Считаные дни

Мальчишки смеялись у двери, размахивали бутылками с водой, когда один из них наклонился, чтобы поднять что-то с пола, и получил удар по спине. «Оу!» — вскричал парень, непонятно, был он зол или смеялся? Гунн Мерете вышла из-за стойки и сказала: «Или угомонитесь, или выметайтесь из библиотеки». Мальчишки испарились, медленно и нехотя проскользнули через стеклянные двери. Гунн Мерете взглянула на нее, закатив глаза в поисках сочувствия или, может, в знак солидарности, как будто они сообщники, потом повернулась и принялась расставлять книги на стеллаже у стойки. Однажды она показала Люкке справочник имен — женские и мужские имена были распределены в алфавитном порядке, сопровождались значением и днем именин. «Тебе повезло с именем», — сказала Гунн Мерете, ткнув пальцем в имя Гунн, втиснутое между Гунда и Гунхильд и происходившее от древненорвежского «гуннр», что означало «бой» или «война». Гунн Мерете покачала головой и вздохнула: «Ну что у меня были за родители такие, назвали ребенка в честь войны».
Люкке имя досталось по прихоти Юны, как призналась мать — просто необычная идея, которая пришла ей в голову за несколько недель до родов. Юна случайно наткнулась на датский фильм о двух прелестных сестрах, Лерке и Люкке, девочках с заразительным смехом и белокурыми кудряшками. «Знаешь, из тех, кто жестикулирует всем телом», — пояснила Юна, но родившийся ребенок не имел ничего общего с хорошенькими датскими сестричками — рыжие непослушные волосы, чересчур длинные руки и ноги, застенчивость, которая в лучшем случае казалась милой только в детском возрасте. «По большому счету, я все-таки жалею», — говорит Юна в тот день, когда Люкке впервые идет в школу, с рюкзаком и косичками; они направляются к школе, где ее имя выкрикнут в микрофон, на глазах у всех она тяжелыми шагами пересекает школьный двор, здоровается за руку с директором, называет свое имя. «Лучше бы я назвала тебя Лерке, — говорит Юна, — или Изабель, — совершенно не понимаю, как я не подумала про Изабель, но теперь уже слишком поздно, я уже прикрепила бирки на твою одежду и ланч-бокс, да и все процедуры с документами уже пройдены, нет, слишком много хлопот».
Принтер слева от стойки тихо зажужжал. И когда она повернула голову, увидела Гарда. Он пришел в библиотеку и стоял к ней спиной, опершись плечом о стену, и следил за листками бумаги, выползавшими из принтера с правой стороны. Люкке сжалась за экраном ноутбука, ей не хотелось, чтобы он ее заметил, потому что тогда он подойдет и спросит про сочинение, которое она не только не сдала, но даже не начинала писать. Она снова открыла картинку с «Зелеными ботинками», вгляделась в выступающие под одеждой кости, подумала о том, что прочитала — что другие альпинисты в горах используют его как ориентир, о том, насколько это нелепо и что в этом было что-то прекрасное — стать после смерти отправной точкой, указывать путь, ее собственная смерть была бы лишь бессмысленным незначительным эпизодом по сравнению с ним.
Лист соскользнул на пол. Гард наклонился и поднял его, прежде она никогда не замечала, что у него наметилась лысина. А когда он выпрямился, его взгляд был устремлен прямо на нее. Люкке не успела спрятаться за экран компьютера, их глаза встретились, она попыталась придумать, что говорить, какое еще сочинить оправдание. Но Гард только кивнул — быстрый наклон головы, а потом собрал все листы и направился к двери. И вот что она чувствует: поначалу короткое облегчение из-за еще одной отсрочки, но сразу затем — страх, потому что вдруг понимает, что он уже почти махнул на нее рукой, ведь всякому терпению есть предел, даже терпению Гарда.
Она поднимает руку — левую, без гипса, и машет, но Гард не видит, он уже идет к двери, и в это самое мгновение звякает мобильный телефон. И кажется, будто она сама движением руки вызвала этот звук, ускорила сообщение от Кайи. «Ладно, я приду», — пишет она, только три слова, от которых кружится голова, и больше ничего. Люкке берет телефон и печатает: «Точно? Уверена?» И получает ответ от Кайи: «Назови время и место, я приду».
 
