Стоп. Снято! Фотограф СССР (СИ)

У второй, худой, с выжженными перекисью волосами, ужимки замужней стервы. Потому что рядом с такой мужик будет находиться только под страхом раздела имущества.
— Он мне, прикинь: "на рыбалку меня зовут..."
— А ты чего?
— А я: "ты жука с картошки собрал?… он такой "да"....
— А ты?!
— А я: "а у мамы на огороде собрал?!" — худая закатилась хохотом, — а у мамы сорок соток картохи… нефиг с алкашами своими шляться…
— Здравствуйте, у вас фотоплёнка есть?
— Нет! — рявкает худая.
— Закончилась?
— И не начиналась!
Томная оглядывает меня и признаёт достойным ответа.
— Мы фототовары не заказываем, — поясняет.
— Почему?
— Потому что их никто не берёт! — снова влезает худая.
— Как же их возьмут, если вы их не заказываете?
— Самый умный, да?!
— И что же мне делать? — развожу руками, глядя на томную, — мне очень нужно.
— В Белоколодецк тебе надо ехать, — вздыхает она, — больше никак.
  
Глава 11
 
Как вы думаете, фотография — это искусство или хобби? Оказывается, ни то ни другое. Это бытовая услуга, как, например, пуговицу пришить или чёлку подровнять. Так что, господа фотографы, опустите носы и будьте скромнее.
Оказывается, фотоателье в Берёзове располагается на Заречье, рядом с Колхозным рынком. Вот где бурление жизни, вот где снуют людские потоки, а вовсе не в чопорном и сонном центре.
На рынке продают всё, чем богата чернозёмная земля. На прилавках лежат молоденькие огурчики и морковка, в больших плетёных корзинах манит витаминами клубника и ранняя вишня. В мешках продаётся перезимовавшая в глубоких погребах картошка и свёкла, которую все в нашей местности зовут бураком.
Это всё для таких, как я, неудачников и рукожопов. Больше чем у половины берёзовских это изобилие произрастает на собственных участках. Так что продавцы поглядывают на покупателей с лёгким высокомерием, хотя и без наглости.
У колхозников свой повод зайти на рынок. В большом металлическом бассейне бьют хвостами карпы известного на всю область Кадышевского рыбхоза. Серьёзный мужик в резиновых сапогах и с сачком ловит любую рыбину на выбор покупательниц. Те азартно тычут пальцами, обозначая среди чешуйчатых рыбьих боков самый привлекательный.
Визжат поросята, недовольные сменой владельца. В больших белых мешках лежат корма для скотины. К ним стоит очередь, народ деловито и беззлобно переругивается на тему "вы здесь не стояли".
В одноэтажном здании администрации рынка ютятся обувник, портной и фотоателье. Захожу в дверь и проваливаюсь в волшебный полумрак. Совсем как в детстве. "Становись на скамеечку… не вертись… сейчас отсюда вылетит птичка…".
Дверь ведёт без всяких прихожих, сразу в студию. Стены затянуты тёмной драпировкой. Посередине стоит большой деревянный ящик стационарной камеры, словно провалившийся сюда из девятнадцатого века.
Умом понимаю, что эта штука может выдавать картинку не хуже моего Cаnonа, но сердце отказывается в это верить. Она даже пахнет антиквариатом, рассохшимся старым деревом, лаком и пыльной драпировкой.
—Сейчас-сейчас! —раздаётся из глубины. 
Судя по звуку, неизвестный мне пока Митрич шаркает тапками.
— Здравствуйте, — кричу, — ничего, я не тороплюсь. 
— Чего орать? — появляется из-за драпировки фотограф. — Я, чай, не глухой. 
Митричу глубоко за… Даже не знаю, за сколько. Сказал бы, за девяносто, но для такого возраста он слишком бодр. У него воинственные, пышные усы, как у буржуазного философа Ницше или пролетарского поэта Максима Горького, и сизый нос пуговкой, выдающий чистую и искреннюю любовь к горячительным напиткам.
В молодости он был видным мужиком, но возраст и болезни скрутили спину и высушили тело. Только глаза у Митрича остаются юными и лукавыми. Он идёт ко мне маленькими шажками, и я понимаю, что вместо правой ноги у него протез.
— На паспорт? — оглядывает он меня, — или девять на двенадцать?
"С наивной подписью "на память", чуть не вырывается у меня.
 
