Поручик (СИ)

– Дурак он, наш Новодворский. Отбил вашу атаку с холмов и с вашего правого фланга, а основные силы проворонил… Вы, вообще, кто?
– Сводно-гвардейская бригада. Честно говоря, мы не планировали принимать капитуляцию… – я говорил сущую правду, и думать я о таком не мог, готовились каждый квартал с боем брать.
В глазах вражеского парламентера мелькнуло какое-то неясное чувство. Он опустил взгляд и с усилием выговорил:
– Послушайте, господин поручик… Поймите, здесь ведь учебный центр, ребята желторотые совсем, только от мамкиной юбки… Два батальона всего ветеранов, так тех вашим обходным маневром, который через холмы, так потрепало, что название одно осталось… Я за нас, командиров не прошу, я за ребят прошу! Не надо как под Запольем… Они ведь не идейные даже, набрали так, кого попало…
Когда он сказал про Заполье, я понял, в чем дело. Тогда кавалерия захватила в плен три сотни лоялистов и порубила всех саблями. При этом сначала рубили руки, потом головы. Ненавижу кавалерию! А этот суровый мужик просил за своих ребят, новобранцев. Он думал что мы – главные силы бригады! А мои слова о том, что мы не планировали принимать капитуляцию, он воспринял так, как будто мы не собирались брать пленных! Только баек о зверствах имперцев нам не хватало…
И будь я проклят, если не раскручу эту ситуацию насколько возможно!
– Ну что ж, – я постарался говорить как можно более сурово. – Я не уполномочен вести такие переговоры. Могу лишь обещать, что походатайствую перед начальством. Кроме того, уверяю вас, мои подчиненные не тронут пленных…
Лоялист посмотрел на меня благодарно.
* * *
Через два часа подошедшие на помощь к нам роты разоружали лоялистов. Потрепанная бригада входила в город. По итогам мы взяли в плен около четырех тысяч недообученных рекрутов и еще три сотни закаленных в боях вояк.
Я смотрел на солнце и жмурился. Как же это так вышло, что штурмроту приняли за основные силы бригады? Лоялистские командиры, да и давешний парламентер скоро поймут, что дико ошиблись и проклянут тот день, когда родились…
Перед моими глазами мелькнуло что-то белое и до боли знакомый голос сказал:
– Э, герой-дипломат! Пока товарищи кровь проливают, он тут панталонами размахивает! Цирк-шапито какой-то! Непорядок, поручик!
Это был Феликс с эпично перевязанным лбом и той самой наволочкой в руке.
– Уверен, этот случай занесут в учебники. А панталоны твои в музей войны поместят! – сказал он и помахал у меня перед носом изящными кружевами.
  
IV. КАПЕЛЬ
 
С черепичных крыш зданий барабанили крупные капли талой воды, добавляя шаловливые нотки в четкий ритм походного марша. Рокотал барабан, ротный флейтист старался вовсю, выводя мелодию. Солдатские сапоги дружно топтали чуть сыроватую землю дороги.
– Эй, ты чего такой кислый? – Феликс смотрел сверху вниз, с седла.
Под ротмистром выплясывал красивый серый жеребец, с короткой гривой и выразительными глазами.
Я устало махнул рукой. На душе было тяжко, хотя ясной причины этому не наблюдалось.
– Смотри, день какой! – Феликс тронул поводья, и конь с места взял в галоп, оставив после себя небольшую радугу в поднятых копытами брызгах из лужи.
Денек и правда был хоть куда: настоящий, весенний. Я видел, что люди как-то приободрились, исчезла эта гнетущая атмосфера, которая царила в моей штурмроте весь февраль и март. А у меня в голове витали какие-то нехорошие предчувствия, смутные и неясные.
Издалека, обернувшись в седле, ротмистр Карский крикнул мне:
– Эй, пехота! Я вперед, найду вам местечко потеплее, чтоб задницы себе не простудили!
Солдаты одобрительно погудели ему вслед. Любят они Феликса – он же у нас герой. А меня? Любят меня солдаты?
Колонна двигалась по обочине дороги, постепенно обгоняя меня. Сутулая фигура Стеценко отделилась от строя и двинулась ко мне.
– Поручик! – сказал он, закуривая. – Вот я тебя никак не пойму… Зима была, в окопах мерзли, жрать было нечего – ты ходил, улыбался, анекдоты травил. Сейчас – солнышко, теплынь – а ты пасмурный как тот филин. А?
 
