Мяч круглый, поле скользкое (СИ)

  
Андрей Шопперт, Александр Чечин
 
Мяч круглый, поле скользкое
   
Глава 1
 
Событие первое
Блондинка приезжает в автосервис на «икс-шестой».
— Вам, дамочка, наверное, трубу надо протереть, гламурный воздух в колёсики закачать?
— Нет, у меня другое… проверьте герметичность гидравлического привода и ось сателлитов дифференциала.
Все ведь знают, как начинается один из шедевров граждан Ильфа и Петрова. Шедевров — два. Есть ещё не шедевры… но не будем о них. Один из двух, «Золотой телёнок», начинается так…
Может, кто не читал? Очень зря! Давайте-ка мы вам кратенько, буквально на десяток страниц перескажем содержание. Не надо? Ну, как хотите — но всё же должны вам кое-что напомнить. Собственно, вот:
Пешеходов надо любить. Пешеходы составляют большую часть человечества. Мало того — лучшую его часть. Пешеходы создали мир. Это они построили города, возвели многоэтажные здания, провели канализацию и водопровод, замостили улицы и осветили их электрическими лампами. Это они распространили культуру по всему свету, изобрели книгопечатание, выдумали порох, перебросили мосты через реки, расшифровали египетские иероглифы, ввели в употребление безопасную бритву, уничтожили торговлю рабами и установили, что из бобов сои можно изготовить 114 вкусных питательных блюд.
Зачем напомнили? Сейчас.
По трапу самолёта на обетованную землю, раскинувшуюся вокруг города А., сошёл человек со шрамом на шее. Гражданин не имел на голове фуражки с белым верхом, какую по большей части носят администраторы летних садов и конферансье. Фуражка была обычной, из серого материала. Скорее всего, это был драп — но гражданин, принадлежащий к лучшей части человечества, давшей миру таких замечательных людей, как Гораций, Бойль-Мариотт, Лобачевский и Гутенберг, а также выделившей из своей среды таких завзятых пешеходов, как Пушкин, Вольтер, Мейерхольд и Анатоль Франс, в мануфактуре разбирался слабовато. По образованию он был теплотехник. Ещё, несмотря на лежащий в кармане двубортного пиджака красный диплом, пешеход был вечным студентом. В далёком 1956 году гражданин со шрамом на шее поступил в Киевский политехнический институт, где с частыми перерывами кое-как учился до 1964-го, написав в итоге прошение об отчислении. Документ о высшем образовании он получил в Одесском политехническом. Чего вдруг? А выгнали из Киева. Попал в Одессу, там восстановился и окончил в позапрошлом году. Между прочим, приличный старт молодой жизни — иные одесские теплотехники со временем даже избираются в Государственную Думу. Впрочем, у нашего героя не имелось на лице ни монументальных очков, ни неподражаемой бороды, да и год, слава Богу, на дворе был 1969-й — никакими думами и не пахло.
Шрам вот у гражданина был. Свежий — да что там, свежайший. Минут за тридцать до этого, зайдя в туалет самолёта Киев — Алма-Ата, он узрел свою бледную физиономию с двухдневной рыжей щетиной. Горестно вздохнув, прошёл к своему месту, достал из коричневого портфеля бритву, ну, ту самую, что изобрели другие пешеходы, и вернулся к туалету. Занят! Кому-то больше надо. Кем-то оказалась грузная дама в гороховом платье. Зайдя после неё в кабинку, лучший представитель человечества ощутил сильную эмоцию, которая едва не заставила его произнести: «Вот дерьмо», — но был он интеллигент, и потому выразился так: «Мать твою! Шоб вона сказилась!». Источником эмоции был острый нюх — и это он успел расшифровать ещё только половину новой информации. Зато после того, как до обонятельных нейронов в составе эпителия дошла вторая компонента, гражданин чихнул. Сигнал ушёл по аксонам в обонятельную луковицу, где был переключён на митральные или пучковые клетки в гломерулах. Дальше информация о запахах отправилась в центральную часть мозга — пириформную кору, миндалину, обонятельный бугорок, энторинальную кору. А уж оттуда разлилась дальше — в гипоталамус, таламус, гиппокамп, орбитофронтальную кору. Гражданин ничего не знал об этих сложных путях, и слово «гиппокамп» наверняка написал бы с ошибкой — мы же знаем, что пешеход был теплотехником, а не ухогорлоносом. А вот чихнул он, как самый настоящий горлонос. Истово.
 
