Роды. Прощание с иллюзиями. Хроники индивидуальной акушерки

Вот только уже совсем скоро пришлось не отнимать телефон от уха:
– Инна, она рычит, говорит, что тужит!
– Не может быть, воды только час как отошли! Остановись, попробуй палец в неё всунуть.
– Упёрся в голову.
– Где вы?
– Ещё не доехали до МКАД.
– Скажи ей выдыхать медленно и плавно, никаких резких движений. Печку на полную мощность. Делать ничего не надо, головку не трогай, дай ребёнку просто выплыть из неё. Он скользкий, будь к этому готов, не урони. Родился? Сразу укутай и согрей, и слизь с личика вытри. Закричал? Прекрасно! Что-то ещё лезет? Нормально, это плацента. Заверни её во что-нибудь – в майку, в шапку… Всё, выдыхайте, успокойтесь. Сколько по навигатору до роддома?
– Сорок пять минут.
– А до меня? – диктую адрес.
– Двенадцать.
– Приезжайте.
Охрана в подъезде немало удивилась моим поздним гостям. Первым вошёл молодой мужчина и передал мне в руки завёрнутого в шубу новорождённого, а потом бережно ввёл красивую взъерошенную девушку в перепачканной кровью одежде.
Разместив всё семейство, делаю осмотр. Матка сократилась отлично, кровопотеря в норме, общее состояние – типичное для только что родившей: счастливое, немного удивлённое лицо, блуждающая улыбка… Ребёнок прекрасен – розовый, крепкий, тёплый. В отличие от долго протискивающихся через родовые пути совсем не успел помяться – ну просто карамельный пупс из рекламы! На всякий случай вызвали неонатолога, но и она подтвердила: мальчишка идеален.
В роддом для перепроверки его состояния ребята не захотели – слишком неприятным представлялось взаимодействие с равнодушными сотрудниками казённого учреждения, которых вряд ли заинтересует их розовое и тёплое рождественское чудо… К которому они только что прикоснулись. Да что там – сами его сотворили!
Отдышались, расслабились, напоили маму глинтвейном с кровоостанавливающими травами, уложили ребёнка (и впрямь весом в четыре килограмма). Обсуждаем.
– Как я на тебя сначала злилась! – смеялась она. – Схватки пошли сразу по минуте, а где обещанные тридцать секунд?! С интервалом в минуту, а то и меньше! Где «раз в пять минут, когда можно полностью отдохнуть»? Что-то не то Инна мне рассказывала!
Они остановились на заснеженной лесной обочине. Так и говорили: «Мы родили в лесу». Время появления на свет никто точно не запомнил, не до того было; судя по телефонным звонкам – примерно в полночь, потому и дату рождения выбрали произвольно.
Часов до четырёх не могли уснуть, всё вспоминали и пересказывали друг другу – кто что чувствовал и что делал.
Утром я позвонила доктору. С чисто акушерской точки зрения мы с ней поразились сочетанию факторов: сорок одна неделя + плод четыре килограмма + роды за полтора часа на не совсем готовой шейке. По всем канонам это так называемые стремительные роды, считающиеся патологическими! И дети, и мамы после таких должны (если по учебнику) неважно себя чувствовать. Но тут-то все совершенно здоровы!
Абсолютно прекрасные природные роды – молодая здоровая женщина быстро и легко родила здорового ребёнка. Как раньше (по легендам) – в поле. Вернее, в лесу. Как истинная самка – при её-то красоте.
– Ну и двадцать два года, конечно, – добавила доктор, – сегодня гораздо чаще рожают более взрослые.
Единственные в моей (да и доктора) практике подобные первые роды.
Божий поцелуй под Рождество.
  
Про нелюбовь, усталость и акушерский ад
 
Можно ли устать любить? Думаю, да. Это может касаться всего: и отношений, и профессии, и хобби, и идей, и даже чего-то более глобального. Иногда – и самой жизни. Пытаюсь разобраться: где же начинается выгорание?
Однажды я вернулась из другой страны, где учится дочь – ездила навестить. Мы долго не виделись. Не могли насмотреться, наобниматься, наговориться, надышаться друг другом.
Постаралась представить – какие события могли бы привести к угасанию нашей любви? Не смогла. Невозможно! Потому что это взаимный обмен, доверие и открытость. Но – подозреваю – начни мы с ней по каким-либо причинам врать, манипулировать, придираться к мелочам, язвительно критиковать или морально давить, всё стало бы вянуть.
 
