Оболочка зеро

– Умею. Просто он умеет больше.
– Не умеешь, – убеждённо заявила Энн, изучая Джима, его выцветшую шляпу и ископаемую куртку. – Если б умел, был бы, уж наверное, побогаче.
– Откуда тебе-то знать, богатый я или бедный? – Джим был раздосадован. – Говорят тебе – умею. И много чего.
– Ну, чего, например?
Джим посмотрел на неё тяжёлым взглядом, как бы что-то взвешивая.
– Ладно, сама напросилась, – зловеще пробормотал он и выпрямился. – Значит, будет тебе урок. – Он быстро начертил на земле пальцем несколько таинственных символов. – Ну-ка, давай прочитай вслух.
– А что от этого будет? – с подозрением поинтересовалась Энни.
Джим Бейкер злорадно ухмыльнулся:
– Ой, да мы засомневались? И где ж наша прежняя храбрость? Ах да, ведь мы – просто глупая маленькая девчонка, что с нас взять…
Энн решительно поставила чашку-непроливайку и наклонилась, чтобы рассмотреть странные иероглифы поближе.
– Э-э… Чёрточка, чёрточка…
– Да не «чёрточка»! – перебил Джим и высокомерно пояснил: – Это называется «слэш», невежда ты. Прямой слэш, но можно говорить просто «слэш». Вот когда появится обратный… – Он многозначительно умолк, давая понять, что обратный слэш способен творить гораздо более могучую магию.
Энн начала снова:
– Слэш, слэш, решётка, звёздочка. – Она выжидательно подняла глаза на Джима. – Всё. И что теперь должно случиться?
– Теперь? – с мрачным удовлетворением переспросил Джим. – А теперь ты услышишь всё, что я о тебе думаю. И думаю я, что ты – настырная, самонадеянная, докучливая пигалица, которую мало пороли в детстве и которая непременно рано или поздно накличет на себя беду своим упрямством!
Энн сморгнула.
– Ну, и что дальше? – холодно осведомилась она. – Мне-то что за дело, что ты там обо мне думаешь?
На лице у Джима появилось выражение некоторой обескураженности.
– Хмм… – Он бросил взгляд на свои каракули. – Ну-ка, скажи-ка ты что-нибудь. Слэш-слэш-решётка-звёздочка.
– Я думаю, что ты – лентяй и бездельник, да ещё и хвастун вдобавок, – сообщила Энн. – Самовлюблённый и ненадёжный. Подойдёт?
Джим поморщился.
– Так, а теперь повтори. Звёздочка-решётка-слэш-слэш.
– «Звёздочка-решётка-слэш-слэш».
– Да не это! Это команда отмены. А ты повтори то, что ты сейчас обо мне говорила.
Энн не без удовольствия исполнила его просьбу. Маг-неудачник окончательно посмурнел и с раздражением впился зубами в сыр.
– Постой-ка! – воскликнул Джим спустя некоторое время, внезапно прекратив жевать. – В какой ты оболочке?
– С ума сошёл? – Энн вскинула голову.
– Да перестань! – нетерпеливо отмахнулся Джим. – Этот код не сработает, если оболочки одинаковые. Ты на Диком Западе, так?
Девушка подбоченилась:
– Ты же говорил, у тебя в оболочке нет поездов.
– Мало ли что я говорил, – ухмыльнулся Бейкер. – Может, и есть. Может, я их просто не люблю. Я, между прочим, не обязан всеми функциями пользоваться.
– Ой, ладно… – Энни недоверчиво оглядела собеседника, а потом, внезапно смекнув кое-что, заулыбалась: – Да у тебя фобия! Кто бы мог подумать: великий и ужасный Джим Бейкер боится поездов!
С полминуты Джим смотрел на неё ничего не выражающим взглядом, а после в ледяном молчании вернулся к сыру. В ответ Энн подобрала с земли «Сотворение», раскрыла на первом попавшемся месте и сделала вид, что безмерно увлечена чтением.
«…создавал нейросети и учил их уму-разуму, уповая через то познать устройство и мозга человеческого. Долгое время усилия его были тщетны. Но однажды свершилось: настал великий день Открытия. Ага, Открытия, именно. И увидел отрок со всей ясностью, что мозг человеческих существ в точности подобен нейросети искусственной, и познал основу этого подобия, и умилился, до того это было здорово.
