Измена. Бежать или остаться (СИ)

Веки тяжелеют и норовят закрыться в самый ответственный момент: стоит только прислониться к стене или поудобнее примоститься на специально собранном диванчике в фотозоне.
Если бы не ассистент фотографа Марьян, который время от времени травит анекдоты для всей команды, я бы действительно уснула в самый разгар фотосессии. Чем окончательно разозлила бы главного фотографа.
Игнашевича и так сегодня явно в духе, лютует по поводу и без. Постоянно жалуется на мою медлительность, докапывается до каждой позы. То я не так выставила руку, то поджала пальцы на ногах, то слишком сильно повернулась плечом к объективу фотоаппарата.
Терплю этого маразматика лишь из-за того, что он уважаем многими людьми в модной индустрии. К его мнению прислушиваются, а значит открытая вражда с ним не принесет моей карьере никакой пользы.
Сцепив зубы и в очередной раз досчитав до десяти, я продолжаю выполнять свою работу, несмотря на слабость, которая присутствует в теле из-за раннего подъема.
Пока я, прикрыв глаза, сижу в кресле перед визажистом, телефон сигналит о новом входящем сообщении. Под недовольное сопение работницы студии я достаю из своей сумки телефон и проверяю входящие.
«Как ты? Все в порядке?» 
Третье сообщение от Горского за пол дня. Просто рекорд последних месяцев. Я будто вновь окунулась в прошлое, где забота Назара ощутима даже за тысячу километров.
Этим утром муж даже не поленился встать вместе со мной в четыре утра. Лично отвез меня в аэропорт и проводил до стойки регистрации.
«Всё идёт в привычном ключе».
Черные точки вверху диалогового окна моментально оживают и начинают свой бег.
«Сразу звони мне, если он начнет быковать»
Уголок моего рта ползет вверх. Я-то позвоню, но что он может сделать, находясь на расстоянии полторы тысячи километров от студии?
«Хорошо, папочка». 
В конце сообщения по привычке добавляю желтую мордочку, которая шлет воздушный поцелуй. И только нажав стрелочку «отправить» я понимаю, что больше не могу использовать такое обращение к собственному мужу. Шуточный подтекст для слова «папочка» в нашей переписке отныне кажется слишком вульгарным и неуместным.
Муж успевает прочитать сообщение раньше, чем я открываю меню редактирования текста. Жду его ответа, но он внезапно пропадает из сети.
Разнервничавшись, я кусаю свою нижнюю губу, за что тут же получаю выговор от визажиста. Девушке вновь придется трудиться над тем, чтобы мой рот приобрел стойкий темно-фиолетовый оттенок и не был похож на огромный синяк.
Когда Игнашевич после перерыва влетает в фотостудию, работа возобновляется с новой силой. Он требует, чтобы я выдавала по шестьдесят разных поз в минуту. Кричит, когда я повторяю положение тела. Рычит на ассистента, который старается мне помочь.
— Я хочу видеть дерзость в твоих глазах. Дай мне больше страсти. Где огонь, Каролина? — кричит он время от времени. — Что ты как бревно, Горская? За столько лет могла бы и пластичнее стать.
Кровь закипает в жилах от каждого слова этого напыщенного мужика. Сжимаю челюсти и через силу прогибаюсь в пояснице. Все делаю именно так, как хочет Игнашевич. Но фотограф все равно остается недовольным. Кривит нос и отворачивается.
Молча просматривает полученные снимки вместе со своим ассистентом. Минутой спустя без стеснения он говорит, что он на месте моего мужа тоже ушел бы от меня к любовнице.
— Разве такая угловатая и худая девка может возбуждать здорового мужчину? Ужасно, это просто ужасно. Не зря ее муж обзавелся любовницей. Кошмар, никуда не годится. Надо обязательно переснимать.
Слова фотографа эхом проносятся по углам помещения. Девочки, которые покрывали мои ноги и руки новым слоем масла, застывают на месте. Они с сожалением поглядывают на меня, но молчат. Как в прочем и вся остальная команда, работающая в данном проекте.
Температура моего внутреннего кипения достигает апогея, когда наши взгляды с фотографом пересекаются. Какими бы ни были мои отношения с супругом, но никто не имеет права обсуждать их в моем присутствии.
