Кукла и ее хозяин (СИ)
— То есть ты думаешь, — уточнил я, — что вот такая женщина даст просто за букет?
— Главное же внимание, — отозвался Глеб.
— По-твоему, ей не хватает внимания?
В этот момент фигурка замерла, грациозно вскинув руки, и зал взорвался аплодисментами. С десяток роз полетели на сцену к ее пуантам.
— Не сбивай настрой, — отмахнулся друг. — А букет вообще-то роскошный!
— Ну удачи.
Сразу после спектакля Глеб все-таки поперся к ее гримерке, пробираясь сквозь покидающую театр толпу.
— Не делай вид, что тебе не интересно, — фыркнул он, пробивая дорогу цветами. — Я же тебя отлично знаю!
— О да, мне очень интересно посмотреть, как ты будешь позориться. Люблю на это смотреть.
В поисках ее гримерки мы немного поблуждали по коридорам, где висели фотографии с примами разных лет. Ника Люберецкая была и здесь на самом видном месте — гораздо в более пристойном виде, чем на глянцевой обложке.
— Мы к приме, — Глеб с важным видом обратился к работнику театра. — Куда идти?
Не удивившись вопросу, тот повел нас по запутанным внутренностям театра — любезно и обстоятельно, будто экскурсовод, сопровождающий нас к главной местной достопримечательности. А чего билеты и туда не продают? Могли бы собирать кассу не меньше, чем с основного действа. В коридоре перед искомой дверью с золотой табличкой обнаружилась длинная очередь поклонников — причем одних мужиков. Все с цветами, все рвались вперед — от совсем еще юнцов до еле стоящих на ногах стариков. Надо же, сколько жителей столицы надеются, что секс-символ столицы даст за букет.
— И что, реально будешь стоять? — отвернулся я.
— А чего такого? — пожал плечами друг.
Да ничего — просто к тому моменту, как дойдет твоя очередь, у примы уже начнется аллергия и на букеты, и на их дарителей.
Неожиданно из глубины коридора, где были гримерки звезд поменьше, появился наш недавний знакомый — княжеский сынок Алексей Вяземский, в крайне довольном, но при этом помятом виде. Смокинг расстегнут, рубашка выбилась из брюк, а бабочка вообще торчала из кармана, словно ему, бедняге, только что пришлось впопыхах одеваться. Он заметил нас и удивился примерно так же, как и мы ему — на особого любителя балета этот мажор не тянул.
— Еще один театрал, — хмыкнул я. — Что, пришел насладиться искусством?
— Ну почти, — ухмыльнулся он в ответ. — Я тут одну балерину трахаю.
— Люберецкую? — мигом заинтересовался Глеб.
— Не, конечно, не Люберецкую, — мотнул головой тот.
— Что, настолько недостижима? — с иронией уточнил я.
— А вы чего тут ловите? — прищурился Вяземский. — Госпожу Люберецкую, насколько я слышал, интересуют мужчины постарше и посолиднее.
Ага, даже термин специальный есть для таких благодетелей — папики. Такие дарят не букеты, а сразу машинки.
— Так что тут точно нечего ловить, — подытожил мажорчик, заправляя рубашку в брюки.
Оно и заметно, как ты тут ничего не поймал.
— И чего, — насел на него Глеб, — каково это, трахать балерину?
— Да обычно. Ничего особенного.
— Это потому что ты не приму трахаешь, — с сарказмом заметил я.
— Так и ни один из вас ее не трахает, — парировал Алекс. — Может, уже поедем туда, где девочки подоступнее? Знаю клуб, где у некоторых такая растяжка, что даже Люберецкая позавидует…
Что-то сомневаюсь, что звезда императорского балета позавидует танцовщицам гоу-гоу. Но он сказал два ключевых слова — «девочки» и «доступнее» — так что Глеба не пришлось уговаривать. Сообразив наконец, что тут ничего не светит, друг оставил букет работнику сцены с указанием обязательно передать приме. Втроем мы покинули театр и отправились исследовать, что такое развратный Петербург, проводником по которому с радостью вызвался Вяземский. Что ж, сравним, чем его разврат отличается от нашего.
