Буря (СИ)

Несмотря на то, что доклад был из третьей стопки, он оказался позитивным. Видимо, тот, кто сортировал документы, недооценил всю прелесть новости, не прочитав отчёт до конца. Ведь на пути у флотилии из двенадцати кораблей встала всего лишь одна подводная лодка. Но только она не атаковала корабли торпедами. На ней находился представитель института погоды и климатологии с электромагнитным маяком. Мне пытались объяснить, что это такое, но я совершенно ничего не понял. Слишком уж там всё замудрённое. Однако радовался как ребёнок тому, что моя идея воплотилась в жизнь.
Далее, как следовало из комментария, доклад составляли из разных данных: со слов очевидцев, капитана одной из североморских флотилий, а также выживших моряков немецких и французских войск.
В результате работы маяка, на глади совершенно спокойного моря, ну, насколько могут быть спокойными наши северные моря, прямо по центру движения флотилии разыгрался взявшийся из ниоткуда шторм. Но не это было самое страшное. Прямо в посреди флотилии образовалось огромное торнадо, причём, такой мощи, что вместе с тысячами тонн воды подняло в воздух все двенадцать кораблей, закрутило в штопор и подкинуло их на высоту более километра. Звучит это фантастически, но я не вижу причин не доверять докладу командующего северным флотом, который за всем этим буйством наблюдал. Я даже боюсь представить, что в тот момент пережили экипажи двенадцати кораблей. Это ж надо, плывёшь ты себе по морю и вдруг с места взлетаешь на такую высоту, причём с огромной скоростью! Этакие русские военно-морские горки. К счастью, для вражеских моряков, неподалёку от Романова-на-Мурмане находились наши корабли, которые по счастливой случайности шторм совершенно не затронул.
Стоило шторму утихнуть, как те сразу среагировали и смогли спасти вражеских моряков, а то было бы совсем уж негуманно наблюдать за тем, как они тонут. Из целой эскадры кораблей выжило всего сто двенадцать человек. Ни один корабль не уцелел. Выживших выловили, отпоили водкой. К сожалению, треть пришлось отправлять к врачам, причём ранений у них не было. Умом тронулись бедняги. Один из двух капитанов, что выжили в том буйстве, кое-как вернув способность говорить, спросил у командира судна, которое их спасло:
— Что это было⁈ Что произошло с нашими кораблями⁈
На что капитан третьего ранга Захарченко ему ответил, мол, это Нептун нас хранит, и лучше вам не соваться на наши территории. Нептун у нас свой, северный и он чужих не любит!
Я даже повертел лист, надеясь, что продолжение этого диалога будет где-нибудь на обратной стороне. Но нет, не потешили они моё любопытство. А жаль. Уже представляю, как эту фразочку раздует жёлтая пресса. По крайней мере, пропагандисты, как я понял, уже работают вовсю. А фотографии с перепуганными и мокрыми немецкими моряками уже отправлены в газеты, в том числе европейские, со всеми нужными приписками. Я даже поймал себя на мысли, что неплохо бы отправить всех военнопленных моряков обратно домой. Пусть рассказывают, каково это воевать с русскими.
Эти перепуганные матросы сработают лучше всяких пропагандистов. Причём им и деньги на кормёжку переводить не надо. Как бы их свои же в психушку не отправили с такими рассказами. Так, на всякий случай, чтобы не подрывали боевой дух немецко-французских вооруженных сил. Ну, будем надеяться, что немцы и французы на наш север зариться больше не станут. Они-то надеялись, что мы как колосс на глиняных ногах, но пока что ярких побед, вызывающих оторопь у противника, с нашей стороны больше. Ведь та самая третья стопка со зверствами врага описывает, как правило, нападения на мирные поселения и те столкновения, где у врага серьезный численный перевес. По крайней мере, мотивации у наших солдат много. Они готовы биться до последнего, готовы идти до конца, вцепиться в глотку врагу и даже ценой своей жизни давать такой отпор, чтобы немцы даже и не помышляли больше о том, чтобы возвращаться на нашу землю.
Но все-таки, даже при успешной эвакуации войск не все проходило так гладко, как хотелось бы. Некоторые подразделения отставали, отрывались от своих. Или, вступая в бой с польскими сепаратистами, отходили в лес.
 
