Леди, берегитесь!

Прозвище Пуп он получил еще в школе, но перспектива превратить его из щенка в пса не вызвала ни в ком сопротивления.
Наверное, поэтому Дариен не попытался отделаться от него, а помог уцелеть во время войны на Пиренеях, потом во Франции, пережить фальшивый мир, пройти через Ватерлоо. У всего этого были несчастливые последствия. Пуп стал преданным, как щенок. Дариен решил, что избавился от него, когда в конце прошлого года молодой человек унаследовал капиталы отца, однако он не ушел из армии и был предан, как всегда.
Когда продал свой офицерский чин, Дариен решил, что перерезал пуповину, тем более что Пуп в то же самое время отправился оформлять свое скромное наследство. Так что, черт возьми, он делает здесь?
– Спасибо, Пруссок, – растерянно поблагодарил слугу Дариен.
Когда тот сделал шаг в сторону, чтобы обойти гостя, открылся вид на изумительный жилет, который обтягивал круглый живот Пупа. Его украшал пейсли – шотландский орнамент желтого и синего цветов. Пуп был одет сокрушительно, по последней моде, что включало воротник, который подпирал уши, и огромный галстук, который по идее должен был изображать завихрение водопада, но вместо этого напомнил Дариену вилок цветной капусты.
– Что ты здесь делаешь, Пуп?
– Понемногу осваиваюсь в Лондоне, – ответил молодой человек. – К тому я подумал: у Канема есть свой дом, но нет ни жены, ни семьи, а стало быть, ему нужна компания.
Сияющий вид гостя подтверждал его уверенность в своей правоте.
Вот уж действительно, дурные вести всегда приходят третьими.
– Тебе здесь не понравится, Пуп. Я персона нон грата.
– Персона… чего?
– Тот, кого нигде не принимают, никуда не приглашают. Никаких тебе вечеров, балов, вообще ничего. – Черт, он начинает говорить, как Пуп. – Тебе удобнее остановиться на постоялом дворе или в гостинице.
Свободный, ничем не связанный Пуп – в Лондоне!
Черт возьми дважды!
– Все прекрасно, Канем! Это лучше, чем ордер на постой, да?
Почему, дьявол побери, он не дал Пупу утонуть в Луаре, когда был такой шанс? Дариен продолжал готовить другие аргументы, когда раздался очередной стук в дверь.
– Заходи! – крикнул он во весь голос.
Это уже ни в какие рамки! Раньше такого никогда не бывало.
Вошел Пруссок и принес единственное письмо – на сей раз на подносе и с выражением почтительности.
– От герцогини Йовил! – объявил он таким громким голосом, что наверняка услышали в доме по соседству.
Дариен взял письмо, уступая велению судьбы, сломал огромную, с крестом печать, развернул лист дорогой бумаги и прочитал теплую фразу с благодарностью за помощь ее сыну.
Нет никакого четвертого раза! Вместо этого – первый шаг к победе.
– Герцогиня, да? – фыркнул Пуп. – Это ты так пошутил насчет какого-то там грата? Канем Кейв, каков он есть. Это значит – дорогой гость везде! Какую комнату мне занять?
Возможно, то было ощущение эйфории от маленькой победы, или он просто не мог выкинуть за дверь этого луноликого, но Дариен не стал возражать. Пуп может занять бывшую комнату Маркуса. Даст бог, его аура разрядит напряженную атмосферу и распугает призраков. Дариен подхватил саквояж Пупа и пошел вверх по лестнице, а молодой человек последовал за ним, без видимых усилий водрузив на плечо свой сундук.
– Еще не обзавелся камердинером, Пуп?
– Был один, но так меня запугал, что я его выгнал.
– Пользуйся услугами моего: не запугает, но пьет.
Когда Дариен опустил саквояж на пол, у него возникла идея. Возможно ли нанять секретаря для мужчины, как нанимают пожилых дам, чтобы контролировали каждый шаг юных леди? У молодых людей во время путешествий тоже есть сопровождающие. Что если и у Пупа будет этакий камердинер и наставник в одном лице, чтобы руководить продвижением по жизни?
Главное, чтобы это был правильный человек, который не станет пользоваться воспитанником для своей выгоды. Такого вполне может знать Вандеймен. Или его многоопытная жена.
Он уже повернулся, намереваясь уйти, но Пуп вдруг спросил:
– Итак, что будем делать?