Привез он нас в «Золотую ложку» — пафосное заведение, куда нам не удалось пройти в прошлый раз. Как и тогда, сейчас у входа стояли два ряженых лакея, а двери были гостеприимно закрыты, приоткрываясь лишь для своих. Но в этот раз и мы оказались в числе своих. Несмотря на громкое название, клуб внутри не удивлял. Гигантская хрустальная люстра в центре зала, позолоченные круглые столики, обтянутые золотистым бархатом диванчики, сверкающая позолотой обшивка стен — все было дорого, кричаще дорого, но при этом без особого вкуса. Как сказал наш проводник, интерьер декоратор позаимствовал из будуара императрицы — видимо, взял все, что блестело, и добавил к этому еще больше золота, оправдывая название.
Не успели мы сделать и пары шагов, как воздух вокруг аж загустел от кокетливого хлопанья десятков нарощенных ресниц. Накачанные губы, грозясь с шумом схлопнуться, натянулись в улыбках, силиконовые шары чуть не выкатились из платьев навстречу. Соски тут были пафоснее, чем весь интерьер вместе взятый. Такое чувство, что за годы тренировок у местных девиц развилось рентгеновское зрение, благодаря которому они даже издалека могли залезть гостям клуба в кошелек и пересчитать, сколько внутри купюр. И если, по их мнению, средств было достаточно, то девичьи глазки загорались словно счетчик в такси, предлагая их вовсю обкатать. Вот только ни один из предложенных вариантов пока не вызвал подобного желания — слишком много тюнинга, на мой вкус. Миновав основной зал, втроем мы поднялись на второй этаж, где располагались столики вип-зоны.
— Я угощаю вас с ужином. Не спорьте, — заявил Вяземский, усаживаясь. — Я все еще твой должник, — поймал он мой взгляд.
Да кто же будет спорить, когда так рвутся возвращать долги.
Официанты расторопно заставили стол дегустационными сетами, тарталетками с морепродуктами, строганиной, тартарами из говядины и тунца, а под конец принесли копченые свиные уши. Подкачали только ложки, которые, несмотря на название заведения, были весьма обычными, однако наслаждаться ужином это не помешало. Деликатесы отлично пошли под разговор. Княжеский сынок оказался таким же тонким ценителем искусства, как и Глеб, и на балет притащился, только чтобы трахнуть балерину. Разоткровенничавшись, он тоже посетовал на духоту своего смокинга. Неудивительно, что идея Глеба с безрукавкой мигом нашла поддержку — вот так деревенщиной может отказаться даже тот, кто ни разу в деревне не был. Ну а дальше, закатав рукава, эти двое, как две макаки, начали сравнивать свои тату. Наш мажор тоже оказался весь изукрашен.
— А это что за татушка? — друг кивнул на три связанных витиеватым узором кружка, начинающиеся сразу за ремнем часов на запястье.
Два были пустыми, а один раскрашен такими же витиеватыми крючками. Однако добивание явно шло дополнительно — узор внутри был чуть ярче основного контура.
— А это моя любимая, — довольно отозвался Вяземский. — Счетчик дырок принцессы.
— Чего?
— Ну вот смотрите, — охотно пояснил он, — тут три отверстия. Одно я уже занял, а два добью по ходу. Как побываю в них, так и добью. Тот еще челлендж, скажу я вам: каждая новая дырка дается все с большим трудом. Будто уровень в игре беру. Но я планирую побывать во всех.
Ну надо же, он тут прямо купоны собирал с какой-то принцессы — видимо, чтобы потом всю жизнь смотреть и гордиться своими достижениями.
«А у тебя таких глубокомысленных тату нет,» — прокомментировал я.
«Так я и не жду, — парировал Глеб. — Я все сразу пробиваю.»
— И у какой принцессы? — уточнил он уже вслух.
— Так я вам и сказал, — Вяземский бережно закатал рукав. — Их пять — сами гадайте.
Было бы, над чем гадать. Двадцать пять лет назад император заключил династический брак, который был всем хорош, кроме лица императрицы. Так что получившихся принцесс сложно назвать первыми красавицами — их вообще сложно назвать красавицами. Но любители, как я вижу, находятся.
— Замуж ее за меня вряд ли выдадут, — продолжал разглагольствовать наш мажор. — Принца какого-нибудь французского найдут или немецкого. А вот трахнуть ее первым вполне возможно. Надо только время и место подогнать, чтобы ни один из папочек не помешал…