За пределом (том 3) (СИ)

Кстати говоря, а кто она?
— Добрый день, — пробормотал я, с трудом шевеля губами. Челюсть двигалась нехотя, видимо, она не раз съездила по ней кулаком.
— Очнулся, — вывела женщина вердикт. — Немного раньше времени, правда, другие ещё не подошли.
Она оглянулась, как будто проверяя, так оно или нет.
— Тогда смысл было меня будить? — с трудом прохрипел я.
— Мне скучно, — просто пожала она плечами.
— А бить меня весело?
— Ведь есть за что, — подмигнула она.
— За то, что хотел убить стукачку?
— Стукачку? — склонила она голову набок, после чего размахнулась и ударила меня. Но на этот раз я успел приготовиться. Даже голову смог удержать, пусть и не спасло от прострелившей боли. — Знаешь, а ты очень дерзок. Может тебе отрезать что-нибудь?
— Вряд ли моё мнение что-либо изменит. Если захочешь, всё равно отрежешь, нет?
Она лишь хмыкнула в ответ.
— А давай с тобой сыграем, а? Раз уж мы ждём с тобой остальных.
— Сыграем? И во что же?
— В… в города! — незнакомка явно обрадовалась этой мысли. — Да, давай в города сыграем. Если ты проиграешь, я отрежу тебе палец. Вот так.
Она взмахнула поперёк указательным пальцем, и я успел заметить, как от него отлетела блестящая дуга, образовавшаяся словно от быстрого взмаха клинка на свету. Эта изогнутая линия за одно мгновение преодолела расстояние между нами и врезалась в стол перед моими пальцами, оставив в его столешнице глубокий порез, как если бы в то место воткнули какой-нибудь тесак.
Импульсник? Интересно бы узнать, насколько сильный. Может сможет убить меня одним взмахом, если её раззадорить? Это будет лучше, чем смерть от пыток, которые вполне могли быть, так как я был приближённым Бурого и по идее знал много, а по факту ничего.
Мне уже приходилось наблюдать несколько раз, как наказывали стукачей, которые продались полицейским или конкурентам. Да кому угодно. Им ломали пальцы, отрезали носы и уши, вырывали ногти, прижигали кожу утюгами и горелками, причём делали это иногда несколько суток, после чего убивали. Что было самым жутким и неприятным в подобном, так это улыбки на лицах других, которые всем видом показывали своё отношение к жертве. Смеялись ему в лицо, когда тот кричал при очередном сломанном пальце или вырванном ногте, так как их его боль не трогала.
В первый раз у меня был небольшой шок, который я скрыл за маской пофигизма, когда все другие злорадствовали. В последующие разы я воспринимал это куда более спокойно, не принимал участия в пытках и был лишь наблюдателем. Мне это не нравилось, но и этих людей я не осуждал — каждый, кто влезает сюда или пытается предать, должен понимать, что ставит на кон. Все жертвы знали, что им грозит за стукачество, но всё равно пошли на это.
Но вот я на месте жертвы, и теперь уже мне грозит такая участь, когда все остальные будут злорадствовать над моими страданиями.
— Ну что ж, сыграем в города или мне сразу обкорнать твои пальцы?
— Пожалуй, я соглашусь на города, — кивнул я.
Какое бы смирение во мне ни было, жить хотелось куда больше. Ведь готовность не значит желание. И к тому моменту, как к нам присоединились остальные люди, я смог оставить свои пальцы при себе, пусть и ненадолго.
Ещё четыре девушки, двух из которых я уже знал. Одна была той, за кем я пришёл — Фиеста смотрела на меня, как всегда, с презрением и холодом. Не удивлюсь, если меня будет пытать она. Другая являлась той, кто меня буквально сверлил взглядом, когда я вошёл во двор. Сейчас девушка делала то же самое, будто пытаясь просветить меня насквозь.
Из двух других одна была негритянкой, причём такой тёмной, что вполне могла спрятаться в темноте в углу и её бы никто не заметил. Вторая по лицу самая старшая — китаянка. Как по мне, из всех она выглядела наиболее нормальной и адекватной, хотя это ещё предстояло проверить. К сожалению, на себе.
Когда они вошли, у меня сердце ёкнуло, и я почувствовал, как начало гореть лицо от прилива крови — сердце забилось слишком часто, как бы я ни пытался успокоиться. Зато лицо было беспристрастным.
 
— Нечасто у нас бывают гости, — улыбнулась китаянка. — Особенно такие и по такому поводу.
— Нечасто встречаю женщин, которые избивают детей, — ответил я хрипло, подняв к ней голову.
