Кай

Любила ли Герда его в ином смысле? Как женщина любит мужчину? Или привязалась так, что сама не могла понять своих эмоций?
Дать уверенный ответ она не могла даже самой себе.
Но, стараясь, как и прежде, поддерживать его, Герда и не заметила, как втайне стала желать, чтобы Кай потерпел крах. Ведь тогда он всегда будет рядом… До самой их смерти. И умрут они вместе, как любят писать в сказках, видя в этом прекрасный финал. Пусть рассуждения о смерти вовсе не выглядели соблазнительно, но все же.
Герда слишком долго смотрела на Кая, и он, заметив ее внимание, поднял голову. Приветливо улыбнулся, вопросительно изгибая бровь, беззвучно спрашивая: «Что-то не так?» или «Ты хочешь мне что-то сказать?».
Герда покачала головой и отвернулась. Небо над ними стало проясняться. Клонившееся к земле солнце окрашивало просветлевшие на горизонте облака в розоватые и шафрановые оттенки. Темные тучи контрастировали с облаками посветлее. Над потемневшим от влаги склоном, покрытым ковром деревьев, куполом растянулась радуга, а за ней еще одна. Менее яркая, но все же прекрасно угадывающаяся.
– Смотрите, двойная радуга! – воскликнула Трин, показывая в небо.
– Я вижу третью, – вмешался Йон. И правда, под первыми двумя появилось размытое очертание третьей.
Герда вновь глянула на Кая. Она еще не знала, что скажет, но увиденная красота природы словно сделала ей легче на душе, чудом прогнав все темные мысли.
Но в следующую секунду Герда замерла, так и не произнеся ни слова. Все трепетные ощущения, возникшие в ее сердце, разом пропали. Герда не сразу осознала, почему ее так взволновал его вид. Кай застыл, а его глаза сверкали, как сверкают звезды в темнейшую из ночей. Ослепительный, завораживающий взгляд, больше всего поражавший своей необъятностью. Даже если пожелаешь – всех звезд на небе не сосчитаешь. Вот и в его взоре сквозило что-то необъятное, то, что Герде никогда не понять.
Она отвернулась и по-новому посмотрела на облака. Больше радуга ее не восхищала.
Герда вернулась домой, когда на улице уже почти стемнело. В летней теплой ночи слышалось стрекотание сверчков, и всюду царил сладкий аромат роз, росших ровными рядами у домов. В этом году кусты расцвели так густо, что нигде нельзя было скрыться от этого запаха.
Стоило войти в дом, как мать сразу же поинтересовалась, почему Герды не было так долго и зачем она сорвала эти бедные дикие розы, сплетенные в венок.
– Ты ведь исколола себе все пальцы! – ругалась она.
Отдельным поводом для недовольства стал испачканный подол охристого платья. Ткань наряда была дешевой, но ценность ему придавала вышивка на воротнике и на талии – все те же розы плели на них свой узор колючими ветвями. Герда сама вышила их, чтобы украсить повседневный наряд.
– Мам, я приведу платье в порядок, – лишь произнесла она. Оправдания или споры ничего бы не дали, в обоих случаях хозяйка дома лишь сильнее стала бы ее отчитывать. За свою жизнь Герда прекрасно изучила характер матери.
Она направилась к лестнице, желая скорее оказаться в своей комнате. Ступени под ногами знакомо заскрипели.
Их семье принадлежало все здание, поэтому, по меркам города, они были довольно состоятельны. На первом этаже располагалась булочная вместе со складским помещением и кухней, на втором жила вся семья, а на последнем – под самой крышей, где была лишь одна, но просторная комната, – еще с самого детства обосновалась Герда. Ее окно аккурат выходило к окнам Кая.
Когда они только подружились, то пользовались этим и переговаривались, распахивая створки. Весной в длинных ящиках, висевших под их окнами, они сажали розы и дикий вьюнок. Последний разрастался и под конец лета полностью оплетал их окна. Два островка зелени посреди каменного фасада.
Но ныне все было иначе, пусть розы и продолжали расти под их окнами, теперь они были лишь напоминанием, и ничем больше. Следом мертвого прошлого.
