Колумбарий

Наездницей оказалась старуха, по виду разменявшая вторую сотню годков. Закутанная в серую телогрейку, она улыбалась одними деснами и жмурила без того узкие глаза.
– Здравствуйте! – обрадовался Мельник. – Ну слава богу, хоть кто-то. Не подскажете, далеко до города? Или до заправки? Тут есть вообще что-нибудь поблизости?
Бабка улыбалась, не понимая ни слова. Ничего связного на казахском Мельник произнести не мог.
– Го-род! – кричал он по слогам, будто так станет понятнее. – За-прав-ка! – Мельник тыкал на уазик, потом на дорогу, пытался изъясниться на языке варежек.
– Актобе, – неожиданно сказала старуха.
– Актобе, точно! Далеко? Вы знаете дорогу?
Она как-то хитро улыбнулась и похлопала по карману телогрейки.
– Деньги, что ли? Вам деньги нужны? Мани? – спросил Мельник, понимая, что с тем же успехом мог бы и с лошадью по-английски заговорить. – Не вопрос, минутку!
Мельник забрался в кабину, переполз на пассажирское сиденье и стал искать сумочку Оли. Они наменяли местной валюты, но все потратить не успели, и теперь от этих тенге проку никакого не было. По крайней мере, Оле уж точно. Кабину шатнуло, и Мельник обернулся. Старуха залезала на место водителя.
– Э, бабуля, спокойно, я сам все принесу.
Старуха опять похлопала по карману.
– Говорю же, не надо никуда лезть. У вас тут так принято, что ли?!
Беззубая улыбка обратилась к Мельнику. Старуха запустила руку в карман и выудила оттуда замызганную железяку. Полотно саперной лопатки. Очень быстро стемнело. Пошел снег. Мельник прижался к пассажирской двери, пытаясь нащупать ручку. Старуха, раскрыв рот пошире, стала переваливаться к нему. От ее копыт в кабине оставались смешные круглые следы.
  
Забытые чертом
 
Валенки скользили по льду, будто настоящие коньки. Самодельные клюшки отстукивали деревянную дробь, а голоса эхом уносились в туман. В хрустальной поверхности под ногами отражались румяные детские лица. Привычный мороз за тридцать не давал скучать.
– Какой ты Третьяк?! – вопил Леха. – Третьяк – вратарь!
– Ну и что! – не соглашался Мишка. – Он самый хороший игрок! Как и я!
Из мехового кокона показалась улыбка. Чуть съехавшая набок ушанка Лехи походила на растрепанную голову какого-то диковинного зверя.
– Ты – дырка! – подначивал он. – Спорим, два из трех забью?
– Ха! – воскликнул Мишка, протирая замерзшие под носом сопли. – Да ты и не добросишь, слабак!
Начертив две линии на льду, он занял место ровно посередке. Маленький вратарь сборной СССР, пусть даже вместо красивой формы на нем была потрепанная куртка на гагачьем пуху.
Леха отошел на более-менее приличное расстояние и ковырнул шайбу в сторону «ворот». Каучуковый диск, который не раз жевали собаки, приполз в распростертые объятия Мишки.
– Ха-ха! – радовался тот. – Я ж говорил – слабак!
– Это тренировка! – отозвался Леха. Он был годом старше и раза в полтора крупнее, так что на нехватку сил жаловаться ему было не с руки.
Второй удар вышел будь здоров. Шайба юркнула под ногой Мишки и зарылась в сугроб позади.
– Штанга! – довольным голосом заверещал Мишка, хотя прекрасно видел, что гол был.
– Че ты брешешь? Там до штанги еще километр!
– А вот и нет! Ты просто мазила!
Леха не ответил, и на секунду Мишке подумалось, что друг обиделся. Это было бы очень странно, ведь подобные сцены повторялись изо дня в день, и мальчишки просто дурачились. Неуловимо менялась разве что их площадка: широкая наледь, которую с начала зимы грунтовые воды подняли уже на добрый пяток метров.
Но Леха молчал потому, что уставился куда-то в сторону леса. Мишка обернулся и уловил движение вдалеке. Там, где к зарождающейся цивилизации со всех сторон подкрадывалась тайга, шагала вереница черных человечков. Привычным маршрутом они направлялись к участку магистрали, который должен был соединить Усть-Кут и Тайшет. Остальным бамовцам там показываться запрещалось, и жители небольшого поселка тянули рельсы в другую сторону – к Комсомольску-на-Амуре. Стройки века хватало на всех.
 
