Янтарные глаза

Сквозь красно-золотую дымку до него доносился режущий голос ӧссеанина:
— Фомальхива, Лӱкеас Лус.
Фомальхива. Это слово заполнило всю его вселенную. «Так вот в чем причина»,— наконец понял он.
Все это время Лукас старательно избегал любых мыслей о фомальхиванине и его планете. Если и было что-то, чего он действительно не хотел открывать зӱрёгалу — ни на словах, ни в мыслях,— так это дело Фомальхивы. Но сейчас он находился в таком оцепенении и изнеможении, что терял волю к сопротивлению чему бы то ни было. Блаженное знание, что с Пинкертинкой это не связано, ускорило дело.
— Я не имею никакого отношения к Фомальхиве.
Он почувствовал невероятное облегчение оттого, что может говорить правду.
— Лжешь! — рявкнул зӱрёгал.
Его ярость обрушилась на Лукаса через трёигрӱ как струя из водяного пистолета. Лукас подумал, что, если бы его голова не лежала на пончо, он, вероятно, упал бы под сиденье.
— Я не имею никакого отношения к Фомальхиве,— повторял он будто запись на микроде, потому что был способен лишь на это.
Он даже не смог изменить порядок слов.
— Ты собирал информацию о Фомальхиве!
— У меня нет никакой информации.
Он вспомнил, как бросил все свои записи в шредер, и всем сердцем желал, чтобы зӱрёгал прочитал хотя бы эту его мысль.
— Я знаю, что тебе предстоит встреча с фомальхиванином.
— Не предстоит,— забормотал Лукас.
В ушах у него звенело. Он был на самом краю бессо­знательности — или, лучше сказать, временами все же терял сознание, как будто гидросамолет то и дело сколь­зил шасси по поверхности воды и снова взлетал в воздух. Сам же он думал, что уже скоро уйдет под эту воду как камень.
И даже ждал этого момента.
Но не потерял сознание. Но и не молчал. Позднее Лукас вспоминал поток вопросов, лишь половину которых воспринимал, а также свои собственные, столь же полубессознательные ответы. Злорадствуя, он выдал зӱрёгалу целую базу бесполезных данных о «Трисмегистосе», которую непроизвольно впитала его память, пока он искал информацию в Сети. Ӧссеанам это не пригодится — как не пригодилось и Совету. Когда речь шла о действительно важных вещах, в тумане и параличе он изо всех сил старался держаться за одну неоспоримую, ясную и совершенную истину: дело Фомальхивы его больше не касалось. Его самым частым словом было «не знаю» — это слово слов, бесформенное олицетворение неопределенности, лучший выбор: слово, лишенное резких очертаний истины, но еще не являющееся ложью. Солгать он бы не смог. Сначала ему еще казалось, что мог бы. Но в конце он уже знал, что нет.
C другой стороны, он знал и то, что зӱрёгал читать мысли не умеет. Или, по крайней мере, не способен читать сейчас и именно его. Иначе он не стал бы так настойчиво расспрашивать Лукаса о том, чего тот не может сказать.
Через неопределенное время в янтарную пустоту трёигрӱ проникли новые ощущения. Лукас осознал, что шум ветра стих и такси снижается. Затем, слегка дернувшись, оно остановилось. «Ах, прости меня, образец мудрости и добродетели, на сегодня хватит, хорош уже». Это был единственный шанс.
— Похоже, мы на конечной, зӱрёгал. Я был честен с тобой, так что, если у тебя больше нет вопросов, я уверен, ты меня извинишь,— заявил Лукас и отвел глаза.
Из неясного тумана трёигрӱ он так резко ворвался в реальный мир, что вздрогнул от испуга. В нем разлилось блаженное облегчение, такое же глубокое, как после снятия слишком тесной обуви, в которой кто-то заставил тебя ходить по холмам. Он медленно смаковал его — спешить было некуда. Он не мог сразу броситься к двери. Ни в коем случае нельзя показать, будто он сбегает.
Конечно, существовала определенная вероятность, что зӱрёгал бросится за ним с боевым кличем, обхватит его лицо руками и попытается восстановить трёигрӱ, но Лукас сомневался в этом. Ӧссеане так не делают. Они часто прибегали к насилию, причем с некоей небрежностью, но всегда с достоинством.
Зӱрёгал, как и ожидалось, соблюдал декорум.
— Нет ничего лучше честного разговора. Мы прояснили некоторые вещи,— сказал он.— Я надеюсь, ты понял, что от тебя требуется, Лӱкеас Лус, и в деле Фомальхивы будешь учитывать интересы Ӧссе. Подземелье храма Аккӱтликса не любит гостей. Понимаешь, о чем я? Всегда лучше сотрудничать добровольно, пока есть такая возможность.
 
На улице шел дождь. Лукас смотрел на запотевшее стекло такси и сквозь него на неясные очертания дома, в котором жил. «Разумеется, Досточтимый, как и всегда на Ӧссе,— усмехнулся он про себя.— Когда у вас заканчиваются аргументы, вы угрожаете пытками — как же этот средневековый менталитет меня бесит!» Окружающий мир казался ему странно искаженным и чуждым, он совсем не узнавал его. Даже его собственный дом казался невероятным, призрачным, нереальным, как Уррӱмаё, миражом и иллюзией. Впрочем, в этом не было ничего странного после столь напряженного трёигрӱ. Нужно было лишь подождать. Ощущение нереальности скоро пройдет.
— Если ты окажешься в подобной ситуации, будет не очень приятно,— добавил зӱрёгал в качестве объяснения, не дождавшись ответа.— Подозреваемый в преступлениях против Ӧссе может быть допрошен в соответствии с законом Аккӱтликса.
«Если у тебя, дружок, никогда не болела голова так, как у меня, то ты понятия не имеешь, что такое настоящее страдание! — со смехом подумал Лукас.— Тут бы и Аккӱтликс сжалился». Вдруг в его сознании всплыло имя, которое зӱрёгал несколько раз упомянул. Хотя он и не имел представления, что общего у него с верховным жрецом, интуиция тут же сделала на него ставку.
— Я верю, что такой праведник, как Аӧрлёмёгерль, никогда не допустит бесправия в отношении невиновных,— сказал он из чистого любопытства.
Зӱрёгал заметно дернулся. И воспринял это именно так, как было задумано.
— Аӧрлёмёгерль! — выдавил он из себя со странной смесью страха, презрения и злобы.— Ты и правда не знаешь меры, Лӱкеас Лус! Снисходительность верховного жреца к чужакам велика, но не думай, что можешь безгранично на нее рассчитывать! Однажды у Аӧрлёмёгерля кончится терпение.
«А ты тем временем откроешь бутылочку суррӧ»,— констатировал Лукас про себя. Он не знал причин, но связь между ними была ясна. Тут уже ничего не поделаешь. Даже намекнув, что зӱрёгал предвзят, он на свою голову получит еще и обвинение в оскорблении. «Ну, Аӧрлёмёгерль, надеюсь, я не слишком тебя разочаровал — к сожалению, я не Дэвид Спаркс, не герой с Марса».
— Если у Аӧрлёмёгерля будут претензии к тому, что я делаю, пусть сообщит мне об этом лично.
Лукас вытащил из-под головы пончо, смятое, как подстилка из клетки для грызунов, и совершенно мокрое от пота, потянулся за своим портфелем и открыл двери. Блаженство — снова свежий воздух!
В этот момент нервы зӱрёгала не выдержали.
— Только дай мне малейший повод, Лӱкеас Лус. Малейший повод! — яростно рявкнул он за его спиной.— И, клянусь, я уничтожу тебя!
Лукас не обернулся. Не произнес ни слова. Так поддаться гордыне и в порыве торжества сунуть ему прямо под нос то, что так старательно скрывал при трёигрӱ! Выходя из такси, он вполне ожидал, что зӱрёгал может напасть на него со спины, но ӧссеанин отпустил его без единого слова.
И Лукас шел — пусть и медленно, но, к своему же удивлению, даже прямо. Лишь услышав, что такси поднялось в воздух, и отсчитав несколько секунд после того, как вид закроют верхушки деревьев, он позволил себе роскошь полностью погрузиться в нервное потрясение. Стуча зубами и шатаясь, он дошел до дома, запер за собой дверь, намочил полотенце в холодной воде и прижал его к глазам. Его вдруг так страшно затрясло, что и самому стало смешно: вероятно, от холода. Вслепую он снова включил воду, на этот раз горячую и в ванной, а в воду бросился сам.
Тепло помогает — тепло, тишина и темнота. Так он и лежал в темноте с закрытыми глазами, перед ­которыми мигали ослепляющие красные, золотые и оранжевые круги, и старался забыть, что в мире существуют ӧссеане, а на Ӧссе — Церковная полиция.