Поцелуй льда и снега

– Святые боги, – выдыхает продавец рядом со мной. Я могу только согласно кивнуть. Что бы я ни сказал сейчас, ничто не воздаст должное этому зрелищу. Волосы Давины, почти такие же белые, как шерсть жеребца, сверкают на солнце, когда она рысью пускает коня по загону. За всю свою жизнь я не видел ничего более красивого и захватывающего одновременно. Я глаз не свожу, но не с великолепного жеребца, а с девушки на его спине, которая плавно приспосабливается к движениям животного, сияя ярче солнца.
– Я подарю вам всех лошадей, которые только у меня есть, если получу за это вашу служанку, – шепчет мне продавец. – Похоже, малышка понимает в лошадях больше, чем все мои конюхи вместе взятые.
Я скриплю зубами, нетерпеливо ожидая, когда Давина перебросит ноги на одну сторону и соскользнет со спины жеребца. В несколько больших шагов преодолеваю расстояние между нами, обхватываю ее лицо обеими руками и целую – твердо и требовательно, на этот раз я не могу сдержаться.
Больше всего на свете мне хотелось бы отвести ее куда-нибудь, где нас никто не увидит, и прижать ее к себе так крепко, чтобы я мог почувствовать каждый дюйм ее тела сквозь одежду. Но даже сейчас, желая ее так сильно, как никогда никого раньше в своей жизни, я помню о приличиях, которые с малых лет внушала мне мама.
После мгновенного изумления Давина отвечает на поцелуй с таким энтузиазмом, что почти лишает меня рассудка. Я забываю, где мы находимся, зачем мы здесь и почему это не очень хорошая идея притянуть ее еще ближе. Когда я провожу пальцами по кончикам ее ушей, меня вознаграждает тихий стон, который почти заставляет меня забыть обо всех хороших намерениях и правилах поведения.
Я резко отрываюсь от нее, хотя это причиняет мне почти физическую боль. Она смотрит на меня озадаченно, и я быстро качаю головой, чтобы дать ей понять, что она не сделала ничего плохого. Собравшись с духом, я снова поворачиваюсь к торговцу, у которого глаза чуть не вылезли из орбит.
– Должен вас разочаровать, – говорю я, переплетая пальцы с Давиной. – Она не моя служанка и не выставлена на продажу. Впрочем, я бы с удовольствием взял жеребца. Отведите его к конюшням. Там уже ждет моя кобыла. Мы заберем его, когда позже вернемся.
– К-конечно, минхер, – бормочет он, продолжая смотреть на Давину. – Пожалуйста, позвольте мне подарить вам жеребца, госпожа.
Будто зная, что мы говорим о нем, конь подходит к нам, тыкается в плечо Давине и наконец обнюхивает меня. Я протягиваю к нему руку и хлопаю по шее, что он терпит с гораздо большей неохотой, чем если бы это сделала Давина.
Я не могу его винить, но рад, что он вообще позволил мне прикоснуться к нему. Я имел дело с лошадьми, которым в прошлом приходилось терпеть ужасные вещи и которые больше не подпускали к себе определенных личностей – мужчин или людей определенного роста или с особой походкой. Многие из них были убиты, потому что больше не годились для войны, и белого жеребца, вероятно, постигла бы та же участь, если бы торговец не смог продать его в ближайшее время.
Давина улыбается продавцу.
– Спасибо, добрый человек. Обещаю, с нами у него все будет хорошо.
– В этом я уверен, – бормочет торговец.
Я закатываю глаза. Вероятно, он перебирает варианты, как бы самому стать лошадью, чтобы Давина взяла и его. Я осторожно снова натягиваю ее капюшон, касаясь прядей под ним.
– Нам нужно идти, – говорю я. – Но уверен, мы скоро вернемся. Не стесняйтесь отправить нам сообщение в Бразанию, если у вас появятся особые животные.
– С величайшим удовольствием, минхер, – он кланяется мне и Давине.
Я жду, пока она попрощается с жеребцом и пообещает, что скоро вернется, и что до тех пор он должен быть послушным, а затем вместе с ней покидаю загон, как идиот, ухмыляясь до ушей.
Я и раньше знал, что Давина идеально мне подходит, но, увидев, как она справляется с трудной лошадью, я абсолютно точно уверен, что боги, должно быть, создали ее специально для меня.
