Один за всех (СИ)

— Уходим вправо к реке и стоим там ждём красной ракеты. Красная ракета это сигнал к атаке.
— Правильно. Про атаку давай.
— Сначала выстрел из тромаботона… Тьфу! Э, а, сначала выстрел из этого смешного пистоля дробью, потом четыре выстрела из двух наших пистолей и только потом, если кто останется, добивать шашками.
— Тромблона или мушкетона. Всё правильно. Абдукарим, только прошу, не сделай по-другому. Да, вы смелые, да, вы сомнёте и порубите жалких французиков. Только, мне потом вашим матерям в глаза смотреть, и отвечать на вопрос, почему не уберёг сына. Мог уберечь? Мог. Почему не уберёг?
— Смерть награда для воина. Но не переживай, Петер–хан, мы сделаем всё, как ты и говоришь.
— Надеюсь.
Французы не подвели, они вышли в поле перед городом. Зачем? Так и хотелось спросить. Ну, даже какие-никакие стены есть у города. И закройся потом в улицах, и стреляй картечью, да просто каменным дробом, вдоль улиц. Нет, вышли. Пиписьками помереться — генеральное сражение дать. У них же великий мастер генеральных сражений Наполеон учитель. Да, много их — французов, в смысле, а не Наполеонов. Не подвёл Клаудио. Французы созвали подмогу со всех ближайших городов. Тысяч двадцать пять точно стоит. Красиво стоят, по всем правилам современной военной науки. Рядами и колоннами. Между колоннами батареи, под прикрытием конницы, и с правого, и левого фланга ещё конница. Тысяч по пять, если и меньше, то ненамного. Сила против его пусть семи тысяч. Шапками закидают.
Если доскачут. Если дойдут, если не убегут. План чуть доработали. Субудай-багатур одноглазый в помощь. Он ли придумал, или это исконная тактика степняков. Напасть и потом сразу отступить, заманивая за собой врага под стрелы или под фланговый удар. Сегодня будет и то и другое. Фланговый удар обеспечит отступившая конница Абдукарима, а стрелы, за неимением, придётся заменить шрапнельными гранатами.
Брехт, перед тем как начать войнушку, долго высматривал, что там, у противника, с артиллерией. И успокоился. Может, Наполеон и отличный артиллерист, но пока ещё не все так замечательно у него с артиллерией. Пушки маленькие. Полковые, или как там эта мелочь называется? В основном 6-ти фунтовые орудия. А есть и ещё меньше. А это значит, что расстояние имеет значение, его 12-ти фунтовые на целый километр дальше палят. И они на холме расположены, точнее, сам город расположен в низине, вдоль реки, а окрестные поля и рощи выше города получаются. Не самые умные люди строили, или тогда во времена древних римлян не было дальнобойной артиллерии. Да, вообще, никакой не было.
Брехт махнул рукой и, нарезавший рядом круги на своём аргамаке, Абдукарим понёсся к полку. Немецко — лезгинский полк тяжёлой кавалерии начал галопом спускаться к противнику. Шашки на солнце бликуют, хорошо. Красиво выглядят в чёрных с серебром черкесках. Тьфу. Брехт бросил любоваться конной лавой и перевёл трубу подзорную на противника. Там прыснули от командования вестовые и всякие адъютанты. Один из них спешился почти сразу у собранных вместе трёх батарей артиллерийских. Пётр Христианович прикинул расстояние. Нет. Рано. Нужно поближе подойти, а то непонятен будет манёвр.
Полкилометра. У пушек французких засуетились, даже через такое расстояние чувствовалось, как адреналин бурлит у лягушатников в крови.
— Ванька, ракету. — Бабах, фьють. — Ссука! Ванька! Зелёную ракету! Ты чего натворил, сволочь⁉ Убью! Зелёную срочно! — Ванька с раскрытым ртом смотрел на свои руки. Брехт, поднял с ящика зелёную тубу и выстрелил в сторону французов. А над полем уже висела красная, обозначавшая атаку.
И Абдукарим выполнил приказ. Он развернул полк и прошёлся вдоль первой шеренги французской пехоты, поливая её дробью из тромблонов. Потом в дело вступили пистолеты, но тут полковник видимо увидел зелёную ракету и стал уводить полк к реке. И только тут защёлкали выстрелы и окутались дымом первые шеренги французов. А потом и пушки бабахнули. При этом может и не так всё плохо. Ядра пролетели над головами кирасир, не причинив им ни малейшего вреда.
