Мария Кровавая

Религиозную жизнь в стране английский король калечил уже более десяти лет. Папа был унижен, а его власть в Англии отменена; институт монастырей выкорчевали с корнем, а сами монастыри разграбили; число святых таинств было сокращено до трех, а поклонение святым и обращение к ним с молитвами осуждено. Это привело к тому, что с теологической точки зрения возникла большая неразбериха во всех вопросах веры, таких, как месса, спасение души и так далее, а поскольку многих, кто пытался в этой неразберихе разобраться, сожгли заживо как еретиков, то все пребывало в том же самом состоянии.
В результате этой антиклерикальной политики появилась острая ненависть к духовенству. Тлевшее под спудом глухое недовольство богатством церкви и ее привилегиями вырвалось наружу. Все, что когда-то почиталось святым, было повсеместно осквернено. Духовенство осмеяно. Движения головой («покачивания»), которые совершал священник во время мессы, сравнили с обезьяньим кривляньем. Святых оскорбили, пресвятую Деву Марию унизили. Папу осудили как «пособника сатаны», и регент заявил, что среди простого народа «имя папы столь же ненавистно, как имя самого дьявола». Покаяния и посты были отменены как ненужные; чистилище тоже было отменено как фантазия священников. Людям сказали, что крещение — это чепуха. Мол, вы с таким же успехом можете дома окунуть ребенка в таз с водой или в придорожную канаву. А что касается святой воды, то ее можно употребить на изготовление бараньего бульона, если, конечно, добавить немного лука; она может служить также неплохим снадобьем, «когда лошадь натрет спину». Обращаться за помощью к святым — это все равно что «швырять камни против ветра», поскольку помощи святые могут оказать людям не больше, чем жена своему мужу. А священники, виновные во всех этих обманах и заблуждениях, с точки зрения протестантских проповедников, были немногим лучше слуг дьявола. Их тонзуры они называли «клеймами, которыми метят шлюх папского престола».
Правление Эдуарда ознаменовалось тем, что очень скоро эти оскорбления уступили место обыкновенному насилию. Не до конца разрушенные монастыри и храмы грабили до тех пор, пока там не осталось ни единого святого образа. Алтари все были сломаны, гробницы превращены в руины, витражные окна разбиты и превратились в кучи осколков цветного стекла. Враждебность выплеснулась в дома и на улицы. Людей убивали за то, что они направлялись в церковь, священнослужителей били и унижали. Владельцы гостиниц меняли названия своих заведений, чтобы их не заподозрили в религиозных предрассудках. «Приют ангела» превратился в «Солдата и горожанина», «Колесо Святой Екатерины» — в «Кота и колесо». Даже король Эдуард, стремившийся поскорее очистить общество от всех пятен папства, возражал против того, чтобы орден Подвязки связывали со Святым Георгием.
Этот исключительно негативный взрыв антиклерикализма заложил основы изменения обрядов. Порицание добрых дел как бесполезных с точки зрения спасения души расчистило дорогу протестантскому учению о правомерности веры как таковой. Осмеяние просвирок, которые давали верующим во время мессы (их издевательски называли «круглый Робин» или «Джек в коробочке» [41]), а также зубоскальство над «рычанием, стенанием, свистами, бормотанием, покачиванием и трясучкой» во время мессы подготовили почву для введения простого богослужения англиканской церкви. Огульное отрицание внешних проявлений старой веры: «освященных свечей, освященной воды, освященного хлеба, освященного ясеня» — прокладывало путь протестантскому учению, делающему упор на внутреннюю сущность религии, молитву в сердце. Вдобавок к общей неразберихе по вопросам верования эта вакханалия поношения заставила по крайней мере часть общества страстно желать скорейшего установления новых традиций.