Не зажигая свечи, Герда приблизилась к окну и осторожно отодвинула края льняных занавесок. В доме напротив горел свет – несколько зажженных свечей рассеивали полутьму. Кай был занят тем, что натягивал полотно на подрамник. Еще несколько больших полотен стояли, прислоненные к стене. Кай будто рисовал картины одновременно. Полотна на его мольберте сменялись слишком часто, и каждый раз он отворачивал их изображением к стене, чтобы никто не увидел написанное.
 
Герда еще несколько минут наблюдала за ним, пока южный ветер снаружи колыхал бутоны роз на их окнах. На прояснившемся небе уже виднелось око луны – круглое, как монета. Прямо как в тот раз, когда она проснулась зимой посреди ночи…
Стоило об этом подумать, и воспоминания словно перенесли ее обратно, в тот момент, когда она стала свидетелем того, чего видеть была не должна.
В ту ночь она проснулась от жажды, но, как назло, кувшин на столе был пуст, и Герде пришлось спуститься на второй этаж за водой. Вернувшись же, она бездумно, а может, по привычке, подошла к окну, отодвигая занавеску. В столь позднее время в доме напротив брезжило едва заметное оранжевое сияние – видимо, камин в комнате Кая еще не догорел.
Лунный свет, только что пробившийся из-за края облаков, засеребрил свежий снег, лежавший на крыше, и у самого окна Кая вдруг осветил женскую фигуру.
Герда забыла, как дышать. Она ощутила себя рыбой, выброшенной на сушу, что безуспешно открывает рот, пытаясь заглотить воздух.
В слабом сиянии, которое так сильно выделялось на фоне ночных домов, прямо на каменном выступе, там, куда летом Кай выставлял ящик с розами и посаженным плющом, сидела девушка.
Хотя не девушкой она была вовсе!
Ее волосы мерцали и переливались ярче снега, словно на них не просто попадал свет ночного светила, а будто они были посыпаны лунной пылью. Вокруг тела кружили снежинки, ниспадая на хрупкие, на первый взгляд, обнаженные плечи.
Часть сознания Герды пыталась отыскать разумное объяснение тому, что предстало ее глазам. Но она-то сразу поняла, кто перед ней. Любой житель Хальштатта узнал бы Снежную Ведьму.
Пока Ведьма смотрела в окно Кая, Герда глядела на нее. Изучала. Видела миниатюрность и хрупкость ее тела, не зная лица. Казалось, невозможно было представить, что все истории, гуляющие о ней в городе, были правдивы.
Но тут взор Герды коснулся морд волков, выведенных на руке Девы Льда, – звери скалились, даже их клыки блестели. Вдруг одна из морд повернулась к ней, и глаза существа сверкнули, словно живые.
Герда упала. Испугалась так сильно, что подогнулись колени. Сердце безумно стучало в груди. Но оно окончательно ухнуло вниз, когда до ее ушей донесся стук. Звонкий и ритмичный.
«Словно кто-то длинным ногтем бьет по стеклу…» – пронеслась мысль в голове Герды, прежде чем она смогла ее осознать. И стук превратился в высокий скрежет. Стекло тихо тряслось и дребезжало.
Герда прикрыла ладонями глаза. Молитвы, которые она едва ли помнила в обычное время, вспыхнули в голове. Но даже в мыслях она не успела их произнести, когда повисла оглушающая тишина.
Дверь в ее комнату распахнулась, а огонек дрожащей свечи осветил ее спальню.
– Герда, что с тобой? Ты почему на полу? Упала? – донесся голос матери. Она подбежала к ней, помогая подняться. – Ты в порядке?
Герда спешно закивала, все еще не в силах выдавить ни слова. Она едва сдерживала слезы, что сжали горло.
– Мам…
– Что такое? – Лицо матери выглядело крайне обеспокоенно.
– Я упала. Запнулась, – пробормотала Герда, смотря на край отодвинутой шторы. На стекле, деля его надвое, была выскоблена полоса. Но снаружи никого больше не было.
Мама поверила ей и вскоре оставила. А Герда спустилась в кухню, до самого рассвета боясь вернуться в комнату. Ей понадобилась неделя, чтобы осмыслить произошедшее.
Поначалу она пыталась забыть случившееся, уговаривая себя, что ей всего лишь показалось. Но на окне в ее комнате осталось прямое доказательство обратного. После она старалась игнорировать воспоминания, не в силах объяснить пережитое в ту ночь. Но проходили дни, и страх притупился, вернув возможность здраво мыслить.