– У меня сейчас куча бумажной работы: оформляю наследство, то-се…
 
– Тогда вечером. Я хочу наведаться в лондонский бордель, причем в самый лучший.
Дариен покачал головой и, на миг прикрыв глаза, пообещал:
– Мы пройдемся и осмотрим окрестности.
Дариен отправился в гостиную, решив, что пора придать ей жилой вид. Приподняв белое покрывало, увидел старомодную тяжелую софу под стать такому же древнему ковру. Стены были выкрашены в депрессивный цвет буйволовой кожи, но, наверное, если приложить некоторые усилия, комнату можно превратить в более презентабельную.
Ему стало интересно, когда в последний раз ею пользовались. Чтобы отец собирал здесь гостей для амуров, можно было представить с трудом, а мать перестала приезжать в Лондон вскоре после замужества, потому что была не в силах растопить арктический лед высшего общества, отвергшего ее. Сам он никогда здесь не бывал: перед тем как отправиться в школу, его держали в Стаурс-Корте.
А его бабка? Так же маловероятно. Она возбудила иск о раздельном проживании с мужем по причине его невыносимой жестокости и добилась своего, так что ее власть здесь закончилась в самом начале замужества, то есть очень, очень давно.
Его заинтересовали картины на стенах, укутанные в полотна, и он сбросил одно. Под ним оказался тусклый пейзаж с остроконечными горами и маленькими фигурками людей на их фоне. Под другим открылось изображение женщины с бледным лицом, одетой по моде прошлого века. Наверное, портрет его бабки до того, как она вырвалась из ада.
А нет ли тут портрета его матери? Он ее совсем не помнил. Дариен начал раскрывать картины одну за другой и наткнулся на портрет отца.
Это было вполне приличное полотно, написанное маслом, изображавшее мужчину лет тридцати с грубыми чертами лица. Портрет, вероятно, был написан в то время, когда отец унаследовал титул, задолго до женитьбы. Если художник польстил объекту, помоги им господь всем!
Но даже тогда тяжелое лицо мерзкого виконта было бугорчатым и красным, нос – раздутым, каштановые волосы – редкими. Подбородок свисал на криво повязанный галстук, а круглый живот выпирал из-под светлого жилета, пуговицы на котором того и гляди с треском оторвутся. И все равно он сидел, широко расставив ноги, абсолютно уверенный в своей власти.
Глядя на портрет, Дариен вспомнил, как отец выглядел в жизни уже стариком: те же дряблые красноватые губы, те же мешки под жестокими глазами, которые, казалось, пронизывали взглядом и сейчас и словно говорили: «Думаешь, ты лучше меня, парень? Ты тоже Кейв, и никто об этом не забудет».
– Это кто?
Дариен вздрогнул. Конечно, Пуп отправился следом за ним. Он когда-нибудь угомонится?
– Никого не напоминает? – спросил Дариен.
Пуп остановился перед картиной.
– А кого? Возможно, принца-регента немного. Помнишь, как он проводил смотр полка в прошлом году?
Дариен расхохотался. Иногда Пуп может оказаться весьма кстати. Отыскав крепкий стул под покрывалом, он распаковал его, передвинул к стене и с помощью Пупа снял тяжелую картину. Под ней обнаружился квадрат светло-желтого цвета. Пусть это будет добрым знаком!
Дариен перетащил портрет в прежнюю комнату отца и закрыл туда дверь. Пуп топтался у него за спиной, явно намереваясь еще подвигать мебель, но он сказал, что ему нужно работать, и отправился к себе в кабинет.
Тем не менее на душе у него стало легче. Целую вечность такого не было. Свою лепту внесли Ван, письмо герцогини и даже Пуп.
Воодушевленный, как и Пуп, он сейчас совершенно не соотвествовал репутации Кейвов, а потом вспомнил кровь на крыльце и «Гнев Божий». Кейв-хаус не место для невинной души. Надо будет скорее разрешить ситуацию с Пупом.
Он снова углубился в бумаги, однако суть изложенного в них не доходила до ума, и он, откинувшись на спинку стула, задумался.
Письмо герцогини свидетельствовало, что леди Теодосия ничего не рассказала матери о том, что произошло. Следовательно, она должна бы согласиться пройти через все, что связано с их сделкой, хотя полной уверенности не было.