Хамелеон и Бабочка (СИ)

— Это врождённое? — Максим слушал внимательно, не перебивал, пока не дождался паузы.
— Нет. Спящие — так почтальоны называют тех, кто видит будущее, получают свои способности, когда лишаются зрения, и естественно, это происходит не с каждым. Почему — не знаю. Тут много белых пятен. Почтальоны с рождения видят ауры, а ты начал получать открытки где-то в переходном возрасте. Наверное, тогда судьба и выбирает счастливчика, способного менять будущее. Где я только не была, чтобы всё это разузнать.
Максим повернулся, посмотрел пытливо и пронзительно:
— Если дело не в проклятии, то в чём? Почему ты уехала?
— Потому что нам опасно находиться рядом.
Максим недоумённо нахмурился:
— Опасно?
— Опасно для других. Для всех, кто оказывается в непосредственной близости к нам. Твои задания не просто так проваливались, чтобы ты не делал, всё оборачивалось масштабной трагедией или личным горем, — Ольга тяжело вздохнула. — У ацтеков, таких как я, превозносили, называли дочерями богини судьбы Ицпапалотль — Обсидиановой бабочки. В большинстве других стран просто убивали, как исчадие ада, ведьм и несущих неприятности чёрных кошек. Нас мало.
— Элемент хаоса? Человек без судьбы и без ауры?
Ольга хмыкнула.
— Без ауры, да. Это всегда жутко пугает почтальонов, привыкших видеть людей, как сгустки энергии. Только это не совсем так. Элемент хаоса? Возможно. Но благодаря нам будущее вариативно, и появляются новые развилки. Ты способен запустить реальность по выбранному пути, но создать новую не можешь.
Максим сощурился.
— Так ты… Бабочка?
Ольга пожала плечами.
— Называй, как хочешь. Суть это не меняет. Проблема в том, что рядом нам нельзя находиться, и чем ближе — тем хуже. Тут срабатывает закон равновесия. Ты фиксируешь выбранную развилку, а я создаю веер новых, причем наиболее отдалённых от той, что озвучил Спящий. Там, где ты спасаешь, я несу смерть. А твоя миссия почти всегда связана со спасением, хоть ты это и не знаешь. Иногда это происходит опосредованно через ворох незначительных на первый взгляд событий. По отдельности мы прекрасно существуем и выполняем своё предназначение.
Максим тряхнул головой, взлохматил волосы. Многое теперь прояснилось, он ведь и сам заметил, что рядом с Зоей всё идёт наперекосяк, срывается и летит в тартарары.
— Ты думаешь Зойка такая же, как ты?
— Уверена. Тут ещё есть кое-что. Самое важное.
Максим настороженно прислушался.
— Это я узнала в своей последней поездке. Бабочки всегда действуют интуитивно, спонтанно, без раздумий. Со мной всё ещё опасно, но я больше не могу менять реальность, потому что теперь обдумываю каждый шаг, каждое действие, пытаюсь просчитать, к чему это может привести. Можно сказать, я лишилась способности создавать реальности. С тех пор, как я всё это узнала, я не слышу интуицию. Такие, как ты, в некоторых верованиях вас называют Хамелеонами, тоже не должны знать. Ваша задача — мгновенно принимать решения, прислушиваюсь к внутреннему голосу. Но вас хотя бы больше и даже зная правду, ты всё ещё можешь вмешиваться, правда теперь никто не гарантирует результат. Знания убивают интуицию.
Максим встал, прошёлся по тротуару напротив скамейки, снова сел, несколько минут молчал.
— А если Зойка выберет меня, а не эту дурацкую способность? Может, ей тоже не нужно это всё?
— Макс, ты не хочешь меня слышать. Рядом с тобой она всё равно опасна для всех, а ты опасен для неё лично. От этого нельзя отказаться. Это ваша суть. Как бы тебе объяснить? Когда вы рядом, может случиться что угодно. Рухнет здание, и погибнут люди, но кирпич, который предназначался тебе, упадёт на неё. Потому что ты наделен редкой удачливостью. Ты чертовски везучий, а она нет. Рядом с тобой она всегда под ударом.
Максим запустил пальцы в волосы и снова замолчал.
— Это несправедливо.
Ольга положила ладонь на его плечо.
— Мне жаль, но я не представляю, что тут можно сделать. Даже в пределах одного города вам опасно находиться.
Максим замотал головой, обреченно опустил руки.
 
