Мяч круглый, поле скользкое (СИ)

— Вот эти осьминоги едва ползающие? — обладатель кепки кивнул на выходивших из под трибун кайратовцев.
— Эти внучок, эти. А ты фильм-то «Вратарь» помнишь?
— Дак неделю тому по телевизору показывали, — «Горец» проводил грустным взглядом сложенный и убираемый интеллигентом в маленький рюкзачок усечённый зелёный конус.
— А ты знаешь, что футболисты, какие просто футболистов там представляли — это команда киевского «Динамо»? Та самая, что потом играла в «Матче Смерти». Вишь, как произошло! Случайно нам кино героев сохранило. Сегодня тоже не осьминоги на поле, а герои. У них ни опыта супротив «Шахтёра», ни состава, и тренера толком ещё нет, и трёх лучших игроков выбили, а они бьются за своих. Про оползень-то в Алма-Ате слышали? Им нельзя проигрывать. И не проиграют. Это я вам, дядя Кеша, говорю.
Событие двенадцатое
Зашел в фитнес-клуб, сел на велосипед, через некоторое время инструктор спрашивает:
— А что педали не крутишь?
— Так с горы спускаюсь…
На второй хаф вышел другой «Шахтёр». Поменяли в раздевалке.
Хаф? Ну, как проще объяснить? Тайм — это время. Говорят в России: второй тайм. А вот там у них, где игру и изобрели, всё наоборот. Первая половина и вторая половина — хаф. А перерыв, то есть, время между хафами, называют хаф-тайм.
На второй хаф Лобановский выводил сосредоточившийся «Кайрат» с нехорошим предчувствием. Ребята разозлились — нет, не на него, а на горняков. Мешают им чуть скрасить горе алмаатинцев. Там погибли десятки людей, там не могут найти и откопать под пятью метрами грязи и валунов Тишкова, который первый взялся им помогать, а не требовать результатов, не ударив палец о палец. Там горе. А тут эти сволочи, что покалечили любимца и надежду всей команды Трофимку — сына полка, и не понимают. Сейчас не футбольный матч. Сейчас бой.
Вышли, начали… И Лобановский понял, что ничем хорошим сегодняшняя игра не закончится. И стадион понял — он настороженно гудел. «Шахтер» пошёл в атаку. Отпинались. Снова пошёл. Отползли. Снова…
В какой-то, восьмой или девятый, раз произошло неизбежное. Станислав Евсеенко вышел один на один, и Масик не успевал — слишком близко был от игрока дончан. Куда бы тот ни катнул мяч, хоть вправо, хоть влево — он, один чёрт, мимо вратаря влетит в сетку. И тут Бубенец взбеленился и пошёл на таран, решив стоптать форварда вместе с круглым. Припомнил, как этот хихикал и на лежащего Трофима пальцем показывал, скот, да ещё и жестами добавлял по горлу. Сто кило мышц врезались в сто семьдесят сантиметров сухих костей и жил. Кости отлетели, да ещё и получили добавки коленом в брюхо. Кости остались лежать на траве — ну, как на траве? Не выросла ещё толком, да на пятачке перед воротами и летом-то её негусто. В грязи лежали, свернувшись калачиком, кости нападающего «Шахтёра» Евсеенко. Оранжевая майка — ну, кое-где ещё оранжевая, с цифрой десять, тут же была облеплена другими оранжевыми, потому как у Масика перемкнуло, и он решил для верности поднять урода и пощекотать кулаками по бокам.
Оттащили. Удалили. Еле-еле уговорили посидеть в раздевалке — и то только после того, как с ним согласился остаться Степанов. «Шахтёр» вместо слегка очухавшегося десятого выставил какого-то четырнадцатого, Купцова. Он и бил, что удивительно, и забил. Низом, в правый угол, пушечным ударом. Итог первых десяти минут второго тайма: счёт 1:2, и игроков у Валерия Васильевича осталось десять. На вратаря Лисицына пришлось менять совсем расклеившегося Севидова — уковылял Юра под руку с врачом в медпункт стадиона. Снова под конец первого хафа его голова встретилась с мячом.
А играть ещё больше получаса.
На счастье Лобановского, на счастье игроков «Кайрата» и на огромное счастье собственное, которое оценят позже, игроки «Шахтёра» решили, что дело они своё сделали, загнали зарвавшихся аутсайдеров под плинтус, и теперь можно отдохнуть на своей половине, попинывая кое-чего. Алма-атинцы минут десять пытались пробить оборону горняков в лоб. Один раз даже в штрафную площадку сходу ворвались, но Абгольц ударил гораздо выше ворот. Потом игра стала вообще странной: «Кайрат» возил мяч на своей половине, а «Шахтёр» — на своей. Трибуны, оскорблённые такой профанацией, ревели раненым зверем. Вся футбольная Москва, вернее, крепчайший её дистиллят, заполнивший чашу «Локомотива», требовала, настаивала, завывала, улюлюкала и бесновалась. «Да вы ж навались, навались, негодные! Ах, черти сопливые, конепасы, киргиз-кайсаки, чтоб повылазило вам! Витька, немец-перец-колбаса, не вгоняй старика в печаль!» — хватаясь за белые вихры, торчащие из-под допотопного картуза, стенал дядя Кеша.
 