Она нагоняет Гарда в конце коридора, когда тот открывает дверь в учительскую. Он озадаченно оборачивается, ее дыхание учащается. «Я скоро сдам», — говорит она. Гард смотрит на нее, сбитый с толку, уставший; может быть, это из-за ребенка, маленького мальчика, он наверняка плохо спит по ночам. «Сдашь?» — переспрашивает Гард. Она кивает и уточняет: «Сочинение, скоро вы его получите, я обещаю». Один уголок рта ползет вверх, растягивая губы в подобие улыбки. «Ладно, — кивает он, — прекрасно». Но его уже нет, он исчезает за дверью, а в ее мобильном снова раздается сигнал сообщения, и она решает, что это от Кайи — что она передумала и отменяет встречу. Но Кайя пишет: «Иногда нужно ловить момент».
 % 
 
В субботу 27 мая поздно вечером в приемный покой отделения неотложной помощи в Осло поступил восьмимесячный мальчик с симптомами гастроэнтерита.
В последние дни в городе держалось высокое давление, в субботу температура поднялась до тридцати градусов, а в ночь на воскресенье не опускалась ниже двадцати. «Тропическая майская ночь», — писали тогда газеты — жирным шрифтом с восклицательным знаком; Юнас почувствовал это, когда приехал из дома на велосипеде на ночное дежурство, — как волна тепла распространялась по голым ногам, даже вечером, уже после десяти часов.
Жара в определенной степени отразилась и на работе отделения в ту ночь, это касалось и групп пациентов, и объема работы: многих привозили в состоянии алкогольного опьянения, парочку спившихся персонажей подобрали в невменяемом состоянии в парке Софиенберг и доставили в приемный покой на скорой помощи. Пожилых людей с различными формами функциональных нарушений, которые были следствием обезвоживания или инфекций, приходилось госпитализировать. Два случая пчелиных укусов с аллергической реакцией и отеком языка и губ, которые требовали немедленных мер против анафилактического шока. Растерянная пожилая женщина не могла встать на ноги, вероятно, у нее была инфекция мочевыводящих путей, она рассказала, что много купалась в море.
Незадолго до полуночи, когда Юнас стоял в ординаторской и жадно пил воду — два стакана подряд, пришло сообщение от дежурного, который просил подойти посмотреть мальчика. Его звали Адриан. Юнас обратил на это внимание, у Эвы была подруга детства на последнем сроке беременности, она с приятелем всего неделю назад приходила к ним на ужин, выбор имени для будущего малыша стал за столом темой номер один, и как раз Адриан оказалось одним из нескольких имен, по поводу которых будущие родители вроде бы были согласны.
У доставленного в приемный покой малыша были рвота и понос. Его отец, тихий приветливый мужчина с южным диалектом, рассказал о двух-трех приступах рвоты и жидкого стула на протяжении последних двух суток. Во время консультации ребенок спокойно бодрствовал на коленях у отца, сжимая в руках пушистую мягкую игрушку. Юнас осмотрел ребенка прямо так, чуть отклонив назад на отцовских коленях, чтобы малыш чувствовал себя в безопасности. Мальчик смотрел на него огромными глазами цвета синих фиалок, прижимаясь щекой к игрушке. Юнас прослушал живот, потом осторожно прощупал его. «Тут болит?» — спросил он. Живот был мягкий, кишечник тоже казался спокойным, мальчик смотрел на Юнаса, не издавая ни звука. Юнас нажал на живот и быстро отдернул пальцы, глядя на ребенка. Его личико казалось безмятежным, и отец заметил: «Что-то мне не кажется, что у него животик болит».
Он также ответил отрицательно на вопрос Юнаса о том, не замечал ли он крови в моче или стуле. Подгузник мальчика оказался мокрым, да и воды он пил достаточно. У него была субфебрильная температура и с-реактивный белок в крови держался на уровне 17. Симптомы указывали на гастроэнтерит, скорее всего вирусный, и Юнас посоветовал отцу поить ребенка часто и понемногу, например каждые пять минут, желательно давать напитки, содержащие сахар, — такие как сок или лимонад. Еще Юнас добавил, чтобы родители снова приехали в приемный покой или обратились к врачу, если состояние ребенка ухудшится или не будет улучшения в течение суток или двух.