Нарисованная любовь (СИ)

— Мы скакали, как сумасшедшие, — Дженни с силой цеплялась за рукава рубахи Георга. — Если ты выедешь сейчас, можно успеть к отходу поезда.
— Я возьму другую лошадь. — Георг уже отбегал.
— Сменишь её у Эдвина, там будет готово, — крикнула Дженни. — Должен, должен успеть, — прошептала она и расплакалась.
Роберт стоял, сжав руки. Они сделали всё, что могли. Их подстегивало желание успеть, помочь. Сейчас напряжение спало, вылилось в слёзы Дженни, в его бессильную ярость против происходящего.
Георг мчался к воротам
— Спасибо, — крикнул он, вихрем пролетая мимо.
— А мы? — подняла заплаканное лицо Дженни.
— Мы двинемся следом, как только отдохнем. Что нам остается?
— Мы можем взять лошадей Георга. Наши очень устали.
— Да, да, подумаем, как лучше. Можем отправиться в экипаже.
— Нет, это долго, мне не выдержать.
— Хорошо. Веди в дом. Всеёравно надо умыться, поесть. Георга теперь не догнать, встретимся с ним у Эдвина. Кому поручить лошадей, я никого не вижу?
— У Георга мало работников. Пойдем в дом, я попрошу экономку, она всё устроит.
Она протянула Роберту руку.
— Красиво здесь, — оглядываясь, произнес он.
— Да, природа в полной красе. Я бы тебе многое показала. Не сейчас, может, потом вернёмся. Я же много раз предлагала приехать сюда отдохнуть. И до моего дома недалеко. Нужно было сразу взять вещи.
— И ты бы бросила меня? Мне так спокойно, когда ты рядом. Не уезжай, хорошо?
— Не уеду. Вот, иди направо, там комната Георга, найдешь всё, что нужно. Я распоряжусь на счёт обеда, пусть накроют в этой комнате, выходи сюда и жди меня. Только не задерживайся, я не смогу усидеть без дела, сердце рвётся туда.
После обеда навалилась усталость.
— В такой тишине хорошо подремать, — проговорил Роберт, — прохладно, спокойно — мечта! Как хорошо, когда мало мелькавших людей, мы предоставлены сами себе.
— Я так и жила. С головой окунулась в жизнь только у Эдвина, у вас. Там столько забот вокруг, движения — кипит. Мне нравится, но не насовсем, утомляет. Видимо, в душе я абсолютно другая, предпочитаю покой, размеренность, только бы рука об руку с теми, кто дорог.
— Сейчас рука об руку только мы с тобой. И мне так хорошо. А тебе?
— Тоже, — согласилась Дженни, — идеал, сон. Я, скорее всего, так и буду жить, а тебе предназначено другое.
— Тогда я в полную силу использую вот эту возможность побыть счастливым.
Он подсел к Дженни, положил голову ей на плечо. Она обняла его, как маленького, поглаживая руки.
— Мне приятно, что я могу подарить тебе эти минуты. Наслаждайся, а то скоро в путь, назад в твою жизнь.
Роберт соскользнул на пол, на колени, заглянул в лицо Дженни.
— Я хочу, чтобы так было всегда. Ты считаешь, это невозможно?
— Элиза уже попробовала…
— Я буду с ума сходить, представляя на месте нас тебя и Артура. Он будет стоять перед тобой на коленях, целовать эти руки, а ты сверху вниз будешь дарить ему вот такой взгляд. Нет, невозможно.
— Такое не повторится, не может быть одинаково.
Роберт уткнулся ей в колени.
— Если б ты знала… — начал он и замолчал.
Повисла долгая тишина. Никто её не нарушал. Роберт мысленно успокаивал себя, взывая к дружбе с Артуром. Дженни не шевелилась, не желая потревожить друга.
Через время она осторожно коснулась его волос.
— Ты не заснул?
Роберт поднял голову.
— Нам пора?
— Да, нужно отправляться.
Они поднялись.
— Я тебя сейчас поцелую, — сказал Роберт. — Это — в последний раз. Нельзя нам так себя вести.
— Ты прав. Шутки, дружеские поцелуи понарошку, но затягивает. И не хорошо это.
— В последний раз. Но так, чтобы нацеловаться на всю жизнь. Страшно?
— Нет, я жду этого.
— Тогда иди ко мне, у нас мало времени.
  
