукас не брал трубку.
Пинки нервно прислушивалась к гудкам. «Который час? Может, отменить звонок?» В этот момент дисплей резко потемнел, приобретя темно-синий оттенок, настолько темный, что граничил с фиолетовым. На этом сдержанном фоне появился серебристо-белый ӧссенский знак. У Пинки для той же цели на нетлоге был забавный розовый кролик на плазменных лыжах, талисман олимпийских игр, на которых она когда-то выступала. Она посылала его людям, когда не хотела, чтобы ее видели. Говоря коротко, она была из тех, кто предпочитает веселые картинки и плюшевые игрушки. А Лукас был не из таких. Ее взгляд устремился на холодное, непостижимое ӧссенское совершенство, которое он избрал — истинное олицетворение свойственной ему изящности и необузданной элитарности,— и в ней зародилось чувство, будто она смотрит на рыцарский щит, на герб на его доспехах. Нет, в этот зáмок никто не проникнет.
В тот же момент до нее донесся звук, от которого по телу пошли мурашки: резкий вдох, больше напоминающий сдавленный крик.
— Пинки?..— произнес Лукас до того, как она успела задуматься.
Он говорил очень тихо. Его хриплый напряженный голос скрипел у нее в ушах, как стекло под подошвой.
— Что случилось? — выпалила она.
— Ничего такого… — выдавил он.
Последовала удушливая, безмолвная тишина — не обычная пауза, а полное отсутствие звуков. Пинки стучала и дула в нетлог, кричала «алло» и наконец услышала внезапный скрип, после чего поняла, что он, вероятно, прикрывает микрофон рукой.
Тут ею овладела настоящая паника.
— Лукас, боже мой, ты там? — пискнула она.— Ты не можешь говорить? Тебе нужна помощь?
— Расслабься, Пинки. Ничего особенного. Это вообще не…
Он выпалил это слишком громко, слишком поспешно — возможно, чтобы перекричать ее? И все же он не успел договорить. Прежде чем снова настала тишина, Пинки услышала, как он глотает ртом воздух.
Она была вне себя от ужаса. Нельзя было сказать, что в его голосе просто звучали эмоции: они будто торчали из него, неконтролируемые и резкие, жестокие и острые, как край только что разбитого стекла, как обнаженные провода, вырванные из стены. Где же здесь изящность? Совершенство? Или хотя бы элитарность?! Ничего не осталось. Растрескалось как старая краска. Пинки судорожно сглотнула. Ее пугала мысль о том, что существует что-то, с чем Лукас не может справиться.
— Давай! Надеюсь, что завтрашнее свидание состоится! — наконец послышалось из трубки.
За легкостью и спокойствием этих слов она почувствовала чудовищное усилие.
— Знаешь что? Я позвоню тебе вечером, и мы договоримся.
Он положил трубку прежде, чем она успела что-либо сказать. Не попрощавшись. Белый ӧссенский знак исчез с ее запястья, будто его втянул в себя вихрь.
Пинки закрыла дисплей и, ошеломленная, опустила руку с нетлогом. «Позвонит вечером?..» Нет, так не пойдет. Она не могла ждать до вечера. Ей было все равно, что он явно не хотел никакой помощи. В лихорадочной спешке, охваченная безумием, она набрала его адрес на панели управления такси.
* * *Полчаса спустя она стояла у двери его дома. По квартире разносилась трель звонка и пропадала в тишине. «Я поступаю глупо,— подумала Пинки.— Мне нельзя здесь находиться». Но, прежде чем она успела окончательно решиться на бегство, дверь приоткрылась. Призрачно-бледное лицо Лукаса вынырнуло из темноты. Золотистый мрак за дымчатыми окнами вестибюля еще мог льстиво о нем лгать; но вот лицо выплыло на дневной свет — вот! Пинки замерла в ужасе.
Пальцы Лукаса нащупали дверной косяк. Он прислонился плечом к стене рядом с дверью.
— Ну, Пинкертинка,— хрипло сказал он.— Чего это тебе в голову взбрело сюда приехать?
Казалось, он даже не мог остановить на ней взгляд. Его голос будто пересох от усталости.
Пинки переминалась с ноги на ногу.
— Прости. Не сердись,— выдавила она.— Я знаю, ты меня не приглашал… меня тут быть не должно… и… и… но когда я услышала твой голос по телефону… Я просто не могла… не могла…