Кай

Когда ноги Кая коснулись пола, он вновь повернулся лицом к залу, делая вид, что вытирает куском ткани испачканные краской руки. Песочный человек уже вел беседу со священнослужителем у деревянного алтаря, а в следующее мгновение Герхард показал в сторону Кая, и они вдвоем направились к нему.
– Да, вы правы. Эта фреска определенно украсит зал. Мрачная немного, но восхитительная! – едва не зааплодировал Сеятель, приблизившись и рассматривая картину на стене.
Строгий черный костюм на нем не вызывал никаких нареканий, лишь привлекал внимание великолепным кроем и дороговизной ткани. Но одна-единственная деталь его гардероба заставила людей в церковном зале прийти в возбуждение и кидать на него осуждающие взгляды – аляповатый платок, повязанный на шее. Платок был вышит красно-золотыми маками на ярко-зеленых стеблях. Кусочек яркой материи намеренно был расправлен на шее так, чтобы закрывать собой весь ворот рубашки.
И, словно отвечая заданному платком бесшабашному веселью, губы Сеятеля большую часть времени были растянуты в улыбке. Выражение на его лице сменялось гораздо реже, чем у обычного человека, отчего оно то и дело застывало, словно маска. Будто оно являлось работой скульптора, что создал и отшлифовал свое творение.
– Кай, это господин Соманн, он… – заговорил было Герхард, но прервался на полуслове, задумавшись над тем, что собирался сказать.
– Заядлый путешественник. Люблю наведываться в малоизвестные места нашей родины, – подсказал Сеятель, чуть шире распахивая глаза. – Какой талант живет в столь захолустном, но невероятно прекрасном городишке! – продолжал он, а поначалу кивавший его словам священник запнулся:
– Кхм, что вы сказали?
– Ох, не воспринимайте мои слова всерьез, дорогой друг. – Соманн положил ладонь ему на плечо. Ногти из чистого золота сверкнули в полутьме, и с его пальцев упало несколько золотых песчинок, что, паря, направились к лицу Герхарда, а после растаяли на коже. Глаза священника стали сонными, и он размяк, с трудом подавляя зевок.
А Соманн, едва скосив на Кая хитрый взор, подмигнул ему.
Кай осмотрелся. Все разворачивавшееся на глазах представление, казалось, замечал лишь он один, а окружающих беспокоил только лишь чересчур яркий платок.
«Они не видят… Слепы к их силе».
– Я пока вас оставлю. Мне надо переговорить с другими горожанами, – вяло произнес Герхард, моргая, и вскоре покинул их.
– Какой занимательный персонаж ваш священник. А его сны как полотна Гойи – мрачные и восхитительно трагичные, – обронил Соманн, смотря священнослужителю вслед.
– Ему правда снятся такие сны? – В памяти Кая предстала одна из картин, поразившая его когда-то. Он не видел остальные творения известного художника, но у его учителя среди пары десятков черно-белых снимков была фотокарточка и картины «Сатурн, пожирающий своего сына». То полотно, даже лишенное красок, заворожило его. В той работе таилось нечто такое, что не позволяло отвести взора.
– Да. Будь с ним осторожен… – Соманн сложил руки на груди.
– Что вы здесь делаете?
– Тебя решил проведать, дорогой, как иначе? – Его глаза вспыхнули, а неестественная, словно кукольная улыбка стала шире.
– Боги не проведывают смертных, – сказал Кай, не веря, что это существо появилось здесь без цели.
– Верно. Ведь мы всегда среди вас. Бродим то тут, то там… – Сеятель взмахнул рукой, и с его ладони вновь слетел золотой порошок. – Так как поживаешь, Кай?
– Вы так разговариваете со мной, будто мы старые знакомые, – заметил тот, смотря в глаза, чистое золото которых не видели остальные.
Песочный человек вдруг шагнул к нему, хватая обеими руками ладонь и притягивая к своей груди, чуть выше сердца, если оно у него было, почти припадая губами к коже. Прошептал так тихо, что никто другой бы не расслышал:
– А кем ты хочешь меня видеть? Другом, врагом или кем-то…
– Хватит, – выдернув руку из его захвата, холодно проговорил Кай.
Но от его тона глаза Соманна лишь сильнее заблестели.
– А с Йенни ты так мягок.
