Ключи от королевства (СИ)
И однажды, не выдержав тяжести этой вины, решила снова отправиться в лес на поиски. Только в этот раз она намеревалась углубиться в чащу так далеко, как никогда прежде ещё не заходила.
С этой мыслью Ирис устремилась уже к воротам, как вдруг неожиданно ей заступила дорогу сама настоятельница.
- Ты куда это разогналась?
Послушница была застигнута врасплох. Ведь она тайком ушла из вышивальной мастерской, где ей было велено подмести пол, и теперь нужно было найти этому какое-нибудь оправдание. Но, похоже, настоятельница вовсе не собиралась выслушивать Ирис. Она тотчас кликнула Гертруду, рослую монахиню, которая усмиряла непокорных послушниц, и приказала ей, ткнув в Ирис пальцем:
- Уведи её!
- Куда изволите, матушка? – прогудела, как из бочки, Гертруда.
- Пусть вымоет все мастерские, все: каждый угол, каждую щель! Да проследи, чтобы трудилась не разгибаясь, пока с неё семь потов не сойдёт!
Гертруда крепко и больно взяла девушку за плечо:
- Пойдём.
Во дворе монастыря уже толпились послушницы, со страхом наблюдая за наказанной сестрой Ирис и грозной матушкой настоятельницей.
Но тут стряслось что-то необычайное. Чёрные глаза Ирис загорелись гневом, и она, посмотрев на матушку в упор, воскликнула:
- Не буду больше выполнять ваши приказы! Я вам не крепостная!
Настоятельница, оцепенев, поводила выпученными, как у рака, глазами то на Гертруду, то на непокорную послушницу. Подобного бунта хозяйке монастыря ещё никогда на своём веку не доводилось наблюдать.
Когда миновал приступ оцепенения, когда настоятельница увидела, что девушка не собирается уступать ей, тем самым подавая пример бунтарства другим послушницам, она крепче сжала свою трость. Лицо у неё покраснело от гнева, в глазах появился опасный блеск. Неожиданно трость с грозным свистом рассекла воздух; ещё мгновение – и её удар обрушился бы на голову Ирис. Но девушка ловко увернулась от удара.
- Ты больше никогда не выйдешь за стены монастыря, - сдерживая себя от нового приступа ярости, ледяным голосом сказала настоятельница. - Никогда!
Она медленно успокаивалась, однако в зрачках не погасли зловещие огоньки, которых больше всего на свете боялись послушницы. Они знали, что спасения сестре Ирис не будет и ждали, какое наказание придумает для неё матушка: ведь она никого никогда не прощала.
Матушка настоятельница ещё раз посмотрела на Ирис и процедила сквозь зубы:
- Я велю надеть на тебя оковы.
Глава 7
Ночью главная резиденция короля Аремора блистала огнями, особенно во внутреннем, парадном, дворе и в покоях. Перед лестницей у входа во дворец, озаряя вымощенный камнем портал, пылали светильники, раздуваемые ветром. Смолистая копоть расстилалась клубами с факелов, вставленных во вбитые в стену чугунные подсвечники. Порою раздавался протяжный оклик часовых, железный скрежет ржавой цепи подъёмного моста.
Весь день до поздней ночи король Рихемир был завален делами. Полдень он провёл в скучных разговорах с главным казначеем Теофилем Бюрреем и придворными секретарями, в проверке счетов за военные припасы, осадные машины, снаряжение; затем велел герольдам созвать военный совет, проверил списки вассалов, готовых выступить с ним в поход, и задумался над тем, кому из них вручить маршальский жезл.