Регент вместе с архиепископом Кранмером стремились использовать эту волну неудовлетворенности для разработки новых символов веры. Первые шаги были сделаны вскоре после восхождения Эдуарда на престол, когда были аннулированы все установления Генриха, касающиеся церкви. В частности, были сняты ограничения на тиражирование и чтение Библии, и Кранмер начал работу по разработке англиканских церковных обрядов, которые должны были прийти на смену мессе. Их ввели в практику в начале 1548 года. Следует отметить, что до той поры организованной католической оппозиции этой программе в стране не возникло, и именно поэтому Мария им сильно мешала. Ведь она оставалась преданной старой вере, несмотря на то что официальная религия в Англии все дальше отходила от Рима. Генрих мирился с ее католицизмом, утешаясь тем, что дочь отказалась от верности папе. Но теперь, когда восторжествовали новое учение и связанные с ним церковные обряды, ее приверженность мессе, католическим праздникам и доктринам Рима являлась настоящим оскорблением существующих религиозных установлений. Кроме того, это вдохновляло на сопротивление всех католиков, которые никогда не пожелали бы изменить своей вере.
 
Как и всегда, религиозные проблемы были тесно связаны с дипломатическими. Движение Англии в сторону лютеранства вызывало глубокое недовольство императора, который одержал убедительную победу над германскими протестантами в Мюльберге и весной 1547 года чувствовал себя увереннее, чем когда-либо. Французы, всегда искавшие брешь в отношениях Англии и «Священной Римской империи», чтобы туда вклиниться, теперь вовсю пугали англичан опасностью вторжения имперских войск. Через шесть недель после смерти Генриха французский король заявил английскому послу в Париже, что император собирается объявить войну Англии, поскольку считает, что законной наследницей престола является Мария, а не Эдуард. Но даже если никакого вторжения не будет, все равно Карл полон решимости поддержать верность Марии католицизму, а также любой мятеж против протестантской власти, особенно если религиозные преобразования в Англии будут продолжаться.
Тот факт, что Мария теперь являлась законной наследницей престола, доставлял Совету особое неудобство. Всем было известно: согласно завещанию короля, в случае смерти Эдуарда его преемницей становится Мария. Конечно, если Эдуард не оставит наследника. То есть что же это получается! Если, не дай Бог, с юным королем что-то случится, то на английский престол взойдет католичка, и это обязательно приведет к взрыву насилия. Достаточно вспомнить, что папа уже многие годы подстрекает Реджинальда Поула и его сподвижников к разрушению английского протестантизма и восстановлению истинной веры. Опасность нешуточная. Поэтому влиятельные советники Эдуарда все время думали, как им поступить с Марией. Больше всего регент боялся, что она может инициировать какие-нибудь международные осложнения, и поэтому считал, что принцессу достаточно задвинуть на задний план, подальше от двора и от общения с иностранными дипломатами. А то, что она «не той» веры и популярна в народе, — с этим можно будет разобраться позже, когда придет время. Сейчас его больше мучила перспектива войны с Шотландией. К тому же личной неприязни Мария и Сомерсет друг к другу не испытывали. Мария была в хороших отношениях с его женой Анной, которую называла «доброй Нэн» [42] и любила с ней всласть поболтать. В свое время Анна Сеймур была фрейлиной в свите Екатерины Арагонской — по-видимому, в то время Мария с ней и подружилась. Сохранилось письмо принцессы, в котором она ходатайствует за нескольких престарелых бывших слуг Екатерины. Мария объясняла, что они сейчас немощны и без средств существования, и осведомлялась у Нэн, не может ли та попросить своего супруга установить им пенсию.
У трех других влиятельных членов Тайного совета — Пэджета, Дадли и Томаса Сеймура — взгляды на эту проблему были несколько иными. Пэджет, уступчивый и часто меняющий мнения человек, на заседаниях Совета поддакивал Сомерсету, но в личных беседах выражал беспокойство, что Мария представляет гораздо большую угрозу, чем это осознает регент. Он склонялся к тому, чтобы до самого последнего момента вести с ней умиротворяющие разговоры, а затем неожиданно предпринять решительные действия. Пока Мария пусть живет и соблюдает религиозные обряды, как ей хочется (поскольку сейчас это не составляет большой проблемы), но затем ей следует предъявить ультиматум и, если это окажется необходимым, применить насилие. Третьим по влиянию в Совете теперь был Дадли, хитрый и беспринципный солдафон [43]. Для него Мария была всего лишь одним из многих факторов в политической игре. Если будет необходимо, он заставит ее отказаться от своей веры, но сейчас его первой заботой было потеснить Сомерсета и захватить лидерство в Совете. Томас Сеймур выступил с весьма оригинальным предложением.