Обрученные с Югом

— А ты можешь ответить на этот вопрос? — интересуюсь я. — Мы нет.
— Тревор уже довольно давно ненавидит меня. Помните мой первый ангажемент в Лас-Вегасе? Мне пришлось умолять его, чтобы он аккомпанировал мне. Единственная причина, по которой он согласился, — это возможность повидать всех вас. Он давно вычеркнул меня из списка своих привязанностей.
— Но почему, Шеба? — недоумевает Фрейзер. — Ведь вы были так дружны. Я никогда не встречала, чтобы брат с сестрой были так привязаны друг к другу, как вы. Ну разве что Найлз и Старла одно время. Ко мне Чэд всегда относился так, словно меня сотворил Франкенштейн в своей лаборатории. Но вы с Тревором души друг в друге не чаяли.
— Тревор разлюбил меня по разным причинам. Начиная с моего успеха и заканчивая моим непутевым поведением. Он говорит, что не может видеть, как я медленно убиваю себя. Я относилась к нему небезупречно. Да и ко всем остальным, включая вас, ребята, тоже. Одно у меня получается безупречно — быть совершенной скотиной. Тревор достал меня своими нотациями, когда я подсела на кокаин. Я наговорила ему много лишнего, чего говорить не следовало. А один из моих мужей избил его чуть не до смерти.
— Блэр Аптон? — догадывается Гесс.
— Да, он. Я прекрасно понимала, что уж более знаменитый актер вряд ли поведет меня к алтарю, и не стала отказываться от него ради сказочного эльфа — моего брата.
— Тревор звонил и мне год назад, — говорю я. — Он был чем-то напуган. Как всегда, заявил, что будь я геем, лучшего спутника жизни ему и не надо. И добавил, что я удовлетворяю всем его самым сладострастным фантазиям. Это было уже что-то новенькое. Такого я от него раньше не слышал.
— Куда ты послал чек? — спрашивает Шеба.
— Я послал денежный перевод. До востребования, почтовое отделение на Полк-стрит.
— Я наняла частного детектива, — говорит Шеба. — До меня дошли слухи, что Тревор болен СПИДом.
— А ты не созванивалась с его знакомыми? — спрашиваю я. — Может, они помогут найти его.
Шеба роется в своей объемистой сумке, оттуда вываливаются тюбики с губной помадой, баночки с кремом и полиэтиленовый пакет с марихуаной.
— Это майоран, — поясняет она присутствующим среди нас официальным лицам. — Я пристрастилась к итальянской кухне.
Айк закрывает глаза, Бетти отводит взгляд в сторону и идет к Найлзу, чтобы наполнить бокал.
Наконец Шеба обнаруживает в боковом кармашке фотографию и протягивает мне. Снимок сделан в 1980 году, я стою в гостиной у Тревора, одной рукой обнимаю его, другой — его тогдашнего любовника, Тома Болла. Еще двенадцать гомосексуалистов корчат рожи перед камерой. Мне этот необычный вечер запомнился как один из самых лучших в жизни. Я прилетел в Сан-Франциско с такими запасами рыбы, креветок, крабов, помидоров и кукурузы, что мог бы накормить толпу, собравшуюся некогда послушать Нагорную проповедь. Мы с Тревором закатили пир горой для всех его друзей. Тревор был в ударе, отчего вечер сделался волшебным. Разговор был блестящим, остроумным, вне всяких сравнений. После ужина Тревор играл на пианино несколько часов кряду. Каждый из гостей, за исключением меня, обладал вполне приличным голосом, а некоторые — лучшим в этой части света.
— Начну обзванивать этих ребят завтра с утра, — говорю я. — Бьюсь об заклад, они даже не знают, что Тревор в беде.
— Я уже обзвонила всех, — говорит Шеба.
— И что же? Они хоть что-нибудь знают о Треворе? — спрашивает Айк.
— Все обстоит гораздо хуже, Айк. Все они уже умерли. Все до единого.
— Где же может быть Тревор? Как ты думаешь, Шеба?! — восклицает Найлз, подходит к ней и садится на подлокотник ее кресла.
— Я думаю, он, как заболевший кот, ушел в лес умирать. Больше не знаю, что и думать. Знакомый продюсер предоставляет мне свой дом на побережье Тихого океана. Я знаю, что не имею права просить вас об этом. И все же приехала, чтобы попросить. Помогите мне найти Тревора.
— Мне полагается отпуск, — откликаюсь я. — Так что после Четвертого июля смогу поехать.
— Мы вообще-то собирались свозить детей в Диснейленд, — говорит Айк и вопросительно смотрит на Бетти.
 
— Это могут сделать твои родители, — предлагает она. — Они сами обожают Диснея.
— Найлз, мы ведь можем поехать, правда, милый? — спрашивает Фрейзер. — Это наш долг перед Тревором.
— Время самое подходящее, с моей стороны никаких возражений. Завтра же покупаю билеты.
