Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая (СИ)
Принятие революционной армией на вооружение новых образцов оружия и боеприпасов далось мне, моим сторонникам и единомышленникам не без боя. В военной среде, естественно, были зашоренные субъекты, что упирались в опыт Великой войны, из которой они вынесли для себя убеждение, что викторию в бою приносит вовсе не стрельба солдат, а их храбрость в атаке – шаржировке.
Выиграть этот бой с "шаржистами" удалось только потому, что среди революционных генералов и офицеров считалось моветоном прослыть в обществе махровым ретроградом, сторонящимся прогресса и новых веяний в военном деле. Подобный тренд можно наблюдать на протяжении всей истории человеческой цивилизации. Давно и не мной подмечено, что новички, недавно обращённые в "новую религию" (как в прямом, без кавычек, так и в переносном смысле) часто становятся более радикальными, фанатичными последователями и проводниками новых для них идей по сравнению со старыми, если так можно сказать "потомственными последователями", которые, вот ирония судьбы, на фоне таких "новообращенных" иногда смотрятся самыми настоящими консерваторами. Вот эти вот особенности человеческой психологии, когда люди из "кожи вон лезут", чтобы доказать себе и окружающим, что они тоже рЭволюционеры и в глубине души всегда таковыми были, и сыграло мне на руку.
Навешанного же клише "ретроград" опасались или даже боялись. Во-первых, с такой характеристикой не сделаешь карьеру в стране охваченной революцией. Во-вторых, могли последовать и некие кардинальные выводы с гораздо более страшными последствиями. Люди понимали, что вслед за "ретроградом" на очереди будет "монархист", а там и до расстрельной стенки недалеко ... У всех в уме сидела, как заноза, Великая Французская революция с ее гильотинами. Отсюда, очевидно берут свое начало конформизм и сговорчивость многих прежде твердолобых сторонников штыковых атак.
Дело в том, что в условиях наступившей в России, после разгрома наполеоновской империи, политической реакции, выразившейся в установлении аракчеевского режима, все выступления в пользу нового способа ведения войны, пропаганда военных идей Суворова и Кутузова, а также обращение к опыту Отечественной войны 1812 г. стали рассматриваться правящими кругами как критика правительственного курса.
Знамя борьбы за новые передовые идеи подняли начальник Главного штаба П. М. Волконский, И. Г. Бурцов, П. И. Пестель, Н. М. Муравьев, Ф. Н. Глинка и другие. Они старались решать вопросы ведения войны в целом, непосредственно боя, а также способов организации, образования и воспитания войск в плане передовой европейской военной мысли, при этом не отказываясь от собственного богатейшего национального опыта. Они доказывали целесообразность ударной или глубокой тактики, преимущества которой подтвердил опыт боевых действий русских войск под командованием великих полководцев Суворова, Кутузова. Новую военную организацию они неразрывно связывали с изменением общественного устройства внутри страны.
Декабристы поставили вопрос о связи военной организации с общественным устройством и о необходимости заменить устаревшую феодальную военную организацию более высокой – буржуазной. Они доказывали целесообразность ударной или глубокой тактики, преимущества которой подтвердил опыт боевых действий русских войск под командованием великих полководцев Суворова, Кутузова.
В той истории поражение декабристов прервало разработку вопросов военной теории в буржуазном духе. Разгромив дворянских революционеров, царизм еще яростнее стал бороться за сохранение крепостнического строя и соответственно феодальных пережитков не только в обществе, но и в военном деле. Такому вполне ожидаемому повороту сильно способствовало и то обстоятельство, что вооружение не претерпело сколько-нибудь серьезных изменений, как не изменились и способы военных действий.
У нас же сейчас складывалась диаметрально противоположная ситуация – и общественная формация сменилась и произошли пока еще единичные, но очень значимые изменения в вооружении, что априори потребуют внесения существенных корректив в способы ведения войны. Здесь и сейчас, в коем-то веки, Россия могла задать новый тренд в военном деле – во всех его компонентах – тактике, стратегии и вооружении.
И вот сегодня, три недели спустя, еще на подъезде к заводу я увидел взбудораженные толпы народа, стекающиеся к заводу. Две сотни расквартированных на предприятии рекрутов безуспешно пытались упорядочить это броуновское движение.
Как чуть позже выяснилось, в Сестрорецке уже не первый день царил стихийный народный праздник. Собравшийся в толпы народ искренне, как мог, пытался выразить приехавшему петербургскому начальству свою благодарность.
Дело в том, что по новым законам подневольный труд запрещался, все бывшие крепостные заводчане становились свободными крестьянскими поселенцами. Оружейники завода, подчинявшиеся только заводскому начальству в порядке элементарной трудовой дисциплины, были либо уволены на свободу с переименованием их в сельских обывателей, со всеми правами и обязанностями государственных крестьян, или же становились рабочими, наделенные по новому законодательству также целым набором гарантий, прав и обязанностей, главным из которых для них являлась их законное право получать за свой труд зарплату и прочие вознаграждения. Оттого и такую бурную реакцию у них вызвал мой приезд.
Ведь всего-то ничего, ещё пару месяцев назад все рабочие оружейных заводов находились на положении принудительно приписанных к этим заводам крепостных посессионных мануфактур. Даже дети посессионных рабочих и целые деревни были приписаны к заводам и фактически являлись заводскими крепостными.
Такая система при отсутствии свободного найма никак не способствовала повышению уровня производства, а потому была изменена самым кардинальным, революционным образом ...
Стихийные народные гуляния удалось остановить лишь после моего выступления, в котором я громогласно заявил о том, что враг не дремлет и копит силы, чтобы вернуться сюда со своими старыми изуверскими порядками, и чтобы этого не допустить, требуется мобилизовать все свои силы, засучить рукава и продолжать без устали работать, поставляя в народную армию столь необходимое ей оружие. Только после этого толпа начала рассасываться, причем большинство мужчин устремились к заводоуправлению, готовые ради окончательной победы революции работать хоть круглосуточно, хоть даже и забесплатно.
Кое-как утихомирив народ, направив его кипучую энергию в нужное, созидательное русло, я наконец-то смог приступить к осмотру первых изготовленных на заводе образцов нового для России оружия.
Особо хочу отметить, что здесь мы не были пионерами, подобные оружейные системы совсем недавно уже начали появляться в Англии и Франции. Поэтому в разговоре с Амосовым почти месячной давности по теме капсульных нарезных ружей «секреты Мадридского двора» разводить не пришлось, о подобном оружии Николай Алексеевич уже был и сам наслышан.
Ведь нарезное оружие, так называемые штуцера, имевшие на внутреннем канале ствола винтовую нарезку, активно применялись с прошлого века. Но до недавних пор нерешенной оставалась проблема их заряжания. В нарезной ствол пулю приходилось заколачивать молотком, что резко снижало скорострельность такого оружия. Но прогресс не стоит на месте. В 1823 году капитан британской армии Нортон изобрёл особую пулю, которую затем усовершенствовал французский офицер Минье, давший ей свое имя. Пуля Минье, в отличие от обычной пули, была меньше в диаметре, чем калибр предназначенного ей оружия. Сзади в этой пуле была сделана небольшая полость, в которую вставлялся особый металлический стаканчик, при выстреле давление пороховых газов вдавливало стаканчик в углубление и расширяло пулю, увеличивая ее размеры до калибра ствола. Вдобавок, входя в нарезки и скользя по ним, пуля покидала ствол с необходимым вращательным движением.