Кукла и ее хозяин (СИ)
— У одиноких девушек не всегда есть выбор, — парировала она.
— Ты не похожа на девушку, которая не умеет принимать решения.
Мои слова потонули в тишине. Последний светофор дал зеленый свет, и, проехав перекресток, машина добралась до ее дома. Я свернул во двор и остановился. Все это время моя попутчица задумчиво рассматривала меня, словно и правда принимая решение.
— А если бы одинокая девушка, — наконец заговорила она, — пригласила тебя к себе, ты бы не посчитал ее доступной?
— А она меня, если соглашусь?
— Если? — усмехнулась Ника. — А что, ты можешь не согласиться?
— В этом вопросе у меня всегда есть выбор.
— Тогда я тебе его не оставлю, — сказала она и, отстегнувшись, потянулась к моим губам.
Из окна, задернутого тонкой шторой, открывался роскошный вид на Невский проспект, спавший, пока мы не спали. По спальне, казалось, все еще витали ее стоны — сладкие, громкие, будоражащие настолько, что их хотелось еще и еще. Сейчас же, восстанавливая дыхание, Ника лежала рядом и задумчиво глядела в пустоту перед собой. Светлые локоны рассыпались по смятой подушке, под обнаженным телом взбилась влажная простыня. Прима, оказавшаяся хороша не только на сцене, устроила мне тут настоящий балет прямо в постели из двух актов — гибкая, пластичная и очень чувственная, охотно отзывающаяся на каждое движение и каждую ласку. Секс вышел не просто горячим — он получился изысканным, оставляющим сочное послевкусие, после которого неизбежно хочется еще — разных поз, разных стонов. В общем, десять из десяти — а ведь я вообще-то в этих вопросах довольно привередлив.
Ника повернула голову, встретилась с моим взглядом и усмехнулась.
— Не зря подвез?
С одной стороны, непокорная и язвительная, с другой — удивительно чуткая и послушная. В постели достаточно было ее коснуться, направить, шепнуть, как она тут же откликалась моим желаниям. Это заводило. Самое забавное, что Уля такая же, только противоположная: внешне послушная, готовая на все, а вот наедине не упустит шанса урвать свое. Этих бы двух девушек да в одну постель — и посмотреть, что будет.
— А что, — улыбнулся я, — напрашиваешься на бис?
— Небольшой антракт, не против? — она слегка потянулась на простыне.
Свет от стоящего рядом ночника, как софиты, прошелся по роскошному обнаженному телу, показывая мне все, что цензура не пускала в мужские журналы: каждую родинку, каждый изгиб, каждую округлость — сегодня у этого всего я был эксклюзивным зрителем. Даже захотелось оставить этот шикарный вид на память. Пальцы нащупали лежащий на тумбочке смартфон, и, подхватив его, я сделал снимок. Навел камеру вновь, чтобы сделать еще один — однако Ника медленно отодвинула мою руку.
— Больше не надо.
— Почему? Ты красивая.
— Лучше бы я была уродливой, — она качнула головой.
— На моей памяти, ты первая женщина, которая не ценит свою красоту. — заметил я, откладывая смартфон обратно на ее тумбочку.
— Красота — это проклятие, — невесело отозвалась девушка.
Мой взгляд в который раз прошелся по ней, казавшейся совершенством — словно богиня из древних мифов сошла прямиком в постель. Все было безупречно, кроме одной вещи, которую я уловил во время секса, но еще не обдумал. В минуты близости с любой девушкой, которая искренне получает наслаждение, сливаясь с ней телами, я ощущаю, и как трепещет ее душа — будто слышу этот восторг, это биение, эту радость брать и отдавать. Здесь же не было ничего — хотя по стонам, по зажмуренным глазам, по пальцам, сжимавшим мои плечи, по движениям ее бедер я чувствовал, что она получала удовольствие, а не симулировала.
— Позволь? — я взял ее руку и сжал запястье.
Ника немного удивилась, но руку не забрала. Я слегка надавил на нежную бархатную кожу, направляя к ней свою Темноту, пытаясь вызвать отклик в ее душе, как мог со всеми — от обычных людей до колдунов, заставляя их души трепетать. Однако здесь опять никакого ответа: ни трепета, ни движения, ни даже малейшего подрагивания — словно это идеальное тело было лишь оболочкой, внутри которой не хранилось самого ценного.
