Оборона Дурацкого замка. Том 4 (СИ)

"Они боятся заботы, потому что не знакомы с ней. Даже на самом прагматичном уровне. Это просто не вписывается в их картину мира. И поэтому пугает. Особенно детей, которые не видели другой жизни. Черт, ну как так можно, а? Если уж владеете живым товаром, то обращайтесь с ними соответствующе: никто ведь специально не пинает ящик с апельсинами, которыми торгует. Я не могу взывать к гуманности в этом мире. Но могу хотя бы научить своих соратников бережно обращаться со своей же собственностью. Как с автономным роботом, или, хотя бы, личным оружием. Или вбить в них элементарные правила палкой. Как минимум, в одного из самых непонятливых".
— Заткнись, — Коротко бросил Ма Саргон. И было что-то в его голосе, отчего на площадке разом образовалась тишина. Все вдруг вспомнили о том, каким сильным и безжалостным воином показал себя мальчишка в прошлой битве. Не говоря уже про выживание в перекрестке теней. Это вообще тянуло на эпический подвиг или досужий вымысел.
Обычно его товарищи забывали о том, насколько эффективной боевой машиной является попаданец. В основном, потому что он в жизни вел себя безобиднее кролика в супе: редко обижался, помогал всем по мере сил, уважительно относился к старшим, умел слушать собеседника без постоянных перебиваний, обладал манерами, не дерзил, не грубил, и совсем не старался самоутвердиться за счет остальных. Чем, время от времени, занимались все без исключения: начиная от Каня с его шутками, и заканчивая велеречивыми заходами Уру.
Вот только сейчас волосы на загривке поднялись дыбом у всех без исключения. Даже Юлвей чувствовал себя неуютно. А ведь он, среди всех собравшихся на площадке людей, единственный мог драться с Саргоном на равных. Мог, но очень бы этого не хотел. Слишком уж странным и непривычным являлся стиль его младшего товарища. Совершенно не убавив при этом в боевой мощи.
— Вы только что слышали, как Чжэнь лао сянь-шен обещал нам устроить веселую жизнь, если кто-нибудь из них, — Холодный и пустой, от того еще более жуткий голос. Короткий тычок пальцем в мелко подрагивающих детей, — Умрет или не сможет выполнять свою работу. Наш куратор ушел меньше кэ назад, а вы уже готовы плюнуть на его поручения.
— Успокойся, Саргон. Что на тебя нашло? — Акургаль постарался сделать голос как можно более ровным, но напряжение сквозило в нем, как ветер сквозит в замочной скважине. Он ни разу не видел парня НАСТОЛЬКО злым. И совершенно не хотел выяснять пределов его терпения и последствий припадка ярости.
— Если они заболеют, то не смогут работать. Особенно, если еще и умрут при этом. Но даже так, замерзшие и ослабленные, они не выполнят и половину того, что сделает одетый и более-менее накормленный раб. Или вы настолько хотите показать свое превосходство перед кучей бесправных детей, что ум за разум зашел? Решили сделать это их основной работой? Вряд ли Чжэнь лао сянь-шен примет такое оправдание.
Не в бровь, а в глаз. Именно так можно охарактеризовать его короткую отповедь. Члены отряда действительно слишком долго чувствовали себя отбросами на социальном дне. Поэтому сейчас, получив хотя бы небольшую, но власть, хотели как следует отыграться на новом пополнении. Без перехода черты, разумеется, но люди с синдромом вахтера слишком часто встречались Саргону в прошлом мире, чтобы не распознать симптомы. Совершенно не обязательно применять физическую силу, чтобы самоутвердиться за чужой счет или испортить жизнь другим.
"Правильно писал Цицерон: раб не хочет стать свободным, он хочет иметь своих рабов"", — Раздраженно думал попаданец, пока остальные мялись под его немигающим взглядом, — "Правда, стоит учиться на его ошибках, не перегибать палку и говорить в меру. Есть такая пословица: "язык до киева доведет". Однако самого Цицерона язык довел до отрубленной головы, выставленной в его любимом Сенате".
— Я согласен с Саргоном, — Вдруг поддержал его Юлвей. Впрочем, аристократ, по его мнению, и должен был иметь достаточно чувства собственного достоинства, чтобы его не привлекали мелочные придирки к нижестоящим. Верхние слои, как правило, более снисходительны. Самые грязные и мелочные поступки всегда идут от выскочек.
 