 
— Огонь. Картечью, огонь по батареям! — Брехт бросил трубу на траву. Падали конники и кони у Абдукарима. Круглые пули, выпущенные из ружей французов, находили себе жертву.
Бабах. Слитный залп сорока с лишним пушек накрыл все звуки. Не слышно больше ничего. Ох. Всё с первой минуты пошло не по плану. И через минуту заволокло всё дымом от взрывов картечных гранат у противника.
— Огонь. — Это уже Ермолов старался хоть скоростью огня нивелировать ошибку. — Огонь.
Артиллеристы максимум выдавали. По два залпа в минуту.
И так три минуты. Сорок три на шесть будет двести пятьдесят, двести пятьдесят гранат картечных разорвалось в рядах и колоннах французов, выстроенных перед городом.
— Вашество, я не специально, — послышался, после того как отгремели пушки, всхлип Ваньки.
— Отставить сопли! Подай мне трубу другую. Эту я сломал, — Брехт, закрывая глаза козырьком руки от солнца, пытался разглядеть, что там с Абдукаримом и его полком. Но лезгин… А, лезгин и немцев не было видно, ветер был восточный и весь дым и от разрывов гранат, и от стрельбы самих французов сносило к реке, где и должны сейчас быть лез… Ай! Кирасиры.
 Событие двадцать девятое
 Зеркало отражает верно; оно не ошибается, ибо не думает. Думать — почти всегда значит ошибаться.
  Пауло Коэльо 
— Алексей Петрович, хрен с ним с планом, огонь шрапнелью по возможности.
Король Пётр, отбросил и эту трубу, но Ванька успел подхватить. Не пёрло. Французы не пошли в атаку. Не поняли манёвра. Рано открыли огонь баварские артиллеристы, спасая кирасир своих, не дали тем, как планировали, увлечь за собой французов.
— На максимуме взрыватель получится. — Предупредил Ермолов.
— Понимаю. Ну, хорошо. Один залп. Пробный. Посмотрим.
Брехт отобрал у корнета, размазывающего слёзы и сопли, трубу.
— Ванька, хорош. С кем не бывает. За одного битого двух небитых дают.
— Там люди из-за меня погибли. — Хнык.
— Точно. Погибли. Вот и запомни это на всю жизнь. Война не игрушка. Тут любая мелочь может к такому привести, что потом жизни не хватит исправить и отмолить. А теперь соберись. А то ещё чего устроишь. Отставить сопли! Отправь вестового к Абдукариму, пусть доложит состояние.
— А сам, я мигом!
— Корнет! Я что сказал!
— Слушаюсь. — Ванька с опущенной головой побежал к отдельно стоящей группе всадников.
Бах, бах, бах. Рявкнули все семь батарей. И сорок три картечные гранаты, с вкрученными взрывателями на максимальную дальность, полетели к французам. Пётр Христианович припал к трубе медной. Ай, классно-то как, и ничего мудрить не надо. За счёт того, что батареи, как бы выше противника оказались, взрыватель разорвал кожух гранаты как раз над рядами пехоты, и сорок две круглые пули ушли с ускорением в плотные ряды французских колонн. Сорок две от каждой из сорока трёх гранат шрапнельных. Как коса невидимого косаря прошла над зелёными и синими рядами. Сотнями легли.
— Огонь по готовности! На этих же взрывателях, — чуть отпустило Брехта.
— Батарея, триста тридцать три! — Ермолов не бегал вокруг пушек, не суетился. Может, и не довёл все пять новых батарей до идеала, но уж с недосягаемых для врагов позиций, никуда не спеша, выпустить из каждого орудия по десять шрапнельных гранат. Чего уж сложного.
Грохотало долго. Брехт оглох почти. Вообще, не хотел бы он всю жизнь, как вот эти пожилые русские мужики, служить в артиллерии. До них, чтобы услышали, криком приходится информацию доводить. Сел слух за долгие годы периодического пребывания в эдаком грохоте.
Бах. Бах. Бах. Тишина просто оглушила. Не взрывы, а именно тишина. В ушах звенело, и голова, словно ватой набита. Пётр Христианович попробовал попрыгать поочерёдно на левой и правой ноге, как в детстве после купания в море, вытряхивая из ушей попавшую туда воду. Не помогло, сделал несколько глотательных движений. Потряс тыковкой. Не сразу и непонятно от чего, но слух вернулся, вата из головы исчезла, и послышались команды артиллерийских офицеров, на смеси русского и немецкого. Банить стволы уксусом нужно, а то перегрелись.