– Они теперь еще и ночью работают? – спросил Мишка, тотчас позабыв о хоккейных баталиях.
– Похоже.
– Страшные они какие-то. Живут в лесу, дед Семен говорит, у них там лагерь свой. Интересно, а как в темнотище строить? Ночью же за сорок подморозит!
– Ну-у-у, – промычал Леха, – они ж военные, армия. Им это раз плюнуть.
– Мы когда дорогу построим, я тоже в армию пойду. И буду там самым главным. И получать буду много денег. Тыщи две в месяц!
– А я еще больше тебя! – усмехнулся Леха и закинул клюшку на плечо. – Ладно, темнеет. Ничья?
– Ничья, – без раздумий согласился Мишка, вытаскивая из снега шайбу.
Мальчишки отряхнулись и двинули к дому. Впереди бежал пар изо рта, разгоняя морозную дымку. Туман, который второй месяц не давал любоваться солнцем, с сумраком справиться не мог, и спускающаяся с неба тьма наступала друзьям на пятки.
– И все равно я – Третьяк, – как бы между делом сказал Мишка.
– И все равно ты – дырка, – отозвался Леха.
До родных домишек они добрались уже бегом, бомбардируя друг друга снежками. Поселок встретил их звуками топоров – это мужики рубили замерзшую воду. На БАМе наступала пора ужина.
Вездеход затих где-то в таежной глуши, превратившись в бесполезную груду железа. Запас солярки не предусматривал столь долгого путешествия, и теперь перед заплутавшими в темноте пассажирами открывались нерадостные перспективы.
– Молодец, водитель! Ладно службу несешь!
– Товарищ лейтенант, я же говорил, что…
– Говорил-говорил. Можешь не повторять.
Олег осмотрелся. Верхушки кедров терялись в черноте, которая куполом нависла над вездеходом. Снег лежал ровно, будто его специально утрамбовывали, желая показать в лучшем виде. По ледяной дороге в темноту уходили две змейки проторенной лыжни. Сковавший лес мороз медленно добирался до людей, покусывая лица и кончики пальцев.
– Бойцы! Соорудите-ка костер, что ли.
– Товарищ лейтенант, да как мы его тут зажжем? Мы ж не егеря какие-нибудь.
– Не знаю, смекалку проявите, – сказал Олег и отвернулся к огрызку дороги, который белым языком вываливался из темной пасти тайги. – Я пока посмотрю, куда капитан пропал.
Распределение закинуло Олега в зону вечной мерзлоты, край высокой сейсмической активности, где паутины трещин от землетрясений распугивали таежную живность. Молодой лейтенант поначалу обрадовался возможности служить в месте возведения Байкало-Амурской магистрали, но ему хватило недели, чтобы насытиться прелестями всесоюзной комсомольской стройки: холод, который не всегда могла вынести даже техника, тяжелейшие условия жизни, непонятная суета вокруг этой дороги и полная неопределенность с собственным будущим. Олега привезли в Усть-Кут, ничего толком не объяснив. Сказали лишь пару слов об объекте, на котором предстояло нести службу: неприметном лагере близ магистрали. Рвущийся почувствовать себя командиром лейтенант никого в подчинение не получил и кормился только наставлениями старших по званию. Олег понимал, что все, чему его учили, в здешних суровых краях никому не нужно. Единственная хорошая новость с момента приезда на БАМ заключалась в обещанной начальством доплате за секретность. Хотя какие секреты могут быть в такой глуши, Олег не представлял, а на вопросы ему тут обычно не отвечали.
И вот теперь, после долгого пути на объект, вездеход заснул в снегу. Капитан, который сопровождал группу, с полчаса назад ушел на лыжах дальше по дороге. Оставив Олега за главного, он сказал, что поселок недалеко и найти его проще тому, кто там уже бывал. Капитан производил впечатление уверенного в себе человека, однако Олегу показалось, что тот чего-то недоговаривает. Последними словами были указания держаться всем вместе и внимательнее смотреть по сторонам.
Шагая наедине с собственными мыслями, Олег не заметил, как отошел от вездехода довольно далеко. Впереди хрустнул снег. Сначала Олег решил, что ему мерещится. Завывания стихии не умолкали, маскируя посторонние шумы. Но треск снежного покрова раздался вновь. Теперь было очевидно, что прямо по курсу кто-то очень медленно движется навстречу Олегу.