— Не могу.
— У тебя нет выбора.
Ольга обняла Максима, разгладила сердитую морщину на его лбу и поцеловала в висок.
— Мне нужно ехать.
Он не шелохнулся, бросил, не поворачиваясь:
— Уезжай.
Встав, она сразу не ушла, смотрела на его сгорбленную фигуру.
— Макс, ты справишься.
— Естественно. У меня же нет выбора.
Он не заметил, когда остался один. Сколько просидел вот так, как статуя, не знал. Когда встал, почувствовал, что ноги не слушаются, а голова гудит.
Пора было ехать в больницу. Зою перевели из реанимации в индивидуальную палату два дня назад. От родственников и друзей в коридоре и фойе было не протолкнуться. Где-то рядом бродил приставучий журналист, хотел побеседовать с ней глазу на глаз. Максим пока не смог попасть к Зойке, да и не пускали в реанимационную палату. Надеялся, что сегодня это получится.
Когда она лежала без сознания, он не мог ни думать, ни спать, ни работать, всё время возвращался к больнице и просто ждал. Родители Зои заметили его, брат пытался заговорить, но Максим не готов был к беседам и просто невежливо обрывал на первой фразе.
А ещё там был Антон. В первую очередь не хотелось сталкиваться именно с ним.
Только позавчера, узнав, что она пришла в себя, Максим вздохнул более или менее свободно, боль, стягивающая рёбра, отпустила. К Зое всё ещё не пускали, и он решил навестить Ирину. Как раз попал на очередную истерику. Открыток не было, до сегодняшнего дня, Максим не желал их и нарочно не проверял ящик. Если бы не ЖанЭд, просто выбросил бы послание, предварительно разорвав в мелкие клочья.
К Зое он шёл в сомнамбулическом состоянии, вроде с кем-то здоровался, улыбался, даже бахилы натянул. Мама Зои посмотрела на него непривычно пристально и накинула на плечи белый халат.
— Она про тебя спрашивала.
Максим оглянулся, поймал пронзительный взгляд Антона и кивнул ему почти по-дружески. Глубоко вздохнув, открыл двери и на секунду замер на пороге комнаты. Зоя не спала, смотрела на него в упор.
Максим приблизился к постели, подтянул стул и сел рядом. Нащупав её руку на покрывале, слегка сжал пальцы.
— Привет.
Она вымучено улыбнулась.
— Привет.
Максим склонился, коснулся её пальцев губами и замер, уткнувшись лбом в её раскрытую ладонь.
Зоя погладила его по голове.
— Макс? Ты там уснул, что ли?
Он поднял взгляд.
— Тебя можно целовать?
Зоя усмехнулась.
— Я же на чучело похожа, губы потрескались, щеки ввалились. Неужели хочется такое поцеловать? — она боялась, что Максим увидит её растерзанной и некрасивой. Как приговора ждала отвращения в его глазах.
Максим удивлённо вскинул брови.
— Хочется.
Он приподнялся, коснулся её губ нежно, почти невесомо и снова сел.
— Ну и поцелуй, — осуждающе покачала головой Зоя, — не твой какой-то.
— Как ты себя чувствуешь?
Она задумалась.
— Будто мне в кишках поковырялись и сложили всё не очень аккуратно. Я на обезболивающих, странное ощущение.
Максим провёл пальцем по её предплечью. Добрался до гибкой иглы катетера и вздрогнул. Как завороженный он смотрел на тонкую синюю вену в ямке локтя, готовясь сыграть свою самую сложную роль.
Он медленно поднял взгляд. В его глазах больше не было нежности.
— Зой, я рад, что с тобой всё хорошо. Ты меня безумно напугала. Скоро тебя выпишут, кстати?
— Не знаю, об этом ещё не было разговора. Я только два дня назад перестала претендовать на звание трупа.
Зоя ещё не поняла, что происходит, но по голосу и по лицу заметила, что Макс какой-то другой, далёкий и равнодушный. Отшучивалась интуитивно, от страха.
 
— Там за дверью толпа родственников, за тебя переживают. Антон тоже там.
Зоя нервно выдохнула.
— Я знаю, он заходил.
— Ты говорила с ним? — Максим отклонился на спинку стула с каким-то игривым пренебрежением.