— Нам стоит бережно обращаться со своим имуществом, — Продолжил он свою мысль, — Если мы не хотим отвечать за последствия.
— Да отдайте им эти жалкие куски. Все равно на них даже спать нельзя. Найти костяную иголку — и пусть шьют себе же наряды до посинения, — Проворчал Камей, — Заодно и обувь сладят из остатков кожаных ремней да бамбука. Не великое дело.
В итоге, мнения разделились. Камей, Юлвей, Вань и Юншэн поддержали инициативу, Каня с Ма обуяла жадность, а Уру строил из себя оскорбленную невинность. Вот уж по кому сильнее всего било нынешнее положение.
— Ладно, с этим покончили, — Заключил Акургаль, — Потом сладят себе что-нибудь. Ночью или еще когда. Да, кстати. Раз уж зашла речь о приказе Чжэня лао сянь-шена… Напоминаю: если кто-нибудь хоть пальцем тронет детей… Или совсем не пальцем… Ма, тебя, в первую очередь касается! Такого доброхота я сам буду трогать копейным древком, пока у подобного сластолюбца не отвалятся все самые ненужные отростки. Приставать нельзя ни к кому!
— Даже к ней, — Добавил Саргон, указав на женскую фигурку. Та отчетливо дернулась, а остальные сокомандники пораскрывали рты от его фразы.
— Да кто вообще прикоснется к этой швали! — Злобно выплюнул Ма. Другие люди не были столь категоричны, однако те или иные формы неприятия девочки-рабыни, которую навязал им Ксин, имел каждый новобранец. Больше всего — Ма. За ним шли Уру и Юлвей, потом Камей с Ванем, заканчивалось все брезгливым равнодушием Каня с Акургалем и игнорированием Юншэна. Впрочем, тот в принципе мог игнорировать целые прослойки реальности, поэтому делать выводы насчет его мнения было рано.
— И за что мне такое наказание? — С тоскливой ноткой спросил сам себя десятник, когда, наконец, соизволил поднять взгляд на последнюю из приведенных рабов, — У кого есть идеи, что делать с этой… Элами, — Выплюнул он последнее слово, будто ужасное ругательство.
— Да сломать ей ноги, и дело с концом, — Равнодушно пожал плечами Юлвей. Остальные шумно поддержали это предложение.
  
Глава 16
 
— И за что мне такое наказание? — С тоскливой ноткой спросил сам себя десятник, когда, наконец, соизволил поднять взгляд на последнюю из приведенных рабов, — У кого есть идеи, что делать с этой… Элами, — Выплюнул он последнее слово, будто ужасное ругательство.
— Да сломать ей ноги, и дело с концом, — Равнодушно пожал плечами Юлвей. Остальные шумно поддержали это предложение.
Десятник только закатил глаза и несколько секунд тоскливо пялился в мрачное, равнодушное небо над Облачным Фортом. Такое же хмурое, как и в любой другой день. Ему очень, очень хотелось последовать этому незатейливому совету, но он не мог. Народ элами сильно недолюбливали и было за что: странные, пугающие практики их шаманов, закрытый образ жизни, отказ подчиняться даже при подавляющем превосходстве захватчиков.
Они никогда не заключали союзов, почти не взаимодействовали с соседями, дрались за свои жалкие, каменистые клочки и чахлые леса у подножия гор с безумством обреченных. Даже набеги эти странные люди (а люди ли?) совершали не ради золота или риса, а чтобы забрать плодородную землю, которую потом в корзинах поднимали на горные террасы. Там же они и прятались, если не могли отбить нападение.
Империя время от времени совершала на них рейды, пыталась подчинить элами из-за их контроля над горными тропами в соседнее государство и доступа к уникальным ресурсам для культивации. Увы, по большей части синские солдаты возвращались лишь нагруженные новыми рабами, или, в лучшем случае, ингредиентами для практиков.
Этот народ боялись и ненавидели все соседи. За мрачные, кровавые ритуалы, за отказ к переговорам, за страшные янтарные глаза, способные, по слухам, проклинать при прямом взгляде. За беспощадность и закрытый образ жизни, недопускающий чужаков ни под каким видом. Многие на полном серьезе считали их животными, указывали на странную внешность, рудиментарные перья вдоль позвоночника и предплечий, на чуждый язык.