Я задумался о том, почему филин может быть пасмурным, потом тряхнул головой и ответил:
– А, не бери в голову. Лучше подумай, где солдат разместим.
– Так ротмистр Карский вроде…
– Ну да, ну да… А если ночевать в поле придется? Без палаток у нас полроты завтра легкие выкашливать будет. Бегом в обоз, узнай про палатки.
Стеценко мрачно глянул на меня, выплюнул папиросу и сказал:
– Язва ты, поручик. Докурить не дал, тьфу на тебя, – он махнул рукой и пошел в направлении, противоположном движению колонны.
Я ухмыльнулся и вспомнил старую армейскую мудрость: "Чем бы боец ни занимался, лишь бы задолбался". Пускай в обоз сходит, вреда в этом никакого не будет, а вопросы дурацкие от него закончатся.
Я, придерживая шашку на боку, побежал вдоль колонны в положенное мне место – в авангард.
Ротный штандарт вяло полоскался на ветру, флейтист с барабанщиком пока не играли, отдыхая. Небольшой городок, через который мы проходили был нейтральным, лоялистов здесь замечено не было, и слава Богу. Процедура зачистки города "от чуждых элементов" весьма малоприятна… Хотя наше командование принципиально придерживалось политики "чистых рук" и "лица, чья связь с противником не доказана" никаким репрессиям и не подвергались, я думаю мало кому понравится, когда в дом врывается десяток солдат и переворачивают все вверх дном в поисках синемундирников или доказательств сотрудничества с врагом хозяев дома… В прифронтовой полосе это было обычным делом, и тем более на только что занятых территориях.
Из окон выглядывали девушки и строили глазки солдатам. Волей-неволей мои бойцы оправлялись, подтягивались и старались выглядеть как можно более браво.
Ко мне подбежал унтер-офицер Лемешев и козырнул:
– Господин поручик, разрешите…
– Говорите, Лемешев.
– Тут такое дело… – он замялся. – Этот городок называется Тренчин, я родом с хутора неподалеку..
– Ну и? Отпроситься хочешь?
– Невеста у меня недалеко живет, за следующим перекрестком, господин поручик…
– Ну, так давай бегом к ней, Лемешев! Чего стоишь? Давай-давай! – глядя на счастливую спину бегущего Лемешева, я крикнул ему вслед: – С утра чтоб нашел роту и явился ко мне!
Барабанщик с флейтистом понимающе улыбались, я, собственно, тоже.
Когда мы проходили мимо следующего перекрестка, я увидел, что на крыльце кирпичного двухэтажного дома Лемешев вовсю целуется с какой-то симпатичной светловолосой девушкой. Солдаты загомонили, раздались смешки, но тут Панкратов из пулеметной команды крикнул:
– Лемешеву – ура!
– Ура, ура, урааа!!! – откликнулась рота.
Лемешев, очумелый и счастливый, оторвался от улыбающейся невесты и помахал нам рукой.
Барабанщик взялся за палочки, флейтист поднес флейту к губам и, переглянувшись, они снова завели походный марш.
Мы выходили из городка по дороге, петляющей между полями, на которых зеленели озимые. На душе было радостно.
* * *
– Смотри, что я присмотрел! – сказал Феликс, указывая мне рукой на раскинувшуюся на пригорке усадьбу. – Там флигель большой, солдаты поместятся, а офицеры в доме заночуют. Управляющий – из сочувствующих. Обещал даже ужин с хозяйкой организовать. Пани Бачинская, вроде как молодая и очень даже хорошенькая, вот как!
Я удивленно покачал головой:
– Знаешь, ротмистр, ты продолжаешь меня удивлять своими талантами…
Феликс приосанился и сказал:
– Во-от! Цени! Чтоб ты без меня делал?
– Спал бы в палатке, вот что, – буркнул я и зашагал к усадьбе.
Солдаты уже располагались во дворе. Поставили винтовки в козлы, кто-то сушил портянки, другие разожгли костер и варили что-то в большом котле. Панкратов, мой старый знакомый, развалился на копне сена, положив руку под голову и пожевывая травинку.