Во тьме (ЛП)

Я не возражаю против новой сокамерницы, но меня раздражает, что она сидит на моей койке.
Когда дверь снова запирают, я смотрю на нее. Я удивлена тем, что она мне улыбается. У меня два выбора. Могу сказать ей, что койка уже занята, и ей придется спать на матрасе, или могу забыть о койке и отдать ее ей, чтобы избежать конфликта. Я выбираю второй путь.
Я отвожу от нее взгляд и опускаюсь на матрас, служивший мне постелью до того, как ушла Джуди. Не обращая внимания на жжение кислоты в моем желудке, я ложусь на спину и закрываю глаза, делаю вид, что я не здесь.
― Ты со мной не поздороваешься?
Незнакомый голос разрывает тишину, а за ним следует волна смеха.
Я открываю глаза и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на новенькую.
― Ты говоришь со мной?
― Да, ― отвечает она, не отрывая взгляда от моего лица. ― Я говорю с тобой, кексик.
Она отталкивается от койки и подходит ко мне с протянутой рукой.
― Я Мелинда, но все зовут меня Саншайн. Очевидно, что моя улыбка освещает это мрачное место.
Хоть даже она больше не выглядит, как угроза, я научилась не недооценивать никого в «Крик». Я натягиваю улыбку и пожимаю ее руку.
― Дженна.
― Я слышала о тебе.
Она отпускает мою руку.
― Ты убила своего жениха миллиардера, так?
― Нет, ― поспешно отвечаю я. ― Я невиновна.
Все снова смеются, включая Саншайн, которая возвращается к койке. Я знаю, что они все думают. Они думают, что я лгунья.
― Хочешь знать, за что я здесь?
Саншайн растягивается на маленькой койке, ее длинные ноги свисают с края.
Я пожимаю плечами. Мне не интересно. Я просто хочу, чтобы она перестала со мной разговаривать. Я не в настроении для разговоров.
― Она тоже убийца, ― опережает ее с ответом Латиша.
― Все верно, ― добавляет Саншайн, словно это повод для гордости. ― Я перерезала глотку своему мужу... среди всего прочего.
― Ладно, ― говорю я, по моей спине пробегает мороз. Я не знаю, что еще она ожидает от меня услышать. Она хочет, чтобы я ее поздравила?
― Как тебе в тюрьме? ― спрашивает она. ― Я знаю, что к ней сложно привыкнуть.
― Да, ― я сжимаю губы.
― Не переживай. С каждым днем будет становиться все легче, ― она делает паузу. ― Я вообще-то бывалая.
К счастью для меня, разговор завершается, когда приносят ланч. Для нас всех важна лишь еда на тарелках. Я не могу не смотреть, как ест Саншайн. Соус стекает с ее подбородка, когда она глотает еду, не жуя.
Я отвожу от нее взгляд, чтобы сосредоточиться на собственной еде. Я жую лапшу и переваренное мясо, но не чувствую никакого вкуса. Я ем лишь потому, что позже могу пожалеть, что отказалась от приема пищи.
― Расскажи мне что-нибудь, ― просит Саншайн, вылизав тарелку дочиста. ― Если ты невиновна, тогда, кто виновен?
Я смотрю на нее, ждущую ответа, и в моем желудке образуется тугой узел. Что, если ее отправили в нашу камеру не просто так? Может ли она быть одной из людей Трэвиса? Я игнорирую ее вопрос, но она не отстает.
― Послушай, ― она вытирает соус с губ тыльной стороной ладони, ― я здесь, потому что я виновна. Я этого не отрицаю. Но думаю, что это дерьмово, когда человека запирают ни за что.
Она еще раз вылизывает тарелку.
― Ты выглядишь так, словно и мухи не обидишь. Я чувствую убийцу за километр. Наверное, рыбак рыбака видит издалека.
Может быть, она все-таки не работает на Трэвиса. Если бы работала, заговорила бы она со мной? На самом деле, она выглядит довольно искренней. И, стоит признаться, ее слова много для меня значат. Если она действительно имеет в виду то, что говорит, тогда, может быть, жить с ней в одной камере не так уж плохо. Она может быть единственным человеком в этом месте, кто мне верит. Может быть, настало время завести подругу.
― Спасибо, ― бормочу я.
― Не благодари меня. Расскажи мне, что собираешься делать.
― Насчет чего?
Я ставлю свою тарелку на пол рядом с матрасом и выпрямляюсь, прислоняясь спиной к холодной стене.
― Ну, ты собираешься просто смириться и гнить в тюрьме? Или ты планируешь с этим что-то сделать?
― Что я могу сделать? Никто мне не верит.
 