На мгновение она замерла, после чего рассмеялась вместе с ещё двумя. Остальные — Фиеста и пронизывающая взглядом, оставались беспристрастны.
— Детей, ну надо же! — смеялась она так, как если бы была сейчас на чаепитии с подружками, а не в подвале со мной. — Дети… ну скажешь же… ох…
Китаянка с улыбкой посмотрела на меня, после чего нагнулась так, чтоб наши глаза оказались на одном уровне.
— Был бы ты ребёнком, пусть даже шестнадцатилетним, здесь бы не оказался. Ведь возраст — это… всего лишь возраст, срок жизни, который никак не указывает на то, кто перед тобой. Дети, как ты говоришь, бегают по магазинам и веселятся со своими друзьями, заводят первую любовь, играют в свой компьютер, мечтают о первом сексе и занимаются тем, чем занимаются обычные подростки. А такие, как ты, уже давно не дети: убиваете, грабите, создаёте банды, торгуете наркотиками. Нет, вы уже взрослые как по поступкам, так и по мышлению, от чего подход к вам соответствующий.
— Пытки.
— Как получится, друг мой, как получится, — похлопала она меня по щеке. — Ты занял своё место не за красивые глаза, а молодые могут быть эффективны так же, как и более старшие их товарищи. Единственное, в чём заключается разница между нами — опыт и эмоции. Например, ты. Фиеста очень тепло о тебе отзывалась.
Я посмотрел на упомянутую личность, которая смотрела на меня холодным взглядом без капельки теплоты.
— Да неужто?
— Ты уж поверь, — ответила негритянка, которая подошла к Фиесте и обняла её. — Она у нас просто душка.
— Отпустила меня, — тут же ответила она ледяным тоном, но негритянка её будто и не слышала, продолжая тереться об неё щекой.
— Говорю же, душка.
— Ага, я вижу.
— Видишь… — хмыкнула она. — Фиеста особенная. Да, она плохо выражает эмоции, и у неё проблемы с речью, но она способна чувствовать хороших людей. Именно поэтому она против твоей смерти.
— Хороших людей? — удивлённо посмотрел я на неё.
— Иначе бы ты здесь не сидел, — ответила китаянка. — Она настояла на том, чтоб мы тебя не порезали её силой, — кивнула она на женщину с каре.
Хороший человек? Мне стало неожиданно смешно и больно от этих слов. Настолько абсурдного бреда я ещё не слышал.
— Хороший человек, значит? — хмыкнул я и обвёл их взглядом. — Боже… Вы хоть знаете, кто я? Знает ли ваша Фиеста, — посмотрел той в глаза, — кто я и что сделал?
— Моё решение окончательно, — холодно ответила Фиеста.
— Потому что ты дура, — рассмеялся я. — Просто дура… а-ха-ха-ха-ха-ха… хороший… Знаешь, что я сделал? — с улыбкой посмотрел я на неё.
Я копал себе могилу, но уже не мог остановиться. Хотелось выговориться, сказать, что я думаю по этому поводу. И возможно, это было не самое удачное место для подобного, но иногда, когда ты заводишься, уже не можешь остановиться даже перед лицом апокалипсиса. То ли нервный срыв от всего напряжения, то ли моя психика дала трещину, то ли я устал уже ждать здесь смерти, но остановиться уже не мог, да и не хотел.
— Мне всё равно, — покачала она головой.
— Всё равно? Я убивал людей, Фиеста. Я убивал своих лучших друзей без каких-либо колебаний. На моей душе чёрт знает сколько смертей. Я избивал, калечил, убивал, угрожал, выбивал долги, занимался торговлей наркотиков и рэкетом. И ты говоришь, что я хороший человек? Аха-ха-ха-ха-ха-ха-ха… ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА… АХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА…
Я смеялся громко и хрипло, запрокинув голову вверх. Искренне гоготал на всю комнату под взглядом этих женщин, не в силах остановиться. Мне смешно, потому что мне больно. Так больно, что хочется смеяться.
Ну и Фиеста, сказанула же такое… Если раньше я верил и убеждал себя в том, что не такой, как другие, и смогу выбраться из этого, то теперь уже смирился. Поводок так туго затянулся на шее, что теперь мне осталось лишь бросить всё и бежать, чтоб избавиться от него. Я хотел быть свободным, хотел не зависеть от других и строить своё будущее сам, но стал ещё одним «свободным человеком» и теперь повязан с этой жизнью. А выбраться из неё получится, только если случится чудо. А если бы мог… стал бы? Ведь это уже как наркотик, как неотъемлемая часть тебя, когда ты втягиваешься настолько, что становишься её частью.