Отцы наши

Она стала шарить по карманам в поисках фонарика, который точно брала с собой. Хорошие дети, снова подумала она. Вежливые, милые мальчики. Фиона вспомнила, как однажды зашла к ним, когда Катрина задремала наверху с Бет, и Никки предложил ей чашку чая, как взрослый, а потом пришел малыш Томми и принес бисквиты, разложенные на тарелке ровным кругом. Чай был очень слабым, словно это было просто молоко с горячей водой. Но они так старались ей угодить, так хотели ее развлечь, чтобы при этом не побеспокоить маму. Фиона размышляла о своем сыне Стюарте, который, кажется, все больше и больше отстранялся от родителей. Он учился в школе в Обане и приезжал домой только на выходные. Но иногда Фиона, к стыду своему, радовалась, что его нет. Она ожидала, что он оставил ей что-то на день рождения — открытку или даже подарок, — и вчера тщательно обыскала весь дом, чувствуя себя очень глупо, но ничего не нашла, а когда вечером, как обычно, позвонила ему, он и не вспомнил о том, что у нее день рождения, пока она сама об этом не заговорила. Тогда он пожелал ей всего самого наилучшего и спросил вежливо, как у пожилого дальнего родственника, хорошо ли она провела этот день. Когда Фиона повесила трубку, она страшно разозлилась, но не на сына, а на мужа, который, по ее мнению, не должен был такого допустить. Фиона всегда следила за тем, чтобы на день рождения Гэвина Стюарт приготовил ему хотя бы открытку. Мужчины не так предупредительны, как женщины. Она подумала, каково будет Катрине с ее сыновьями, когда они вдруг превратятся в неуклюжих дерзких подростков. Раньше-то Стюарт собирал для нее полевые цветы по дороге из школы.
Наконец Фиона нашла фонарик в потайном кармане и стала смотреть, как Катрина и ее дети исчезают в доме. Последним ушел Никки, аккуратно поставив две длинные палки у задней двери, наверное, чтобы они с братом продолжили игруна следующий день, во что бы они там ни играли. Дверь закрылась, а через секунду погас свет. Фиона представила себе, как семейство Бэрдов угнездилось в своем теплом и светлом доме. Она надеялась, что Гэвин оставил включенной лампочку на крыльце, но он часто забывал. Ветер усиливался. Она знала, что ночью будет буря.
Когда Фиону допрашивала полиция, она сообщила, что проходила мимо дома Бэрдов к помойке около 17:35, а обратно возвращалась в шесть. Она не смотрела на часы, пока шла, но помнила, что, когда вернулась, часы в кухне показывали 18:20. От ее дома до дома Бэрдов было около пятнадцати минут ходу. Эта информация оказалась очень важной. Фиона была последним человеком, который видел семейство Бэрдов в живых.
Когда Никки и Томми Бэрды на следующий день не появились в школе, их учительница Эйлин Браун позвонила им домой. Никто не подошел к телефону. Эйлин пыталась дозвониться все утро, но трубку не брали. Она была единственным учителем в школе с пятью учениками, так что ей не с кем было посоветоваться, и чем дальше, тем больше она беспокоилась. От Катрины вряд ли можно было ожидать, что она оставит детей дома и не предупредит.
Во время последнего урока перед обедом, пока Ангус и близняшки Вильсон работали над моделями лодок викингов, Эйлин раскопала телефон фирмы в Обане, где Джон работал бухгалтером. Но секретарша, подошедшая к телефону, была удивлена. Она сказала, что Джон у них уже некоторое время не работает.
После обеда Эйлин не выдержала, позвонила мужу в медпункт и попросила его доехать до дома Бэрдов и посмотреть, все ли в порядке. Грег подумал, что его жена принимает все слишком близко к сердцу, но не хотел, чтобы она проволновалась весь день, — он знал, что если уж ей что-то взбредет в голову, то это обычно надолго. Хотя он был единственным врачом на острове, пациентов в тот день не было, так что он немедленно отправился в путь. До дома Бэрдов на другой стороне острова было двадцать минут езды — он добрался туда в третьем часу.