 
Пятидесятилетний мужчина не скрывает нахальной улыбки, глядя на мою растерянность. Отталкиваю от себя гримеров и громко выругавшись, я спускаюсь с подиума. Подхожу вплотную к Игнашевичу и требую извинений. Тот лишь смеется мне в лицо и требует вернуться в кадр.
— Или ты продолжаешь работать как велено, или тебя больше никогда не пригласят в Европу. Усекла?
И хотя голос фотографа сквозит ядом и ненавистью, его сальные взгляды на мою грудь говорят о совсем другом. Поведение почти пятидесятилетнего мужчины заставляет мою спину покрыться холодным потом.
Видимо, унижение — его излюбленный метод власти. Он откровенно кайфует от того, что принижает других. Пока Горский был рядом, эта сволочь сдерживалась. Теперь показывает свое естество на полную катушку.
Обвожу взглядом всю команду, которая с любопытством наблюдает за возникшей перепалкой. Никто из них даже не пытается возразить именитому работодателю, никто не собирается вставать на мою сторону.
— Съемка закончена. Ищи другую модель, которая будет заглядывать тебе в рот. — Показываю средний палец мужчине и ухожу собирать свои вещи.
Истеричные крики Игнашевича о штрафах, запрете работы и прочее пропускаю мимо ушей. Я лучше буду сниматься в Азии для каталогов одежды по пятнадцать часов в сутки, чем терпеть такого кретина.
Следом за мной бежит стилист и просит вернуть дизайнерский купальник. Мы вместе заходим в женский туалет, где я, закрывшись в кабинке, меняю зеленый купальник на трикотажное платье.
Слезы брызжут из глаз, размазывая черную тушь по щекам. Достаю из сумки косметичку и пытаюсь с помощью тоника смыть эти чертовы стрелки. Набираю номер мужа, чтобы рассказать о случившемся.
В динамике слышны длинные гудки, но Гор так и не берет трубки. Звоню снова и снова, параллельно растирая кожу докрасна. Косметика, которую визажист поправляла каждые пять минут во время съемки, сейчас отчего-то сидит на моем лице как влитая.
— Да, возьми ж ты трубку, Назар. Какого черта?
Дверь туалета с грохотом открывается и в небольшое помещение входит Игнашевич. Через отражение схлестываемся с разгневанным мужчиной взглядами. Даже с такого расстояния я вижу, как покраснели белки в его глазах, как чересчур расширились для здешнего освещения зрачки.
— Ты что удумала, Каролина? По какому праву ты срываешь работу всей моей команды? Быстро вернулась на свое место! — он закатывает рукава и движется прямо на меня.
— И не подумаю, — еще раз набираю номер мужа.
«Да где ж тебя черти носят, Назар?»
— Что ж ты, Горская, такая непослушная? Я б на месте твоего мужа, давно укротил такой нрав.
— К счастью, вы не мой муж и никогда им не станете.
Дергаюсь в сторону, чтобы обойти неприятного мужчину, но он рывком преграждает мне путь.
— Плохо, когда женщина веревки вьет из мужчины, — Игнашевич ведет пальцем вдоль моего предплечья, поднимаясь к плечу.
Кровь холодеет в венах. Бегу в противоположную сторону. Не успеваю схватиться за ручку двери, как Игнашевич вдавливает меня лицом в стену.
— Придется показать тебе, что такое настоящий мужик.
Рука фотографа скользит по моей пояснице, спускается по бедру вниз, пытается заползти под край платья. От страха забываю все приёмы самообороны, которым учил меня муж. Дергаю затылком, но не попадаю никуда.
Игнашевич в отместку хватает меня за волосы и тянет назад. Больно, слишком больно. Вместо крика «помогите» из губ слетает хриплый стон. Вряд ли кто-то может его услышать, так как в студии все еще играет музыка.
Слезы застилают глаза. Пытаюсь наступить мужчине на ногу, или хотя бы ударить пяткой по коленной чашечке. Все мимо. Он задирает мое платье до пояса. Его липкая, холодная ладонь сильно сдавливает ягодицу, он цепляет край трусиков.
— Пусти, — хриплю я, дергаясь из последних сил.
Вместо ответа звенит пряжка ремня. Мысленно прощаюсь с этим миром. Надежда на то, что мне удастся вырваться из лап этого негодяя тает с каждой секундой. Вся команда молчала, когда он издевался. Все прятали глаза в пол, когда он позволяет себе распускать язык. Неужели все в курсе, что он делает с девочками? Неужели все выбрали путь соучастников?