— Ты что, — я медленно отпустил ее руку, — мертва?
Моя недавняя любовница вздрогнула и стиснула губы, но ее глаза, вмиг ставшие испуганными, ответили за нее.
Внутри этого изящного, совершенного тела не было души.
— Кто ее хранит? — в абсолютной тишине спросил я.
Хотя и сам уже понял кто. Ника же молчала, кусая губы.
— Расскажи.
— А есть ли смысл? — наконец отмерла она.
— Как ты умерла?
— Я не умерла, — после паузы тихо ответила девушка, — он меня убил.
— Этот карлик?
— Хозяин, — поморщившись, отозвалась Ника. — Он требует, чтобы его везде называли хозяин. И в его чертовом клубе, и в труппе. Поначалу это казалось нелепой причудой, но… Он и правда думает, что он хозяин всего и всех…
А дальше слова полились уже без преград — мне даже не надо было спрашивать. Сев, оперевшись на подушку, она зачастила, словно давно хотела рассказать, как этот доморощенный тиран стал оказывать ей знаки внимания, дарил цветы, конфеты, восхищался талантом, отдавал лучшие роли. Словом, пытался добраться до ее постели по-хорошему.
— Ну а после очередной неудачи, — балерина закрыла глаза, — пригласил меня на ужин, чтобы обсудить новую постановку. И отравил… А когда я очнулась, я была уже такой, как сейчас. Безвольной игрушкой, — с горечью произнесла она и ненадолго замолчала. — Я сначала задавалась вопросом: почему не задушил, не заколол, не застрелил? Он ведь постоянно носит с собой пистолет. А потом поняла: ему важно было сберечь тело, потому что такие, как он, любят только тело. Думаю, ты и сам понимаешь, что случилось дальше. Марионетка ведь уже не может отказать…
По ее щеке побежала одинокая слезинка.
— Чтобы получить мою душу, он отдал свою Темноте, — Ника смахнула каплю. — Если он думал, что мне это польстит, то мне это не льстит. Первое время он пытался заставить меня его любить. Но оказалось, — ее губы растянула едкая ухмылка, — что это в сделку не входит. А вскоре понял, что не может еще и заставить перестать его ненавидеть…
Вот же одержимый карлик. Маленькое у него, похоже, все, кроме самомнения.
— Грозил, — продолжила Ника с кривой усмешкой, — что пустит меня по рукам всех желающих, если не буду с ним ласковее. Но берег. До одного момента…
Открыв поблескивающие глаза, она уставилась в потолок.
— Однажды я пожаловалась одному колдуну. Он казался робким и тихим, способным помочь. А после потребовал у него ночь со мной. Вот такая помощь. Думаю, и тут понятно, чем все закончилось. Хозяин, — с презрением выдохнула она, — испугался и обвинил во всем меня. Сказал: не хочешь быть со мной, будешь шлюхой со всеми. И отдал психу с кучей собак.
Слегка раздвинув ноги, Ника показала небольшой белесый шрам на внутренней стороне бедра, сделанный будто проволокой или тупым ножом — единственное несовершенство на этом безупречном теле.
— Это было один раз. Он тогда очень разозлился, что испортили его любимую игрушку. Однако что-то с тех пор изменилось. У него больше не было возражений, чтобы хвастаться этой игрушкой перед всеми… Появились мужские журналы, полуголые снимки. Он словно готовился продавать меня подороже. И наконец решился-таки подложить под кого-то еще. Видимо, устал искать любви и придумал мне применение получше…
В памяти сам собой всплыл престарелый мессир, настойчиво рвавшийся пообщаться с госпожой Люберецкой — похоже, надеялся восстановить потенцию за счет ее красоты.
Внезапно поморщившись, она вдруг потерла грудь, как делала несколько раз в машине по пути сюда.
— Он? — догадался я.
Ника коротко кивнула.
— Постоянно проверяет, когда я не рядом. Особенно когда пьян…
Грубо, видимо, проверяет, делая ей больно — а аккуратно он, скорее всего, не может. Это у меня дар, а у него лишь подачка — и все, что ему позволила Темнота, только держать одну ее душу и управлять ею, как марионеткой на нитках. Вот и дергает постоянно, проверяя, не потерялась ли связь — все-таки самое ценное имущество у этого хозяина.