Позже, когда первое потрясение улеглось, когда Грег выпил несколько чашек сладкого чая и разговаривал с двумя полицейскими в доме Маккензи, он попытался очень точно восстановить, что произошло после того, как он приехал к дому Бэрдов. Но кое о чем он все-таки не мог связно рассказать, хотя рядом и сидела Эйлин с посеревшим лицом и держала его за руку. Некоторые вещи словами не выразить.
 
Когда никто не открыл дверь на звонок, Грег подождал несколько минут и позвонил снова. Он предположил, что звонок просто сломан. Тогда он попробовал постучать дверным молотком. Никакой реакции не последовало, так что Грег пришел к заключению, что Бэрды куда-то уехали. Тем не менее он решил обойти дом и постучать в заднюю дверь, чтобы потом с чистой совестью отчитаться перед Эйлин о тщательно выполненном задании.
Обходя вокруг дома, Грег мельком глянул в окно кухни. От увиденного он замер, хотя сначала и не осознал, что же видит. Позже он вспоминал, что подумал тогда: «Они затеяли ремонт. Но зачем же красить стены в красный?» Эта мысль была такой абсурдной, что он никогда о ней никому не рассказывал.
Затем он почувствовал, что холодеет до кончиков пальцев. Солнца не было, но день был светлым, и небо, отражавшееся в стекле, мешало ему как следует все рассмотреть. Однако он увидел достаточно, чтобы понять: кухня была залита кровью. Несколько секунд он стоял неподвижно. Потом прижался к стеклу и приставил к лицу ладони. Красная комната. Пол весь в крови. Около тел она была яркой и блестящей, а в углах уже подсохла и потемнела. Дальняя стена тоже забрызгана кровью — пятна и потеки складывались в узоры, напомнившие Грегу абстрактные рисунки его детей.
Посредине этого красного взрыва лежала Катрина, подогнув ноги и закинув одну руку за голову, как будто она просто упала в обморок. Грег сразу опознал ее по лиловому джемперу, который она часто носила и который теперь насквозь промок от крови, и по рыжим волосам, разметанным вокруг нее, словно она плыла под водой. Через несколько мгновений Грег понял, что у Катрины нет половины головы, вместо нее — пустота, кроваво-красное месиво. Позже Грег думал, что это зрелище было поистине непристойным: никому, даже врачу, не положено видеть человека таким — как тушу, как груду окровавленного мяса.
Но самое неизгладимое впечатление произвела на него Бет, хотя он еле находил в себе силы смотреть в ее сторону. Он сразу же ее заметил — она лежала рядом с матерью, ближе к кухонной двери. Грег тут же отвел взгляд, но все-таки увидел, что глаза у нее открыты, а в маленькой груди зияет темно-красная дыра. Кем же надо быть, чтобы выстрелить из дробовика в младенца?
Грег знал, что если бы он вошел в кухню, то услышал бы густой запах свежего мяса, крови, запах скотобойни.
Тем не менее, пересилив себя, он попытался открыть заднюю дверь. Руки у него тряслись так сильно, что он не мог ухватиться за дверную ручку. Дверь была заперта, и он вздохнул с облегчением. В этот момент он был твердо уверен в одном: он не вынесет того, что еще может увидеть внутри дома.
Спотыкаясь, Грег вернулся к машине и поехал к Маккензи, ближайшим соседям Бэрдов, чтобы вызвать полицию и скорую помощь. Когда он рассказывал Гэвину Маккензи о том, что увидел, он не узнавал собственного голоса — резкого и перепуганного.
На острове не было полицейского участка, так что вертолет из Обана прилетел больше чем через час. Полиция взломала дверь дома Бэрдов.
Внутри они обнаружили тела тридцатидвухлетней Катрины Бэрд, ее годовалой дочери Элизабет, десятилетнего сына Николаса и тридцатисемилетнего мужа Джона. Все они были убиты выстрелами из дробовика. Был один выживший — восьмилетний Томас, которого нашли скорчившимся в шкафу в спальне своих родителей. Он лежал в луже собственной мочи, в состоянии, близком к кататоническому.
Потом Грег снова и снова повторял Эйлин: «Я должен был войти внутрь и найти его. Ему пришлось провести там еще час. Одному в этом доме. Я должен был забрать его».
И Эйлин неизменно отвечала: «Ты ничего не мог поделать, дорогой».
И Грег говорил: «Я должен был разбить окно».