Считаю, что законы существования в профессии близки к этому.
Надеюсь (пусть и наивно), что в акушерство приходят по любви.
Истории прихода в профессию коллег, которых я знаю лично, именно такие. Девушка-физик: родила, что-то «вштырило», пришла в акушерство. Экономист: родила – и стала акушеркой. Пронзает что-то врача-терапевта – и уходит она, вроде как даже с понижением, на акушерскую практику. И так далее.
Доктора акушеры-гинекологи в процессе многолетнего обучения когда-то (и почему-то) из всех специализаций выбрали именно эту: нырнули в непредсказуемую природу родов. Значит – горели. Значит – любили. Надеюсь, с любви начинали и штатные роддомовские акушерки.
Отчего же потом всё меняется?
Занимавшаяся у меня девочка после обучения выбрала роддом, куда не пускают индивидуальных акушерок. На консультации я рассказала ей всё, что знаю и думаю о том учреждении. Насчёт причин последовавшего выбора я не в курсе, да и не моё это, по большому счёту, дело: все люди взрослые и отвечают за себя сами. После родов она прислала отчёт, попросив ничего о них не рассказывать. Не буду. Процитирую только одно: «Инна, вы правы, роды – совсем не ад. Ад – это врачи и акушерки».
Как? Почему? Кто распахивает врата преисподней в самом прекрасном и здоровом явлении женской жизни? Что убивает любовь?
Ответ тот же, что и в разговорах про любые отношения: ложь, моральный прессинг, манипуляции. А ещё – довлеющие над докторами протоколы и страх ходить по судам и разборам, если что-то произошло.
Как-то раз в одних родах всё явно двигалось в сторону операции.
Наступил момент, когда и мне, и роженице, и доктору стало очевидно: нижним путём не родим! Приглашаем ответственного дежурного (он даёт разрешение занять операционный блок). После осмотра и консилиума вердикт тот же – сами не родим.
И тут он говорит:
– Да, скорее всего, без операции не обойтись. Но сердцебиение плода пока хорошее. И по протоколу нужно в течение нескольких часов пробовать капельницу и эпидуральную. Конечно, если сердце рухнет, операционную дадим сразу.
– Вы понимаете, что мы и в этом случае не родим?
– Понимаю. Но протокол есть протокол.
Вымотанная роженица взмолилась:
– Да я всем организмом чувствую, что не рожу! Пожалуйста, сделайте мне кесарево!
Операционную дали только через несколько часов. Было грустно и нестерпимо стыдно за нашу систему здравоохранения.
Я упорно доставала дежурного доктора:
– Почему вы не учитываете прямую просьбу женщины?
(На всякий случай уточню: ни один роддом действительно не имеет права делать кесарево «по запросу». Помимо желания роженицы нужны реальные – ну или хотя бы формальные – основания.)
И тогда доктор рассказал мне историю, после которой я кое-что поняла.
– Пришла беременная с анатомически узким тазом. Может она естественно родить? Может. А не родить? Тоже может. Расспрашивает о возможных исходах, я ей честно отвечаю. И она просит: «Доктор, давайте сразу операцию. Так не хочется сначала корчиться в схватках, а потом ещё и мучиться разочарованием, что всё это зря». Ну, сделал ей операцию. На следующий день прихожу – рыдает: «Почему вы меня не отговорили?! Я не чувствую себя матерью! И страдаю от мысли – а вдруг смогла бы? Вдруг всё получилось бы?» Накатала жалобу. Поимел кучу неприятностей и несколько месяцев ходил по разборам, слушая в свой адрес самые унизительные слова. И вот с тех пор я никогда не делаю кесарево иначе, как по протоколу.
Можно понять его правду, его взгляд на ситуацию? Ещё бы!
 
Протоколы, изначально задуманные как защита женщин от акушерской агрессии, сами стали её оружием. И заставляют врачей давить, запугивать, не говорить всю правду, что-то размыто и непонятно вещая с высоты собственных опыта и положения. А ещё – манипулировать и выдавливать из нашей профессии по-настоящему любящих своё дело.