Поручик (СИ)
По обычаю пьяных товарищей, которые знали друг друга тысячу лет, они просто говорили одно и то же разными фразами и их это полностью устраивало. Они получали удовольствие, но я-то нет.
– Поручик, а ты чего стоишь? Сядь здесь, выпей с нами!
Подполковник, кажется, разглядел адъютантские аксельбанты у меня на груди и конверт в рукаве, и потому разочарованно махнул рукой:
– Так вы по делу…
– Артур Николаевич просил найти профессора Баренбаума и передать ему лично в руки… – я вопросительно глянул на "академика".
Он тут единственный был похож на профессора.
Когда я произнес имя и отчество его превосходительства, все присутствующие как-то подобрались и, кажется, даже слегка протрезвели.
Профессор принял конверт, тут же разрезал его столовым ножом и пробежался глазами по тексту.
– Ну! Вот! О чем я говорил? Ассигнования на кадетские корпуса и реальные училища будут увеличены в два с половиной раза! Беспризорники, говорите? Вот так вот! Мы получим кадровых офицеров и технические кадры для страны, а не юных преступников! У нас с вами много работы, господа!
Господа заметно повеселели.
– Стало быть набора в этом году – ждать? – спросил подполковник. – А я уж думал – нас в отставку, ребят – на улицу… А так – будем жить! Низкий поклон Артуру Николаевичу, заступнику нашему…
Кажется, все в столице знали, кто такой генерал-аншеф Крестовский. Все, кроме меня. И это нужно было исправить – но как выкроить время на поход хотя бы в библиотеку – я совершенно не представлял. А напрямую спросить у его превосходительства что-то вроде "Кто вы, черт вас дери, такой?" – это было как-то странно.
Я вышел из трактира и огляделся – жизнь кипела! Вот они, те самые изменения к лучшему. Никаких газовых горелок, керосиновых фонарей – электрическая иллюминация переливалась всеми цветами радуги! По проспекту мчались все мыслимые виды транспорта, тротуары были полны людей… Когда я впервые надел на себя хаки с нашивками вольноопределяющегося, лица людей были другими – серыми, уставшими, напряженными. Теперь – мелькали улыбки, слышались оживленные разговоры…
Мне не было обидно за то, что они тут улыбались и трепались, пока мы проливали кровь. Нет! Я для этого и пошёл в окопы, если честно. Помню, как в разгар еще той войны я, будучи подростком, стоял в очереди в булочную, за хлебом. Очередь была длинной – не только внутри булочной, но и на крыльце, и на тротуаре. Люди возмущались, ругая императора и правительство, но хлеба в итоге хватило всем.
Потом, когда при Ассамблеях стали выдавать по карточкам по полфунта в сутки на руки, я мечтал вернуться в ту очередь, где тепло одетым, энергичным людям не мешали возмущаться. Где, отстояв, можно было рассчитывать на то, что ты купишь столько хлеба, сколько тебе угодно, да еще и выбрать можно – монастырский ржаной, серый отрубной, пшеничный купеческий или сладкая сдоба…
А вот таких веселых людей, которые просто хорошо проводили время и гуляли ради собственного удовольствия – таких людей я видел только в детстве. Развернувшись на каблуках я зашагал по тротуару – на сегодня было еще две встречи.
* * *– И как он отреагировал? – его превосходительство сидел в кресле закинув ногу на ногу.
На генерале была сорочка в клеточку, бежевые брюки-карго и домашняя безрукавка из дубленой кожи. Он снял очки, сложил газету пополам, потом еще и еще раз, и пригладил сгибы ногтями. Ногти у него были чистые, аккуратно подстриженные – он вообще следил за собой, умел и любил выглядеть импозантно.
– Кажется, подумал, что я аферист. Но когда увидел вашу подпись – засомневался. Сказал, что позвонит лично вам, – ответил я.
– Он звонил, минут семь назад… Вы слыхали про "брюквенную зиму?"
