С оттенком помешательства (СИ)

Ох, зря он маму с собакой сравнил... Сейчас она так поможет ему, что мало не покажется!
Но, судя по всему, Северу и впрямь пришлось с боем прогонять бродячую псину. Она укусила его за запястье. Кровь хлестала очень сильно.
Точно! Мы же дверь не заперли, когда нагрянул Север, а потом... а потом нам было уже не до этого...
Я оцепенела от вида крови, от тяжелой действительности и крайне напряженной ситуации.
А мама вместо того, чтобы идти за аптечкой, вырвала из рук Севера напуганного кота, смерила взглядом следы на груди, оставшихся от когтей (явно не моих), а потом с рыком указала ему на выход.
— Знаешь, что, герой! Шел бы ты отсюда, пока тебе еще и ноги не переломали! И кроссовки свои не забудь! — мама пнула его обувь к порогу, развернулась и гневно обратилась уже ко мне: — Чего стоишь как вкопанная? Вещи его неси оттуда, где раздевались! Бегом!
— Да все не так! Не было у нас ничего! Мне футболку псина разодрала, отвечаю! — Север не терял надежды пустить маме пыль в глаза.
Вернувшись в спальню, я сгребла со стола все вещи Севера и, прижав их к груди, посеменила в прихожую. Боясь посмотреть маме в глаза, протянула одежду с телефоном Довлатову, а тот досадливо поджал губы, мол, он сделал все, что было в его силах.
— Все не так, говоришь? — мама вновь ополчилась. — А это тогда что?
Она небрежно дернула за ворот халата, оголяя шею со следами поцелуев. А Север дернулся в мою сторону, намереваясь прикрыть меня за своей спиной. Однако мама оттолкнула его.
— Засосы у нее откуда появились, а? Ты че, мудила, совратил ее?
Мама дорогая! Я впервые услышала, как она выражается!
А это говорило лишь об одном — нам конец. Всему конец. Доверию. Взаимопониманию. Благосклонности.
— Мам, — буркнула я дрожащим голосом, стараясь вогнать слезы обратно в глаза. — Давай потом все обсудим. Наедине.
— Так я и жду, когда твой.... — осеклась она, гневно зыркнув на наспех обувающегося Севера. — Когда сосед наш отправится восвояси! Давай живей!
Мама буквально за шкирку выволокла Севера на крыльцо. Тот успел лишь выкрикнуть:
— Лин, не слушай ее только! На телефоне будь!
А потом она с грохотом захлопнула дверь. Двинулась на меня решительно и, замахнувшись, со всей дури влепила мне пощечину. Настолько оглушающую, что я на долю секунды потеряла сознание.
— Совсем уже рехнулась? Нет, ты будешь слушать меня! — проорала она, надрывая связки, после чего понеслась в мою комнату.
От силы удара я едва ли шею не свернула. Позвонки хрустнули. Щеку тотчас пронзила жгучая боль. Зажгло нещадно и слезы покатились, только усиливая жжение.
Через мгновение мама снова предстала передо мной. Злая до крайности. Разгневанная до страшного предела.
Держа в руке простынь со следами крови, она трясла ею у моего зареванного лица. И если бы взглядом можно было убивать, я бы уже лежала на полу без признаков жизни.
— Взрослой стала, да? А разбираться в людях так и не научилась?! Или он так запудрил тебе мозги, что ты сама ему в свою постель пригласительное выписала?
— Мам, — ревела я, не находя подходящих слов в свое оправдание.
— Что мам? Что, мам, я спрашиваю? Где моя Лина? Куда подевалась моя правильная дочь?
— Я здесь, мам... я все еще здесь, — шмыгнула носом, совестливо склоняя голову к груди.
— Нет! Ее больше нет! Он испортил тебя! — со всего размаху швырнула в сторону простынь и схватилась за голову. Отвернулась, перевела дыхание и уже на полтона тише спросила: — Вы хоть предохранялись?
— Да.
А что мне еще оставалось сказать? Если бы я сказала правду, Северу пришлось бы нанимать телохранителей. Она порвала бы его на куски. И меня вслед за ним.
— Завтра же запишись на прием к гинекологу. Попросишь, чтобы выписали тебе противозачаточные.
— Зачем?
— Чтобы сюрпризов не было! Тебе еще выучиться надо!
— Но завтра воскресенье. Поликлиника не работает.
— Тогда в понедельник записывайся!
— Х-хорошо.