Много было отчётов о том, как наши солдаты, даже после поражения, или неудачного отступления, возвращались, чтобы продолжать борьбу. Затаивались в полях с рожью. Пускай их было даже два-три человека, но, если они были вооружены, они всё равно били немцам в спину. И пускай после этого погибали, но уносили за собой не меньше вражеских солдат, а главное наносили серьёзный ущерб вражеской морали.
Когда я читал такие отчёты, у меня начинало чаще биться сердце в груди. С одной стороны, с гордостью за наших парней. С другой стороны, с горечью, что такие прекрасные люди решили таким образом закончить свои жизни. Да, ярко, с большой пользой для страны. Как минимум, боевой дух немцев такие солдаты подрывали очень серьёзно. Но мне было бы приятнее, если бы они продолжали жить, воспитывали бы сыновей и личным примером показывали бы, что такое быть настоящим мужчиной, настоящим героем, настоящим отцом. По крайней мере, в моём мире, целому поколению детей войны, отцов очень не хватало.
  
Глава 8
 
Поезд милосердия
 
От чтения бумаг уже мурашки в глазах. Опять килограммы бумаг, требующих моей визы. М-да… И чего я опять жалуюсь? На самом-то деле я уже не представляю себя без этой работы, и не сумел бы от неё отказаться. Любая бумага, получившая мою подпись, превращается в документ, за исполнением или неисполнением которого стоят сотни, а то и тысячи людей. Вот тут поневоле научишься не просто скользить глазами по тексту, а внимательно изучать, оценивая последствия.
Вот только, глаза устают.
Попытался припомнить методику, которой нас учили при работе в архиве (прикрыть веки, а потом вращать глазами по часовой стрелке) едва не пропустил тонкое, какое-то мышиное шебуршание в дверь кабинета. Так скребется только мой второй секретарь. Он ещё не научился входить к императору без стука.
— Да? — не очень приветливо отозвался я. Если секретарь скребется, значит, кто-то просится на прием. Не из тех, кто имеет право входить без доклада, но кто-то важный.
Секретарь, осилив створку двери, проник в мой кабинет ровно наполовину.
— Что там у вас? — недовольно спросил я. Конечно, скромность украшает, но если из-за неё теряются драгоценные секунды, а то и минуты, это уже плохо. Подожду денька два. Если парень не научится все делать быстро, прикажу заменить.
— Ваше величество, к вам на прием девушка. Говорит, лично знакома, — растерянно сообщил секретарь.
Если лично знакома…? Видимо, хорошо знакома, если её пропустили сквозь охрану и позволили прийти в приемную императора.
— И что за девушка?
— Помощник главного врача Царскосельского медицинского центра, — доложил секретарь. — У нее имеется пропуск, выданный по запросу великой княгини Ольги Николаевны.
— Приглашайте, — тут же приказал я, наверное, даже излишне поспешно.
Помощник главврача у нас Марина. И пропуск «вездеход» я ей подписывал. Уже и не помню, зачем матушка ходатайствовала о нем.
Такого ещё не было, чтобы бывшая любовь Павла Кутафьева, да и моя тоже, являлась на прием к государю, хотя ей это и разрешено. Случилось что-то с моим двойником? Нет, я бы об этом знал. Какие-то заморочки с лечебницей? Но тогда бы пришла сама великая княгиня. Впрочем, Ольга Николаевна нынче пребывает на Дальнем Востоке, налаживает отношения с Китаем. По данным — дела пока идут неважно. Не хотят коммунисты замириться с националистами.
— Здравствуйте, ваше величество, — поприветствовала меня девушка, пытаясь сделать полагающийся при встрече с императором реверанс. Опыта у нее мало, поэтому получилось плохо.
Я же соскочил со своего кресла, кинулся к девушке, хотя и не так резво, как сделал бы это раньше, и, ухватив ее под локоток, подвел к стулу для посетителей.
— Марина, садись…— предложил я, потом поправился. — Садитесь.