– Да-да, последняя зима перед перемирием, тогда в Протекторате начинался голод… Они ели всё подряд, даже брюкву, которая обычно предназначалась скоту. Потом лоялисты начали продавать им зерно…
– Бартер. Зерно в обмен на оружие. Сейчас в Протекторате – не "брюквенная зима" а "брюквенные годы". Мы додавливаем лоялистов и не продаем зерно за рубеж. До сих пор, по крайней мере, этого не делали. Так как, говорите, он отреагировал?
Я задумался. Алоиз Трумпф торговал скобяными изделиями, метизами и деталями для механизмов – держал лавку в Нижнем городе. Судя по имени и акценту – он был уроженцем Протектората, скорее всего даже тевтоном, но какое это отношение имело к "брюквенной зиме"…
– Он обрадовался и засуетился после того, как поверил в серьезность того, что… Что там было написано. – и тут до меня дошло. – Трумпф – что-то вроде посла Протектората в Империи? И мы будем продавать им зерно?
Генерал хмыкнул и протянул мне газету. В глаза сразу бросился заголовок об увеличении объемов госзакупок сельскохозяйственной продукции и рекордные урожаи в южных и центральных областях.
– У Империи впервые за пять лет появятся излишки продовольствия, представляете? А продразверстка ведь почти убила инициативу… Никогда не понимал – какой смысл фермеру сажать больше, если у него всё равно заберут всё, кроме того, что необходимо для пропитания ему и его семье. Наверное, я тупой – тупее старой администрации и сельхозуполномоченных Ассамблеи… – Артур Николаевич поправил очки и забрал у меня газету.
Продразверстка отменялась на всех территориях, которые освобождали (или оккупировали – как угодно) силы Новой Империи. Это был один из самых болезненных вопросов для поселян – то есть для большей части населения.
– Трумпф – официальное лицо внешней разведки Протектората. Он передаст мои размышления куда нужно…
У него всё так было: беседа, размышления, чаепития, предложение, душевный разговор. Он просто общался с людьми, излагал свои мысли, а потом в газетах появлялась статья о новом постановлении Тайного совета или директиве Его Высочества Регента. Помимо данных об урожае и госзакупок в этом номере "Курьера" я краем глаза успел разглядеть заметку о том самом земельном проекте, который в беседе с Платоном Игнатьичем генерал назвал "эрзац-гомстед-актом". Стоит ли говорить, что он учитывал мнение Артура Николаевича о земельных участках для бывших лоялистов на побережье Северного океана? Это, конечно, не теплые моря, но что касается скотоводства и технических культур – вполне пригодно, насколько я знаю.
– Я думаю, что мы сможем принять еще и поселенцев из Протектората – как при первых императорах. И включим их в земельный проект, – он, кажется, заметил, куда я смотрю. – Конечно, не сразу, а когда смута закончится.
Это было что-то из ряда фантастики. С другой стороны – даже после войны с Протекторатом такой озлобленности, какая бытовала в народе, например, по отношению к башибузукам, к тевтонам и прочим жителям западной державы не существовало. Вообще, за последние сто лет мы с ними были два раза союзниками и два раза воевали.
– Сделайте-ка вашего кофе, поручик, будьте любезны. Покрепче и с кардамоном… Пристрастили вы старика к этому зелью, вот соберетесь в отставку – что я без вас делать буду? – улыбнулся в бороду генерал Крестовский.
– Не соберусь, ваше превосходительство. Мне нужен реванш! Всё-таки прошлый поединок остался за вами!
– Ну-ну, – отмахнулся Артур Николаевич, но было видно, что ему приятно.
* * *Я столкнулся с Арисом на лестнице. Черт бы побрал этих спецслужбистов с их одинаковыми лицами – я не узнал его в цивильном. Широкополая шляпа, пальто с поднятым воротником – как в плохих детективных романах, честное слово. Но он-то меня узнал.
– А-а-а, поручик! А вы какого лешего тут делаете? – взгляд его стал максимально подозрительным, захотелось даже взять его за грудки и ударить лбом в переносицу.
– Служба, господин Арис… – сдержался я. – Вы, небось, тоже здесь не к вдовушке со второго этажа на вареники пришли?
Спецслужбист наконец рассмотрел аксельбант на моей груди, а потом и Серебряный крест.