— Нет, я по другому вопросу, — пытаюсь сформулировать, — фотограф я… меня товарищ Комаров к вам направил...
— Фотограф, значит? — блеск уходит из глаз Митрича и он старчески поджимает губы. — Комаров направил?
Он со вздохом обводит взглядом свою крохотную фотостудию.
— Да вы неправильно поняли! — соображаю, — комсомольское задание мне дали, для обкома несколько фотографий сделать. Вот мне товарищ Комаров к вам и направил. За советом и наставлением. Ну и, может, реактивами поможете. А то в "Универмаге" нет ничего.
— Советом, говоришь? — Митрич снова воинственно топорщит усы.
— И реактивами, — напоминаю, — ну и может, у вас плёнка найдётся…
— Пойдем-ка, сначала чаю попьём, — говорит Митрич, — а то эвон ты быстрый какой.
Он снова ныряет за штору, и я иду следом. Мы оказываемся в комнатке вдвое меньше студии. Тут пронзительно пахнет химикатами, висят на леске портреты, закреплённые прищепками. Сразу по четыре штуки, на документы и одинарные "художественные". У всех людей на фото одинаковое выражение лица. Торжественное и испуганное одновременно.
Митрич наполняет чайник из одиночного крана над рукомойником и ставит его на электроплитку.
— Брешут тебе эти курвы, что плёнки у них нет, — говорит Митрич. — Они её просто на прилавок не выкладывают. Потому что у неё срок годности вышел.
— А почему не списывают, чтобы новую прислали? — удивляюсь.
— Тогда им премию могут урезать, что план не выполняют, — Митрич рубит воздух ладонью, и я живо представляю себе его, скачущим рядом с Будённым в лихой конной лаве, — эти жучки свою выгоду твёрдо знают. Будь моя воля, я бы торгашей через одного к стенке ставил. Не ошибёшься!
Старый фотограф нашёл себе свежие "уши" и быстро отпускать гостя не намерен. Но я и не спешу. У меня не будет второго шанса, чтобы создать первое впечатление о себе. А Митрич, это глыба, и очень серьёзный союзник, если будет на моей стороне.
"Гвозди бы делать из этих людей. Не было б крепче в мире гвоздей!".
Мне нравятся люди, умнее или опытнее меня. Для нашего времени странная черта. Принято окружать себя теми, кто тебе уступает. Так легче выигрышно смотреться на их фоне.
Но только у тех, кто больше знает, лучше умеет, обладает уникальным опытом, можно чему-нибудь научиться. Только глядя вверх, человек способен расти. Так что я не считаю разговор со старым фотографом потерянным временем. Хотя говорит, в основном он сам. Я только киваю и распахиваю глаза пошире в нужный момент.
—Я самого маршала Рокоссовского снимал, — горячится он, — на коне! А конь вспышки испугался, как на дыбы подымется!
—И что, получилось?!
— Ещё бы у меня не получилось, — Митрич гладит седой ус, — в "Красной звезде" напечатали. А поначалу на "губу" чуть не отправили, хе-хе. Пока фото не увидали.
Митрич заваривает чай в простой стеклянной банке, а потом разливает по стаканам, щедро доливая себе что-то из плоской металлической фляжки.
— А как-то раз я министра пищевой промышленности снимал, — рассказывает, —он на фабрику к нам приехал. Нужно было групповое фото В Ленинском зале темно, а я без вспышки. Прошу свет побольше сделать, а у них лампочка перегорела. Туда-сюда, пока за новой послали… Министр злится. Поезд у него.
— И вы чего? — подаю нужную реплику.
— А что я? Диафрагму на максимум открываю, так выдержка всё равно получается десять секунд, — Митрич делает драматическую паузу — я и говорю: "товарищи, неподвижно постоять минуту можете?". Сам локти в стул упёр, чтоб, значит, не повело. Фото сделал, а они стоят. Не шелОхнутся. Я и говорю: "выдыхайте, товарищ министр, уже можно."
— На "губу" не посадили? —хохочу.
— Неа! — хихикает Митрич, — фото посмотрели, и отлегло. Никогда Митрич брака не давал. А они меня — на пенсию! Не дождётесь!