— В стирку постельное закинуть не забудь! — равнодушно сказала.
Я спешно подобрала простынь с пола, а затем мама развернулась. В ее стеклянных глазах стояли не только непролитые слезы. В них отражался страх.
 
— Лин, что бы между вами ни происходило, пообещай, что ты не будешь с ним. Только не с... этим.
Процедила она доходчиво, тая в себе что-то похожее на боль.
Изнутри я надламывалась надвое. На две части, где первая занимала позицию мамы, а вторая упрямо держалась за Севера.
Слова мамы резали без ножа. Непримиримый взгляд высекал на сердце болезненные зарубки. Мне тоже было больно. Невыносимо больно из-за маминой слепой ненависти.
Понимаю, она хотела как лучше. Хотела оградить меня от глупостей. Хотела защитить меня. Но так ведь и вся жизнь может мимо пройти.
Я хочу ошибаться. Хочу набивать шишки. Я хочу любить... Хочу! Только сейчас ко мне пришло осознание!
— Пообещай, Лина! — громко она повторила, отчего мои плечи вздрогнули.
Не хочу! Не буду!
— Мама, я не понимаю, за что ты так ненавидишь Севера? Что он тебе сделал? — рыдала я, не желая мириться с ней.
Мамины плечи опали. Они едва заметно дрожали, а голова безвольно упала и повисла в воздухе. Она плакала. Тоже плакала.
— От осинки не родятся апельсинки, дочь, — бесцветным голосом произнесла, тоном холодной ненависти. — В детстве я часто приезжала к бабке в гости. Но на все лето осталась лишь однажды. После окончания школы. Довлатов-старший уже тогда был нашим соседом. Так вот глядя на Севера, я всегда вижу Рому Довлатова. Такой же наглый взгляд, рот натуральная помойка, эгоистичное нутро и замашки опытного манипулятора. Есть только его слово и ничье больше!
— Ну и что? Подумаешь, вы грызлись! Мы с Севером тоже ненавидели друг друга поначалу.
Мама резко обернулась на меня
— Есть еще одна особенность, которая объединяет их. Они умеют искусно вешать лапшу на уши. Ты сначала не понимаешь, думаешь, он действительно влюбился в тебя, но по-своему. Ты не торопишь события, желая проверить его чувства, а потом на одной вечеринке тебя накачивают каким-то дерьмом, а наутро ты понимаешь, что тебя изнасиловали.
Кровь застыла в жилах мгновенно. Обожгло холодом внутренности. Все эти мамины запреты, рассказы об изнасилованных девушках на вечеринках были взяты не с потолка...
Вся эта ненависть к соседям была обусловлена...
Боже, мама...
Мне было очень жаль. Больно смотреть ей в глаза и видеть в них давно забытую травму...
Я могла ее понять... Хотела обнять, поплакать у нее на плече... Но не была уверена, что это было правдой... Я не хотела в это верить! Нет!
— Но... меня Север не насиловал, мам... Мне правда очень жаль, что так все вышло, но Север тут ни при чем...
— Конечно, ни при чем. Ты же сама ему дала! — грубо бросила, обижая меня. — Но это не значит, что он другой. Если бы ты проявила терпимость, ты бы узнала, кого он из себя представляет. Да так, что доверять еще долго бы никому не смогла! Я не хочу, чтобы ты пошла по моим стопам, дочь. Не хочу, чтобы любовь ассоциировалась у тебя с невыносимой болью! А потому я хочу, чтобы ты пообещала мне, что не будешь с ним! Пообещай мне, Лина!
Как же глупо... Глупо обвинять человека в том, чего он не совершал! Глупо бросаться такими словами! Глупо лишать меня завтрашнего дня! Так или иначе любовь принесет мне боль! Не руками Севера, так мамиными! И какая разница, кто сделает мне больно, если болеть будет одинаково сильно?
— Обещаю, — тем не менее ответила не своим голосом и тотчас рванула в ванную глушить свои слезы.
За редким случаем я обманывала маму, но сейчас был тот самый случай.
Вернувшись в спальню, я с трудом поменяла постельное белье. Без света. На ощупь. Переоделась в пижаму и рухнула на кровать, укрывшись одеялом с головой. Спустя пару минут телефон просигналил. А мне настолько хреново было, что даже двигаться было лень.
Хотелось только в подушку реветь. Хотелось быстрее заснуть. Чтобы наступило завтра. Однако сон не приходил. Приходили только сообщения. Одно за другим.