Засим последовали годы бесплодных исканий и практических экспериментов на делинквентных индивидах с использованием инвазивных методов (разумеется, никоим образом не нарушавших принципов гуманности).
А по истечении девяти лет и девяти месяцев отрок принёс человечеству благую весть. Отныне ему было ведомо, как задействовать потенциальные возможности мозга, доселе не использованные никем, кроме случайных телепатов, ведьм и прочих флуктуаций биомассы. И в своём бесконечном великодушии светлый отрок безвозмездно разделил обретённое им знание со страждущими всего мира.
 
И началась эра всеобщего счастья. Золотой век, сорвавший покровы с механизмов мышления и восприятия, доселе непознанных и удивительных весьма. Одно невероятное открытие сменялось другим, и за одним прорывом в познании немедленно следовал новый, ещё более потрясающий.
Так были обнажены и исследованы тайные возможности таламуса, и, стоило найти объяснение пресловутому шестому (ресиверному) чувству, как обнаружилось и парное ему седьмое (трансмиттерное). Обскуранты крепко цеплялись за дремучие свои заблуждения, но яркий свет истины уже проник в сердца человеческие. Стало ясно, что гаджеты физического мира, равно как и беспроводная связь во всех её видах – не более чем детские ходунки. Настало же время отбросить их и ходить самостоятельно, пользуясь теми способностями, которые, как выяснилось, всё-таки заложил в аппаратное обеспечение человека Всевышний.
И зародился менталнет».
– Да-да, валяй, расширяй кругозор, мы с Саймоном подождём, – елейный голос Джима отвлёк Энни от размышлений об удивительном разнообразии человеческих способностей. – Можем хоть летний лагерь разбить прямо здесь, я совершенно не против.
Во второй раз забираться на лошадку оказалось ничуть не легче, чем в первый. А если учесть ноющую боль в негнущихся ногах и общее состояние разбитости – так и вовсе трудно. К тому же Энн была порядком голодна – в придачу к обеим лепёшкам Джим не постеснялся и весь сыр слопать, – и не могла не задаться вопросом, что же сулит ей это путешествие в будущем, если настоящее уже настолько безрадостно.
– Джим, а долго ещё осталось?
Но Джим, по-видимому, был всё ещё раздосадован и ответить не потрудился.
Дальше часы тянулись томительно: Энни совершенно разочаровалась в любовании видами, всё её бедное тело ломило, в животе бурчало, и хотелось ей только одного – скорей бы уже приехать, неважно куда. Даже мысли об угрожающей Саймону опасности почти её не взбадривали. Надо бы разузнать поточнее, в чём, собственно, эта опасность состоит… Только у кого? Не у Джима же. Он вон нахохлился как филин – одно словечко ему, видите ли, проронить трудно. Даже насвистывать перестал.
По прошествии, кажется, пары суток, а то и недели пути Энн завяла окончательно. Солнце стояло низко, стало попрохладней. В какой-то момент каурая замедлила шаг, и Энни не сразу вышла из оцепенения: Джим что-то говорил.
– Э-эй! Ты заснула там, что ли? Вот оно.
– Что? – с трудом разлепив губы, равнодушно спросила девушка.
– Приехали, «что»..
С проблеском интереса Энни попыталась заглянуть вперёд из-за спины Джима, но это оказалось лишним: он ловко соскочил с лошадки, погладил её по морде и взял под уздцы:
– Притомилась, красавица…
– Угмм… – отозвалась Энн, но тут же покраснела, сообразив, что Джим обращался не к ней. Прикрыв глаза ладонью, она принялась усердно вглядываться вдаль.
Впереди, в косых солнечных лучах, уже виднелись первые постройки – похоже, это был какой-то маленький городок. Правда, чем ближе они подъезжали, тем сильнее становилось ощущение, что с городком что-то не так. Что именно – Энн сообразила, только когда они въехали на улицу.
Не кричали петухи. Не было слышно ни цокота копыт, ни громыхания колёс, ни боя церковных часов, ни пьяных песен. Пустые улицы казались слегка контуженными, как свежим морозным утром первого января.
В городке не было ни единой живой души.
– Джим… А мы точно туда приехали?
И опять Джим не утрудил себя ответом. Дома с обеих сторон улицы создавали жутковатое впечатление – молчаливые, покинутые, с облезлыми стенами, а кое-где – и с выбитыми стёклами. Впереди Энн углядела особенно печальное здание: ряд круглых колонн у фасада когда-то, наверное, здорово его украшал.