Ситуация была ясна как день. Осквернив воздух, гороховая дама поспешила замаскировать следы своего преступления — выплеснула на себя и куда попало, пожалуй, целый пузырёк духов «Торжество». Почему именно их? Ну, других не было. Как узнал гражданин? А у жены был в точности такой пузырёк, и доводил мужа до зубовного скрежета. Жену пешеход любил, а гороховую даму — не очень; потому, когда обонятельный бугорок стал от этого амбре совсем плоским, он чихнул ещё раз, потом ещё и ещё. В перерывах пешеход коротко и ёмко поминал грузную даму, так комплексно оскорбившую его пятое чувство, на некоторых европейских языках. Нет, то были не немецкий с английским, и даже не идиш — поминал на русском и украинском. Це ведь Европа.
Деваться гражданину было некуда: зажав нос, он принялся без мыла соскребать с себя рыжую щетину. На щеках получилось, а вот когда перешёл к шее — пришлось повернуть голову, и пальцы с носа соскочили. Ну, вы помните про гипоталамус и таламус. Пешеход чихнул и порезал себе горло. Кровь не хлынула как из ведра — это вам не кино от тарантины. Не зафонтанировала. Просто выступила. Смыл гражданин, чертыхаясь. Снова выступила. Снова смыл. Снова… По счастью, дама в гороховом платье оставила в держателе частичку правды. С полстраницы. Гражданин оторвал, послюнявил и заклеил порез. Вот так обычный пешеход и стал человеком со шрамом на шее.
Мужчина улыбнулся своему отражению в зеркале. Сверкнули железные передние зубы. Не цинга — удар бутсы. От улыбки кусочки правды отлетели, но кровь уже остановилась. Потерев пальцем ямочку на подбородке и осмотрев длинный, розовый, с чёрными запёкшимися капельками шрам, пешеход тяжело вздохнул и всё же произнёс: «Вот дерьмо».
Так при чем тут Ильф с Петровым? Гражданин со шрамом, будучи пешеходом, всегда хотел стать автолюбителем, автовладельцем и… автохамом? Нет — в то время автохамов ещё не изобрели. Просто автовладельцем, ну и, как все автовладельцы, немного автомехаником. Сидеть со степенными мужиками в гаражах, пить из трёхлитровой банки светлое выдохшееся пиво, закусывать принесённой Петровичем воблой или Палычем таранькой, на худой конец, Агафонычем бочковыми огурцами, кислющими, чтобы аж скулы наружу выворачивало. Как пуговица в свадебном варенике, в одной рыбинке обязательно должны попасться крепко просоленные червячки, а то ни грамму не интересно. Главное, однако — не таранька, не её пикантная начинка, даже не сомнительная жидкость в банке. Главное — умный разговор автомехаников. Представлял потомственный пешеход его себе примерно так:
— Слушайте, у меня в карбюраторе опять искра исчезла.
— Да ну! Вот ведь.
— А у… ик… меня… ик… музыки… экономайзер поздукивает. То поздукивает, то позвистывает.
— Да ну, вот ведь… Незадача.
— Э! Ерунда. Я вот вчера давление в шинах замерял — так в правых колёсах на десять паскалей больше, чем в левых.
— Да ну. Вот ведь. Бывает…
Тут и он, Васильич, тоже скажет своё:
— А у меня, представляете, мужики, то трамблёр глохнет, то штаны троят.
— Да ну… Вот ведь. Невезуха.
Мечта! И не техничкой работал — вполне уважаемым человеком был, но с «Волгой» никак не срасталось. А тут сначала сказали — надо, а потом поманили. Да не «Волгой» — другая река. Пообещали «Турью». Машина гораздо престижней даже, чем «Чайка». Только два автомобиля во всём СССР могут сказать, гордо стукнув себя бампером по столбу, что они круче. Это — «Вагран», да ещё новый, только появившийся ЗиЛ-114 «Исеть» [1]. Эти реки другого класса. Высшая лига. Даже, пожалуй, Кубок Чемпионов.
 
Человек со шрамом и тут бы подумал — соглашаться ли; но в дело вмешалась жена Ада.
— Там ведь квартиру дадут?
— Дадут.
— Машину дадут?