Тренер пытался вновь наладить атаку правым флангом, и спустя ещё несколько минут Олег Долматов был сбит метрах в пяти от штрафной. Бить взялся Абгольц, и опять вышло над перекладиной. Назад, однако, не ушёл, и, когда вратарь горняков стал вводить мяч, рванул поддавить его. Юрий Дегтерёв, голкипер молодой, чуть поспешил — выбил скверно. Мяч взвился вверх и приземлился в шаге от Сергея Квочкина. Ветеран бить с ходу не стал — вытянул на себя защитников и точно подал чуть не зависшему вне игры Абгольцу. Оборонцы вдвоём ломанулись направо, явно не успевая, но и Виктор бить и проверять на прочность Дегтерёва не стал. Очень издалека, от самой середины поля, бежал, как маленькая кукла-неваляшка, чуть клонясь из стороны в сторону, защитник Владимир Асылбаев, в прошлом году сыгравший пару раз за молодёжную сборную СССР.
Абгольц перебросил мяч поверх голов набегающих беков «Шахтёра» прямо на ход молодому. И не забил бы — да и не забил. Володька принял пас, замахнулся и вдарил от души. Так-то ударная правая, а тут правой неудобно — засадил левой. Мяч — он не дурак, пнули — полетел, но только не туда, куда надо, а туда, куда пнули. Обогнув совсем охреневшую от такой гонки с препятствиями пару защитников, он опять прилетел к Рыжему. Чего уж было делать? Судьба. Ахнул по воротам, и даже досматривать окончание этой драмы не стал. Асылбаев запутал всех — и защитников, и вратаря. Тот продолжал выход на мяч, а мяч-то уже летел с другой стороны. Ворота пусты — хоть пяткой заколачивай. И, как вишенка на торте, игрок «Шахты» у дальней штанги — чего там делает-то? Приналёг на неё, чтобы не упасть, или чтобы она сама не упала? Вот и не получилось положения вне игры, хоть Виктор и стоял за спинами почти всех защитников. 2:2.
И играть ещё минуты три.
Валерий Лобановский эту корриду минутную с перепасовкой у чужой штрафной наблюдал с выпученными глазами. Один не забил вернейший, потом второй, третий. Заорал чего-то — и тут мяч взбесился и сам в очередной раз подставил коричневую голову под удар Абгольца. Фу-ух…
Как было просто, оказывается, простым футболистом жизнь прожигать. Сколько он сегодня нервных клеток спалил, а сколько ещё сгорит за три минуты? Как там перед выходом на второй хаф сказал этот народный поэт:
Ты, Васильич, рыкать брось
И молись, чтоб обошлось.
Поневоле молиться начнёшь.
Многоголосый, но единогласный вопль, которым разразился стадион после гола, не утихал ни те три минуты, что оставались на часах, ни ещё добрых пять после. Он раскатами заливал весь район Черкизово, а за москвичами его подхватили принявшие весть по радио Ленинград, и Минск, и Ереван, и Челябинск, и Астрахань, и Ходжент, и, конечно, Алма-Ата. Взорвался в ночи криками палаточный лагерь, разбитый возле раскопа на реке Большая Алматинка. Это была всего лишь ничья в рядовом матче чемпионата СССР, но это была и победа.
  
Глава 18
  
Событие тринадцатое
На рынке.
— Чем вы кормили ваших гусей?
— А почему вы спрашиваете?
— Я бы тоже хотела так похудеть.
Конь в яблоках и гусь в яблоках — это две принципиально разные судьбы!
Валерий стоял в туннеле, привалившись плечом к стене, и ни о чем не думал. Просто никаких мыслей после такого двухчасового мытарства в голове не оставалось, а ведь сейчас идти к команде, что-то ей говорить. Успел даже забыть, за что хотел похвалить — в голову лезла только ругань. Сколько же можно спасаться? Вот решил минутку постоять, подумать — а не думается. Тут из-за спины раздался знакомый сдавленный тенорок: