Записки легионера Абрамова (СИ)
Наши то пока мнутся, раздумывают, а вот петровские решились. Земли стоящей у них мало, неудобь, зато луга хороши. Так они вскладчину маслобойку купили, теперь масло делают, в уезде продают, и в Смоленске, и даже в самую Москву! А потом сыроварню поставили, наняли одного литвина, он их научил, сыры делать стали. Тоже в город продают, и говорят неплохую деньгу имеют. Опять же, озера рядом. Купили новые лодки, сети, коптильню построили, рыбу ловят, коптят и тоже продают. И зажили теперь получше нашего, а ведь голота была! Брат пишет, у нас в селе как узнали, так бабы на наших мужиков и насели! Уж больно им завидно, что в Петровке бабы да девки в новых платьях ходят, платки да шали в городе покупают. И ведь не переорешь их, антихристов, дороже связываться. Так что, видно, на будущий год, и у нас начнут артельно хозяйствовать. Тогда глядишь, и землицы без революций ваших хватит, хорошо жить. А все прочее мужику не больно интересно.
Вот ты говоришь, конституция, парламент, чтоб значить, заместо Царя править, да министров и прочее начальство в столицах выбирать. А кто в том парламенте сидеть будет? Мужик? Мужик не будет. Ему хозяйством заниматься надо. Тут с сельскими да волостными делами бы управиться, а земство в уезде да в губернии, и вовсе только с Божьей помощью. А уж вся Расея! Выбирать бобыля али лентяя какого, у которого и хозяйства своего считай нет, тоже не с руки. Ежели он на своем дворе управиться не смог, где ему с чем побольше совладать? Вот и выйдет, что пойдет от нас в твой парламент кулак-мироед, али какой краснобай из города, и думать они там будут не о народе, а о своем кармане, как вон, сенаторы здешние. Мы хоть в аглицкои и не особо сильны, но нашлись добрые люди из наших, русских, что в Америку перебрались, газетки нам читают.
Да и сколько всего знать надо, чтоб таким огроменным государством управлять! Я вот, взводом командовать смогу, дело привычное. Случись нужда – могу и ротой, особливо ежели не долго. А вот за батальон, вместо майора вашего, уже не возьмусь, образования не хватает, положу вас всех в первом бою. Ну и зачем мне грех на душу брать? Пусть майор командует, его этому учили. Так и с государством. Цари этим тыщу лет занимаются, поди, лучше всех прочих наловчились.
Савельева поддерживал Семён Неморгайло, только он говорил не о деревенской жизни, а о городской:
– Сам я питерский, с Выборгской стороны. Нас у батьки и мамкой одиннадцать родилось, да четверо выжило. Я, старший брательник, да сеструхи погодки. На Путиловском работал с малолетства. Сначала на подхвате, конечно, принеси, подай, подержи, убери… Как немного подрос – к станку приставили. Работали по двенадцать часов в сутки, когда гудок услышишь, на ногах уже не стоишь. Это нам, по малолетству и слабосильности ещё послабление было, взрослые то по шестнадцать часов уродовались.
Уж и работа, я вам скажу, была собачья! В масле, да в пыли металлической, или угольной, так извозюкаешься – последний босяк чище выглядит. Хотя мать с сеструшками и стирала каждый день. Да ещё и рвалась одёжка о всякие острые железки, или искрой прожжет. Зашивали да штопали без конца, на улицу выйти стыдно. Поесть в обед – только если что из дома принес. Или у торговки перед проходной пирожок перехватить. Но это когда деньги есть. Чуть зазеваешься, машиной покалечит, а то и вовсе убьет. Коли номер, так похоронят и забудут, а если покалечился, лечись как знаешь. А не вылечился, так пошел вон, без руки, или ноги, ты на заводе не нужен. Иди на паперть, милостыню просить. Да и платили гроши, всю жизнь углы снимали, иная собачья конура получше будет. Чтоб какую вещь в хозяйство купить, или обновку – голодать приходилось. Ещё и штрафами последнюю шкуру сдирали!
Да и обращение сволочное. Мастер, начальник цеха, конторский, да любая мелкая сошка, норовит в рыло заехать по любому поводу, а то и без него. Терпи… Не нравится – коленом под зад! На твое место охотников – десять. А ты иди куда хочешь, свисти в кулак, пока с голоду не сдохнешь.