Заметив выражение лица Кая, он продолжил:
 
– Что? Ты ведь уже должен был догадаться. Даже у Владычицы Льдов есть настоящее имя. Хотя именно она не может его не иметь.
– Почему? Почему она не может его не иметь?
– Ты не знал? Зачастую богами становятся альвы, накопившие достаточно сил. Но Йенни никогда природным духом не была… Она родилась человеком.
– Что? – Кай шумно втянул воздух, в голове пронеслись его собственные слова в тот последний вечер. Он обвинил ее в том, что она не знает, каково быть человеком.
«Мне известно достаточно!» – ответила она ему.
Так вот что означали те слова…
– Зеркало разума избрало ее для своей защиты. И знаешь, это правильный выбор. Человек лучше других подходит для этой роли, ведь у альвов на уровне инстинктов заложено копить свою силу и искать все больше могущества. – Ладонь Сеятеля медленно потянулась к груди Кая. Замерла, дрожа, а после вновь продолжила движение. – Даже теперь. Осколок почти не чувствуется в летние месяцы, но я ведь знаю, что он там. – Маки, вышитые на его шейном платке, замерцали. – И меня тянет к нему, я хочу испить его силы. Растворить в себе и поглотить целиком…
Кай нахмурился и сделал шаг назад, осматривая пол под ногами и размышляя о том, какими способами можно вразумить вечное существо, если до этого дойдет. Но Соманн вдруг дернул плечами, опуская ладонь с золотыми ногтями.
– Только мне нельзя, – с искренним разочарованием произнес он, запрокинул голову, обнажив дернувшийся кадык, и провел рукой по волосам. – Йенни меня убьет. Не говоря уже о нашей разрушенной дружбе. И с этим ничего не поделаешь. Кстати, у альвов с ментальной магией разум преобладает над инстинктами. Хотя даже мне сдерживаться нелегко.
– Вы знаете, как Осколок оказался во мне? – спросил Кай, не ожидая ответа. Похоже, даже Йенни не знала, как он попал в его сердце.
«Йен-ни-и…» – повторил Кай про себя, словно смакуя дорогое вино. Соманн был прав, он догадывался, что это имя принадлежит ей. Да и лишь глупец не поймет. Но то, что Дева Льда когда-то была смертной, он и предположить не мог.
Кай вспомнил ее идеальное лицо и рассеченную бровь, что можно было назвать единственным изъяном, задайся кто-то целью найти его. Возможно, тот шрам остался у нее от смертной жизни…
– Чего не знаю – того не знаю, – пожал Сеятель плечами. – Йенни тоже этого не делала. Вот так загадка, да? – Он поцокал языком.
Челюсти на лице Кая напряглись, подчеркивая контуры его лица. Кай столько раз упускал шанс расспросить ее… Теперь уж медлить он не станет.
– Ты попросил год у Йенни, чтобы создать полотна. У тебя осталось всего несколько месяцев, это чертовски мало даже по человеческим меркам. Не жалко тратить на них время? Люди ведь так неблагодарны. А ты, вместо того чтобы израсходовать отведенный срок на себя, занимаешься такими бессмысленными для многих вещами. Думаешь, они это оценят? – Соманн кивнул на прихожан, не успевших уйти из церкви, обводя их полным сомнения взором,
Кай опустил голову, его взгляд коснулся красок на палитре.
– Вы сами помогли мне выжить, зная о моих намерениях.
– Но я ведь не думал, что ты в самом деле будешь лишь рисовать! – усмехнулся Песочный человек – его восторгал этот факт. – Люди принесли тебе много страданий.
– Но ведь хорошее тоже было, – отозвался Кай, в первую очередь вспоминая свою бабушку, которая его вырастила и отдавала ему всю себя до последнего дня. – Оценят или нет полотна? Это сложный вопрос. Я вкладываю свою душу в то, что делаю. Почувствует ее далеко не каждый. Многие не заметят, кто-то постарается обесценить чужой труд, а малая часть – поймет. Поймет меня и то, что я собирался донести. Ради последнего стоит творить и жить.
Его взгляд потух, сознание словно унеслось за пределы тела. Ему вспомнились вечера, когда он мучился отсутствием идей, корпел над полотнами, нанося мазок за мазком. Учитель говорил, что у Кая талант, но, несмотря на это, ему ничего не давалось легко. Едва ли не каждая картина испивала его силы до дна.