Найлз работает директором по спортивной подготовке в «Портер-Гауд», а занятия закончились, в школах сейчас каникулы.
— Мы найдем Тревора и привезем его домой. В Чарлстон, — говорю я.
— Мы должны быть рядом с ним, если он умирает. Нельзя оставлять его одного, — подхватывает Фрейзер.
— В моем распоряжении самолет, — сообщает Шеба. — Еще один подарок продюсера.
— Что же такого хорошего ты сделала этому продюсеру? — улыбается Бетти.
— Достаточно, чтобы заслужить дом на побережье Тихого океана. И в придачу самолет, он дожидается нас в Чарлстонском аэропорту.
— Тогда вылетаем сразу после Четвертого июля, — говорю я. — Эта дата всех устраивает?
— Да, — подтверждают все.
Наши голоса поднимаются в воздух, словно дымок от курительницы. Шеба снова начинает плакать. Фрейзер обнимает ее с одной стороны, Найлз с другой.
— Почему ты плачешь, малыш? — спрашивает Айк.
— Я знала, что вы скажете «да». Я даже не сомневалась в этом. А ведь я вела себя с вами как скотина. Совершенная скотина.
Вместо того чтобы сразу пойти домой, я направляюсь на Бэттери-стрит. Когда меня одолевают тяжелые мысли, без реки не обойтись — она приносит облегчение. Приезд Шебы привел мое душевное хозяйство в беспорядок, и теперь мне предстоит разбирать заслоны, барьеры и баррикады, которые я возвел в качестве защитных сооружений против глубокого одиночества, принятого мной как образ жизни. Я бреду на юг вдоль стены Бэттери и гляжу на полумесяц луны, которая сияет над водой, взволнованной приливом. Как все чарлстонцы, я прекрасно разбираюсь в приливах и в любой момент могу с большой точностью определить, какой высоты достигла вода в гавани. Дневная жара сдалась перед прохладным ветром, подувшим с Атлантики. В воздухе пахнет жимолостью, куркумой и солью. Голова моя проясняется, и я пытаюсь вникнуть в смысл событий этого вечера. Заодно провожу добросовестную ревизию собственной жизни и остаюсь недоволен результатами.
Мой брак со Старлой Уайтхед с самого начала являлся шуткой, мистификацией. Вступая в этот необдуманный и поспешный союз, я прекрасно понимал, какой у Старлы неуравновешенный и переменчивый характер. Ошибся я в другом: неправильно оценил степень ее сумасшествия и одержимости демонами, которые владеют ее душой, превращая ее ночи в кошмары, а дни — в часы тоски и отчаяния. Если я честен с самим собой, а я в состоянии быть честным, когда слева река Купер устремляется обратно в океан, а справа наставительно смотрят особняки Ист-Бэй-стрит. В мыслях появляются глубина и серьезность. Когда-то я думал, что женился на Старле по любви, но сейчас, глядя через увеличительное стекло, прихожу к выводу, что мои представления о любви носили искаженный и абсурдный характер. У меня не могло быть правильного понимания, что такое любовь, потому что я еще не научился любить самого себя. Почти всегда моя любовь к людям была оборотной стороной тревоги, которую я за них испытывал. Притягательность той или иной женщины для меня определялась степенью неблагополучия, которое я в ней улавливал, и числом ранений, которые рассчитывал получить, разбирая руины ее личности. Я воспринимал неуравновешенность Старлы как самую привлекательную ее черту. Ее помешательство трактовал как самобытность. Я часто слышал от знакомых жалобы на то, что они вступили в брак с живой копией матери или отца и слишком поздно осознали это. Боюсь, что сам я вступил в брак с собственным детством, которое после самоубийства Стива примерило на себя смирительную рубашку. Но больше всего на свете меня пугает то, что, по сути, я женился не на Старле, а на Стиве. Я никогда не мог смириться со своей постыдной неспособностью заменить родителям потерянного сына, стать его копией, хотя прекрасно понимал, что именно этого они от меня более всего ждали. Поняв, как измучена душой Старла, как хрупко ее душевное здоровье, я стал сильно опасаться, что она оставит меня одного и я вернусь в тот ад, где едва не прописался после похорон Стива. Река с ее соленой водой всегда питала мою душу как эликсир правды. При молчаливом одобрении реки я могу признаться, что был бы счастлив жить с женой, которая любит меня, делит со мной кров и постель, смотрит на меня таким взглядом, как Фрейзер на Найлза, дорожит совместной жизнью и общим домом, как дорожат Айк и Бетти, и не мыслил бы иной жизни. И конечно, я мечтаю о детях — хочу иметь мальчика или девочку, одного ребенка, а лучше пятерых. Я хочу быть отцом, фотографировать своих детей и развешивать фотографии по кабинету, как делают все отцы у нас в редакции. Я обвожу взглядом форт Самтер, Маунт-Плезант и остров Джеймс. Воздух доносит запах оранжерейных роз, гавань затихает, на небе появляются звезды, бледные, как мотыльки.