Глава 24
 
Георг издалека увидел Эдвина верхом с запасной лошадью рядом. Эдвин сразу же двинулся навстречу. Они обменялись понимающими взглядами, даже не поприветствовали друг друга. Эдвин попытался выдавить: «Мне жаль», но посчитал, что это будет слишком сентиментально. Заметив взгляд Георга, брошенный через поле, как бы пытаясь охватить расстояние отсюда да железнодорожного вокзала, произнес:
 
— Должен успеть, лошадь свежая, рвётся прогуляться.
Не удержался, хлопну Георга по руке, но как-то неловко, желая поддержать и понимая, что никакими поддержками здесь не поможешь.
Георг успел. Основная масса пассажиров уже разместилась по вагонам, провожающие толпились у входов.
Коляску Энн Георг выделил среди экипажей сразу, словно она в этот момент была на перроне одна. Не сбавляя хода, подлетел и только тогда, резко осадив лошадь, спрыгнул. Элизы видно не было, Энн разговаривала с незнакомым мужчиной.
У Георга не было времени на приветствие, он бросил сразу:
— Где Элиза?
Энн отшатнулась и побледнела, бросила неосторожный взгляд в сторону окна. Она ещё только пыталась взять себя в руки, когда Георг повернулся к вагону и крикнул:
— Элиза!
Он увидел растерянное лицо в окне, потом в верхнюю открытую часть выглянула она. Как менялось её лицо! Вместо обреченности в глазах появилась жизнь, они заполыхали так, словно внутри неё резко вспыхнул яркий свет, осветив округу.
— Приехал!
Это всё, что Элиза сказала. Она смотрела на него, сияя, от этого более счастливого лица представить было невозможно.
— Элиза, — Георг тянул к ней руки, — Я за тобой. Быстрее выходи, мы уезжаем ко мне.
Энн не знала, что предпринять. Вмешаться, привлекая внимание? Благо, поверенный от Мигеля моментально оценил ситуацию, дал Энн взглядом понять, что ему всё ясно, и спокойно сказал:
— Поезд сейчас трогается. Не беспокойтесь, уведомление о приезде я вышлю сразу, как доберемся до места.
И отвернулся в сторону.
— Ты приехал, — Элиза уже плакала, прижав руки к лицу. — Я увидела тебя и теперь буду самой счастливой на свете.
Поезд дал гудок к отправлению.
— Элиза, быстрее, иди к выходу, я подхвачу тебя. Элиза!
— Нет, Георг, нет. Я должна делать то, что от меня требуется. Мне больше ничего не нужно в жизни, только вот этот момент — твоё лицо перед разлукой.
— Я люблю тебя, Элиза! Я не смогу без тебя. Ты не должна рушить нашу жизнь. Зачем ты это делаешь?
Поезд уже тронулся.
Элиза ничего не говорила, всё так же плакала, не спуская с него глаз — слёзы от счастья и горя одновременно.
— Нет! — Георг вскочил на лошадь, некоторое время скакал вровень с окном.
— Элиза, не уезжай! Почему ты смеешься? Ответь хоть что-то.
А она смеялась от счастья даже тогда, когда Георга почти не стало видно, и уже только в её мечтах он всё мчался за поездом. Это ли не счастье: знать, что тебя любит самый лучший человек на свете? Это ли не радость, когда исполняется самая главная надежда: увидеть любимое лицо перед тем, как шагнуть в другую, не нужную ей жизнь? Теперь она знала: в её жизни все будет хорошо, потому что ничего не будет иметь значения. Она не будет вспоминать потухшие глаза любимого, его отчаянного крика, растягивающуюся и, наконец, порвавшуюся нить его пути за удаляющимся поездом. Она не будет обращать внимание на боль, которая появилась уже сейчас, а название боли «никогда!». Всё это можно отдать за миг, когда в тающую надежду ворвался его голос: «Элиза!». Не бросил, приехал, успел. Приехал… Не бросил…
* * *
Роберт и Дженни всё же спешили. Понимали, что можно не гнать лошадей, это ничего не изменит, скорее всего, всё уже случилось или не случилось. Они не стали заезжать к Эдвину, двинулись мимо, в сторону города. Иногда бросали друг на друга взгляды, словно вопрошали: что мы делаем, зачем? Не находили ответа, поэтому не отвечали.
У Дженни разрывалась душа, ей казалось: если бы она была вместе с Георгом и Элизой, то смогла бы как-то помочь, настолько близки ей были ощущения влюбленных — отчаяние и надежда. Она поглядывала на Роберта, и тревога уступала место покою: рядом такой надежный человек, сопереживающий, ставший родным за последние несколько дней. Она не могла разобраться, как воспринимала его. Почему позволяла целовать себя? В его объятиях было спокойно. Когда обнимал Эдвин, было страшно, неуютно, хотелось оглядываться по сторонам: вдруг кто увидит… Артур… С ним вообще не понятно. Идеал, которого она достигла, не принёс ожидаемого удовлетворения. Всегда казалось: его поцелуи — это временно, торопливо, словно делали это потому, что так положено. Или она наговаривает? Нет, скорее всего, сравнивает. И сравнение не в пользу Эдвина и Артура. Вот, оказалось, бывает и по-другому, совсем иначе, и именно это подходит ей больше всего. Да, подходит… Элиза и Георг тоже подходят друг другу…