Я, когда в армию призвали, радешенек был. Хоть голодать не буду! Да и крыша с одежкой казённые, платить не надо. Решил – наизнанку вывернуть, а останусь на сверхсрочную! Повезло, рост у меня что надо, силой Бог тоже не обидел. Когда в воинском присутствии узнали что я грамоте выучился, да с машинерией всякой умею, назначили в гвардию, в Саперный батальон. Там я к взрывному делу добровольно вызвался, всю подрывную науку превзошел. Лычки получил, медаль за беспорочную службу, деньги какие-никакие пошли, даже своим смог помогать немного, сам то на казенном коште. Моим то, и батьке с мамкой, пока живы были, и брательнику, и сеструхам с мужьями, куда хуже жилось.
А нынче все по другому, как Государь новые трудовые законы объявил. Рабочий люд, на фабриках да заводах, задышать смог. Племяш у меня на том же Путиловском работает, другой на Обуховском, третий на Балтийском. Пишут – все теперь по другому. На каждом заводе профсоюз, следит чтоб народ не притесняли, да несправедливостей не было. На Путиловском мастер, по привычке заехал рабочему в рожу – выгнали, когда профсоюз забастовкой пригрозил. Конторские на Обуховском народ стали обсчитывать – тоже выкинули, когда профсоюз вступился.
Одёжку на работе теперь за счёт хозяев выдают, свою губить не надо. На станках опасные части кожухами жестяными, да решетками прикрыли. А если все же покалечился, из профсоюзной кассы, в которую и хозяин денежки отстегивает на каждого работника, за лечение заплатят. А коли увечье такое что не вылечить, и работать не можешь, платят пенсион всю жизнь. Так же и по старости. А убьет кого на рабочем месте, так семье платят. Штрафы запретили, опять же, на деньги из профсоюзной кассы, столовые открылись, позавтракать можно по человечески, и пообедать. Выгнать теперь просто так не могут, сначала с профсоюзом надо разбираться, что да как. А коли и укажут на ворота, так выходное пособие надо платить, а него полгода прожить можно.
Да и вообще, платить работникам больше стали. Некоторые уже смогли скопить на домишко на окраине, так себе избушка, зато своя. Другие квартиры снимают, а кто и выкупил. Ну и городская управа стала дешевле жилье для рабочих строить. И берут за проживание меньше чем домохозяева в городе. А со временем, комнатенку или целую квартиру в таком доме выкупить можно. Профсоюз – сила, а рабочие голоса всем нужны, и в городской думе, и в земстве.
А коли хозяин упрямый да жадный, ему со всем уважением забастовку устроят. Те же большевики, да. Это раньше считалось – бунт. Полицию пригоняли, жандармов, а то и войска. А сейчас, если порядок не нарушают, и бесчинств нет, властям плевать, о чем там работники с хозяином договариваются. А чтобы порядок был, черносотенцы следят, и их главный, товарищ Сталин. Ух и хват! У этого не забалуешь. Хозяева его как огня боятся, а рабочие за здоровье свечки в церкви ставят. Помыкается хозяин, помыкается, а куда деваться? Все по закону. Рабочим плату поднять конечно жалко, да только тут куда больше денег мимо кармана летит. Ну и повышают, скрипя сердцем. Ничего, они богатые, не обедняют.
Можно конечно, в промышленный суд пойти, судиться с профсоюзом, но это как повезет. Могут запросто и больше содрать. Особенно, если на Ленина нарвешься. Это у большевиков главный, адвокат, рабочих в судах защищает. От хозяев только пух летит! Голова! Говорят, он Царю законы для трудового люда писать помогает. От того все рабочие теперь за Царя.
После этих рассказов мы расходились в большой задумчивости. Чувствовалось, что эти бывшие царские сатрапы говорят правду. Но если так, то о революции в России можно забыть надолго.
Проклятая Георгиевская клика, заманившая народ своими иезуитскими выдумками!
С этими грустными мыслями я сидел в столовой, когда мимо проходил молодой солдат, точнее матрос, не из нашего батальона, среднего роста черноволосый парень, лет восемнадцати-девятнадцати, с нашивкой за ранение. В руках он нас котелок с парившей едой. Вдруг он споткнулся о неровную доску пола, и непременно упал бы, или выронил бы свой котелок, если бы я его не поддержал.