Все люди севера (СИ)
«Когда богов не станет, у людей останутся только люди».
Сибба говорила уже не своим голосом, а голосами многих богов и мертвецов. Улла поняла, что голоса звучали даже из домов! Асгард, мир богов, Хель, мир мёртвых, и Мидгард, мир живых людей, звучали в унисон. Они сложились воедино.
Слова забились между окружавшими их скалами, словно пойманные в ловушку птицы. Улла зажмурилась, скулы свело от пронзительности голосов. Шум нарастал, а эхо множилось. Наконец, голоса загремели, как во время грозы, достигнув, кажется, своего пика, [НГ2] и замолчали. Мгновенно. Словно их никогда и не было.
Девушка сглотнула. И боги, и мёртвые, и все жители девяти миров, кажется, очень хотели, чтобы она услышала эти слова и уже никогда их не забыла. Какое-то время Улла молчала. Но потом осмелилась напомнить матери: эти люди всю жизнь почитали их, а потом в считанные мгновения расправились с Сиббой самым жестоким образом! И теперь ей нужно почитать их больше, чем богов? Холить их, лелеять и защищать?
Улла не собиралась прощать им содеянного! И теперь у неё были силы и власть, чтобы отомстить людям за смерть матери.
Сибба нахмурилась. Её брови, как и губы, были испачканы кровью.
Выходит, поняла мертвая вёльва, Улла совсем не собирается принести благородную жертву богам, чтобы упросить Тора вернуть море. Она собирается провести настоящую казнь. Чтобы люди увидели, какой властью она теперь обладает. И если кто-то из них обидит прорицательницу или будет ей перечить, то боги разрешат ей убить любого. А бессмертный конунг Скалль и его армия не будут возражать. Разве не так?
Улла поджала губы и опустила глаза. Она не видела в этом ничего постыдного, но ей стало обидно, что мать, ради которой она готова мстить, этого не одобряет.
Ноздри Сиббы начали раздуваться, как если бы она тяжело дышала. Но это было не дыхание, а гнев, нарастающий внутри женщины. Она вскинула свой длинный тонкий палец и нацелила его на дочь. Голоса людей из домов, мертвецов и богов снова собрались в ее горле, а потом вырвались наружу, ударяясь о скалы и оглушая Уллу:
«Тебе была дана сила всех вёльв, когда-либо живших в Мидгарде! Боги забрали у людей способность говорить с ними, чтобы ты одна звучала громко, а слышала четко. Но посмотри на себя! Ещё три года назад ты должна была объединить народы севера и вести их к спасению, но ты пренебрегала голосом Одина!»
Улла побледнела и перестала дышать. Она замерла. Губы не шевелились, но она смогла произнести свой вопрос: помогут ли боги ей сейчас вернуть море людям?
«Сделай то, что должна была сделать уже давно! Верни доверие богов!»
- Да чтоб вас всех! – рявкнула Улла, а её язык мгновенно ожил. – Доверие людей! Доверие конунга! Доверие богов! Боги хотят, чтобы я пресмыкалась перед теми, кто убил мою мать? А если я не хочу вести этих людей к спасению?! Они не заслуживают ни воды в море, ни жизни на земле!
Но призрачная связь с матерью была разрушена. Сибба растворилась в воздухе, а город начал просыпаться, обретая всё больше звуков. Прежних голосов, что бились громко среди скал, уже не было. Но они продолжали звучать в голове Уллы.
Боги требовали от неё следовать своей судьбе. Но именно они позволили людям убить её мать. Забывать об этом Улла не собиралась, но и перечить богам не решалась. Еще три года назад она должна была объединить народы севера, но ведь теперь это сделал конунг Скалль. Вот только, кажется, богам его похода было недостаточно. Возможно, они и вовсе не избирали его для этой миссии. А надеялись бедные боги только на Уллу.
Теперь она знала, что ей нужно делать. Как дать своему голосу силу всех голосов людей Мидгарда, объединив их воедино.
Решено.
- Р-р-р-р, - Улла стиснула зубы и попыталась сделать шаг от промерзшей стены конюшни, к которой прислонилась.
Она рывком содрала кожу со своей щеки, отстраняясь. Щека пылала красным, на ней остался след будто от ожога.