* * *
Канцелярии, несколько выстроенных в ряд невысоких домиков, находятся на другом конце города. Туда едут все, кто хочет отправить сообщение в любую точку страны или во Фриску. Если кто-то не умеет писать, там есть профессиональные клерки, которые выполнят эту работу – за соответствующую плату, конечно.
 
Обычно я добираюсь до канцелярий за полчаса; с Давиной, правда, этот путь занимает по крайней мере один, если не два часа. Пораженная, она останавливается у каждого второго прилавка. Ее глаза сияют так, будто она никогда раньше не видела ничего подобного. Поскольку я знаю, что она не любит говорить о своей семье, то проглатываю все вопросы и довольствуюсь собственным объяснением: ей пришлось много работать, из-за чего она нечасто выходила из замка, или во Фриске нет таких рынков. Поэтому я позволяю ей радоваться, не торопя ее.
Когда мы наконец добираемся до канцелярий, я объясняю Давине, что делать, прежде чем пойти в свою кабинку, чтобы написать письмо королю. Я уверен, что закончу раньше, потому что не останавливаюсь на объяснениях, а ставлю Эсмонда перед свершившимися фактами. Однако, когда выхожу из своей кабинки со сложенным письмом в руке, Давина уже ждет меня.
– Тебе нужна помощь? – спрашиваю я.
Она качает головой.
– Я уже отправила свое письмо.
Я хмурюсь. Оно не могло состоять больше чем из двух строк… Но я согласился не давить на нее. Мы договорились, она сообщит своей семье, что все еще жива – не больше и не меньше.
– Я быстро отправлю свое письмо, и тогда мы сможем уйти. Подожди меня здесь.
Она кивает, и я спешу найти ящик, в который бросают послания и который связан с определенным местом и областью. Когда я наконец обнаруживаю нужный, с надписью «Королевский двор, Огненное королевство», бросаю письмо, чтобы быстрее вернуться к Давине. У меня нет времени, чтобы отпраздновать этот момент моей свободы, я хочу вернуться в Бразанию с Давиной. Быть вдали от городского шума и суеты, слишком напоминающих мне двор, куда больше никогда не ступит моя нога.
Давина все еще стоит там, где я ее оставил, с подавленным выражением на лице.
Но я знаю, как его прогнать.
Я беру ее за руку.
– Ты уже знаешь, как хочешь назвать коня?
Ее лицо мгновенно светлеет.
– Я могу выбрать имя?
Я улыбаюсь ее детской радости.
– Конечно. Кто же еще? В конце концов, он твой.
Ее глаза сияют так же ярко, как когда она сидела на спине жеребца. Я помню, что когда-то у нее был мерин, но однажды его отняли. Я не знаю причины, но это не имеет значения. Он был важен для нее и внезапно перестал принадлежать ей. Даже не знаю, что точно произошло, но понимаю, что наверняка это было ужасное время для нее. Даже представив, что внезапно теряю Элору, я едва могу дышать. Знаю, что не в силах восполнить потерю Давины, подарив ей нового жеребца, но надеюсь, она сможет создать с ним такие же прекрасные воспоминания, какие были у нее с мерином, и что в какой-то момент она будет думать не только о потере, но и том беззаботном времени, которое они провели вместе.
Я уже было наклоняюсь, чтобы поцеловать Давину, когда дверь канцелярии распахивается.
– Король в городе! – взволнованно кричит женщина, и посетители канцелярии выбегают наружу.
Только мы с Давиной стоим как вкопанные. В моем животе образуется ледяной узел, сжимающий мои внутренности. Эсмонд узнал от кого-то, что я бросаю службу? Я только вчера прибыл с Давиной в Бразанию; так быстро никто из жителей не мог сообщить ему об этом, и я не думаю, что кто-то из них стал бы это делать. Все они знают, как я страдал во время обучения.
По какой бы причине Эсмонд ни снизошел до визита в Браннвин – что он делает довольно редко, поскольку чувствует себя в безопасности только при дворе, – я определенно не хочу сталкиваться с ним.
– Мы уезжаем, – глухо говорю я.
Давина кивает, но даже это простое движение кажется отрывистым, будто все ее мускулы напряжены.
Я беру ее за руку и выхожу с ней из канцелярии. Теперь на улицах царит еще более оживленная суета, чем раньше. Еще больше людей движутся по улицам, чтобы бросить хоть один взгляд на короля, которого так редко видят.