― Девочка, если никто не борется за тебя, ты должна бороться за себя сама. Найди доказательства, необходимые, чтобы доказать твою невиновность.
Она поворачивается к другим женщинам в комнате.
― Вы единственные, кто у вас есть.
― Как тебе в тюрьме?
Я меняю тему. С моей стороны неразумно рассказывать о своих планах. Среди нас может быть шпион.
― Не так уж плохо. Тут бесплатно кормят, и есть, где поспать. Чего еще просить? Тюрьма предпочтительнее свободы.
По мне прокатывается волна паники. Меня ужасает мысль, что кому-то больше нравится быть за решеткой, вместо того чтобы наслаждаться свободой.
Если я проведу здесь достаточно времени, то буду чувствовать тоже самое? Ни за что, черт возьми. Я не отдам свою свободу. Я отказываюсь считать жизнь за решеткой нормой. Слова Саншайн, лишь придают мне желания сделать все, что возможно, чтобы выбраться из тюрьмы до того, как я потеряю себя. Я никогда не буду чувствовать себя, как дома, по эту сторону забора.
Наконец, Саншайн перестает со мной разговаривать и решает сыграть в шахматы с другой женщиной. Никто не просит меня присоединиться к ним, да я и не возражаю. Они знают, что я откажусь.
Я достаю свой блокнот и ручку, и записываю свои мысли, чтобы не сойти с ума.
Глава 11
Когда я была ребенком, мой отец часто говорил мне, что, если со мной случается что-то плохое, мне нужно лишь закрыть глаза, и мой разум перенесет меня в место, в котором я хочу оказаться.
Все школьные годы я следовала этому совету. Когда чувствовала себя изгоем среди других детей, когда они смеялись надо мной или обсуждали меня за моей спиной, я использовала силу своего разума, чтобы найти спасение. Я представляла себе «Диснейленд». Я путешествовала в это место в своем разуме так много раз, что у меня зачастую возникало ощущение, что я была там лично.
Теперь я здесь, в тюремном дворике, сижу одна на лавочке вдалеке от остальных. Мои глаза закрыты, а руки сцеплены на коленях. Теперь своим счастливым местом я представляю противоположную сторону забора, где мне не придется просить ни у кого разрешения выйти погулять, насладиться нежным и теплым прикосновением солнца к своей коже.
Как бы я не пыталась найти спасение в своем разуме, это не работает. Я все еще слышу голоса других заключенных, их смех и ругань. Эти звуки атакуют мои уши. Эта тюрьма украла у меня больше, чем свободу. Она украла мою способность мечтать и надеяться. Хоть я и пытаюсь верить, что однажды я выйду из ворот «Крик», мой разум отказывается верить, что это произойдет.
Я делаю глубокий вдох, но вместо свежего воздуха, мои легкие наполняют запахи пыли, пота и стагнации. Вместо кислорода, который поддерживал бы во мне жизнь, я умираю с каждым вдохом. Даже хуже, мой разум все еще помнит вонь дерьма, попавшего мне на руки на работе этим утром. Я никогда не забуду то ощущение, когда мне пришлось засунуть свою руку в туалет, чтобы прочистить его без перчаток, в то время как охранники умирали от смеха. Я в жизни своей не испытывала большего унижения.
Крик и громкие шаги заставляют меня распахнуть глаза. Я поднимаю руку, чтобы защитить глаза от солнца и лучше разглядеть, что за суматоха возникла рядом с одним из входов в здание.
У меня сжимается сердце, когда я вижу, как дерутся двое заключенных. Ни один день не проходит без того, чтобы кого-либо не избили. Эта реальность удручает. Я чувствую, словно день, когда я не получила фингал, это чудо. Может быть так и есть. Но моя вера в чудеса медленно умирает мучительной смертью.
 
Я уже готова опустить руку, проигнорировать то, что происходит вокруг меня, и продолжить сохранять дистанцию, когда замечаю охранника рядом с эпицентром драки.
Вместо того чтобы помочь, он держится поодаль, глядя прямо на меня. Я чувствую прикосновение его взгляда к своей коже. Мне не нужно быть рядом и видеть его лицо, чтобы знать, что это он. Я чувствую, что это он, всем своим сердцем.