- Ведьмино отродье, - из дома вышел мальчишка лет двенадцати, он пнул в сторону Уллы снег носком башмака. - Пойди прочь от нашего дома! А не то я...
Девушка фыркнула в его сторону, оскалив зубы, и Бласи тут же поспешил вернуться в дом.
Интересно, слышал ли он её слова?
Улла и не заметила, как Скогли ожил. Солнце, пусть и слабое, будто болезненное, взошло над их берегом, смахнув серую пелену. Двери лениво распахивались, и из них показывались злые сонные люди. Дома их были совсем небольшие, Скогли никогда не был выдающимся поселением. У всех зданий были массивные треугольные крыши и плотные стены с забитыми щелями от сквозняка. Из-под дверей начинал валить густой дым. Это первые проснувшиеся затапливали посильнее печи, чтобы их семьи могли набраться сил и вылезти из-под теплых одеял.
Раньше, когда было теплее, уже на рассвете по улочкам города сновали козы, куры и овцы. Но сейчас пасти уже было некого. Несколько куриц выбежали из домов, когда им услужливо открыли небольшие дверцы. Но отбегать далеко не стали. Вокруг всё равно им было совсем нечего искать. Люди уже не могли кидать им столько же зерна, сколько и раньше, а земля стала слишком твердой, чтобы клевать её.
На широкую площадь, которая начиналась за конюшнями, вышли люди конунга Скалля. Они подоспели как раз вовремя – в тот самый рассветный час, когда люди уже разлепили свои глаза, но ещё не успели начать разговаривать друг с другом, строя заговоры и поднимая смуту.
Людей Скалля отличали массивные меховые одежды. У них были огромные капюшоны и подол ниже колена. Вся одежда их была сделана из шкур животных, а на ногах кожаные ботинки были обшиты мехом. Со стороны они выглядели как огромные медведи, сшитые из разных лоскутов. Слоёв одежды на них было так много, что они казались вдвое или втрое больше, чем любой воин из Скогли.
Они остановились на широком перекрёстке из нескольких дорог, который и формировал центральную площадь города. Мужчины и женщины быстро превратили ледяные корочки на лужах в вязкую грязь, чавкающую под ногами. Среди людей конунга Улла не нашла Торгни, понадеявшись, что кто-то остался сейчас охранять его сон, который он заслужил. Скалля, к слову, она тоже сразу не увидела.
Вёльва натянула капюшон на лицо и припала к стене, стараясь теперь не прислоняться к ней кожей. Она спряталась за голым кустом лещины, надеясь, что никто не обратит на неё внимания. Наконец, площадь загудела от наплыва людей. Среди них показался Скалль с железным обручем на своей голове. На нём в основном были светлые шкуры, но сверху был длинный плащ с черным волчьим мехом. Конунг появился в тот самый момент, когда обстановка стала накаляться, словно печи цвергов[1] в разгар работы.
Сначала он игнорировал людей, устремив свой взгляд поверх крыш домов. В свете утреннего солнца можно было разглядеть Тора в мельчайших деталях. Был виден рисунок рун на молоте Мьёльнире, а массивная кожаная броня Тора была украшена золотом, как и полагается богам Асгарда. В бороде его виднелись витиеватые металлические бусины – они сверкали в лучах. На руках у Тора были руковицы[НГ3] . Рукоять Мьёльнира так сильно разогревалась от молний, исходивших от него, что без руковиц Тор не смог бы с ним совладать.
Кожаное основание пояса бога обрамлялось переплетенными шнурками, а спереди на животе крепились несколько круглых пластин, изображавших разные подвиги бога грома. О некоторых из них, высеченных на поясе силы, люди, наблюдавшие сейчас за богом, даже не подозревали. Но многие картины, такие как Тор, одетый в женское платье и притворяющийся Фрейей, люди узнали..[НГ4] [НГ5]
Сражение завораживало Скалля. Он не мог оторвать свой взгляд от Тора, даже понимая, что сотни глаз сейчас устремлены на него самого. Народ ждал, когда конунг заговорит. Наконец ему пришлось обратить на них внимание, потому что люди начали перешептываться.
Всё, что было способно унять нарастающий шум, это голос Скалля:
- Должен сказать, я рад, что ночь прошла без потерь. Как со стороны Скогли, так и стороны моих людей, - ухмыльнулся Скалль, окидывая толпу цепким взглядом.