Поскольку его предшественник, король Фредебод, последнюю войну – отражая нашествие кочевников – вёл больше семнадцати лет назад, ареморская армия ныне испытывала нехватку чинов командного состава. Бывшие военачальники, ветераны, кто умер, а кто сидел в своих феодах, ссорился с вилланами из-за земельной межи или украденных овец и, тоскливо поглядывая на покрывшиеся пылью доспехи, вспоминал боевую молодость. Конечно, любой из этих старых вояк был готов с гордостью принять маршальский чин из рук короля, однако Рихемир, снова и снова перечитывая их имена и послужные списки, хотел выбрать самого достойного. Он ещё помнил времена походов при славном короле Сиагрие: в последние годы его правления командующим ареморской рыцарской конницы был назначен граф Эберин Ормуа, сын известного победителя мятежных графов Маконы. Эберин служил также Фредебоду, но после того, как тот взял в жёны Розмунду из дома Монсегюр, отказался от маршальского чина и удалился в свои владения. Собственно, король Фредебод больше не нуждался ни в самом маршале, ни в коннице, ни в рыцарях: он заключил мир со всеми соседями и подписал договор о перемирии даже с графом Бладастом, позволив Маконе выйти из-под власти ареморских королей. А незадолго до смерти Фредебода пришла весть о том, что гистерийские племена захватили устье Брасиды, грозя отрезать Аремор от Холодного моря. И Рихемир, едва завладев троном, первым делом отдал сеньорам приказ готовиться к большой войне. Он был твёрдо намерен подчинить своей власти Бладаста Маконского и разгромить гистерийцев или же потеснить их на крайний север. Сейчас король решал две важных задачи: собрать мощную армию и найти опытного военачальника, который возглавил бы конницу. Попутно ему предстояло также распутать старые и изобрести новые узлы той бесконечной сети тайн и заговоров, без которых был немыслим ни один королевский двор...
Закончив дела, Рихемир взошёл на подвесную галерею, над одним из рвов цитадели. Облокотившись на каменную кладку ограды, король вгляделся в голубовато-серебристый лунный туман, который местами – меж грозными бойницами и башнями – заползал, клубясь, во двор перед дворцом. Что скрывалось там, за этой туманной завесой, какое будущее его ждало? Головокружительные успехи или позорное бесславие?
За спиной Рихемира скрипнула дверь и из проёма высунулась голова камердинера Жиля. Почтительно согнувшись, он подошёл к королю и подал бумагу.
- Что это? – спросил Рихемир, не скрывая своего недовольства.
- От мессира Бюррея. Он произвёл расчёты по провизии, которые вы ему поручили выполнить как можно скорее. Мессир Бюррей просит прощения, что вынужден вас беспокоить. Но на бумаге должна быть ваша печать, государь: обозы в деревни выезжают уже на рассвете...
Рихемир схватил бумагу, скомкал и швырнул её за ограду, прямо в воду:
- Я же велел не лезть ко мне ни с какими делами после ужина! Неужели целого дня вам было недостаточно? Вы что, и ночью в постели не дадите мне покоя? Будете лезть со всякими бумажками ко мне под одеяло?!
Жиль, не разгибая спины, пятясь к двери задом, произнёс тихим голосом, так чтобы король мог не расслышать, если не пожелает:
- Маркиз Гундахар.
- Что? – резко спросил Рихемир. – Он здесь?
- Да, государь, - ответил камердинер, робея от сердитого взгляда короля. – Ждёт...
- Так что ж ты сразу не сказал?! – набросился на него Рихемир. – Зови!
Вскоре на галерее появился мужчина, шея и тело которого были как у быка, руки как у борца, а ноги так огромны, что, казалось, едва вмещались в сапоги. Крупную голову венчала высокая шапка с опушкой из соболя и красным, затканным золотом верхом, а из-под неё выбивался клок чёрных волос, в которых блестела седина. Квадратное лицо жёсткое, помеченное несколькими старыми шрамами; очевидно, один глаз у маркиза был выбит: его скрывала повязка, а другой, невредимый, маленький чёрный, глядел свирепо из-под низкого насупленного лба. Внешность маркиза полностью оправдывала его прозвище – Чёрный Вепрь: изображение этого могучего зверя украшало знамёна и герб Тревских правителей испокон веков.
Имя маркиза Гундахара когда-то было хорошо известно в Ареморском королевстве. Да и кто не слышал о властителе тревов, которые сидели в своих холодных каменных замках, чьи вершины упирались в небеса? Тревы были храбрые воины и пламенные сердца, но невежественные люди, ибо любым учёным занятиям предпочитали конские ристания и охоты. Слава о Гундахаре как о неизменном победителе турниров и бесстрашном воине летела впереди быстрых копий тревских рыцарей. Копыта его коня не раз топтали дорогу до Эльгитского Тракта, за которым лежали бескрайние пески Злодейской пустыни, откуда огненными смерчами налетали на мирные поселения кочевники. Впрочем, в последней войне с кочевниками, когда Фредебод был вынужден обратиться за помощью к фризам, потери тревов были очень велики. Гундахар, тогда ещё молодой предводитель рыцарей, возвратился в Тревию, чтобы сохранить оставшееся войско и дать своим воинам заслуженный отдых. После этого маркиз почти никогда не покидал своих владений –марки– пограничной провинции Ареморского королевства.